Читаем без скачивания Привал на Эльбе - Петр Елисеев

Михаила отправили. В городе раздавались выстрелы — гренадеры генерала фон Германа еще сопротивлялись, но песня их уже была спета. Из подвалов они выходили с белыми флагами.

Наконец все утихло. Полк выстроился на городской площади, вокруг только что вырытой братской могилы. Возле нее кавалеристы держали коней погибших.

Пермяков с черной лентой на рукаве стал у гроба Элвадзе, окинул печальным взором братскую могилу. Глухо, но четко прозвучал в торжественной тишине голос командира.

— Нелегким было начало нашего похода, — сказал Пермяков. — Нелегок и его конец. К победе подступаем с тяжелым уроном. Прощаемся сегодня с бесстрашным воином — парторгом Элвадзе. Он достойно воевал, был смел духом и чист душой. Такими мы знали и тех, кто лежит сегодня с ним рядом. Вечная слава вам, верные сыны партии.

Раздался многозвучный оружейный залп — последняя почесть.

12

На тихом московской улице, по которой не ходят ни трамваи, ни троллейбусы, в углублении двора буквой «П» стоит трехэтажное здание. В нем размещается госпиталь для тяжело раненных. Недавно переименовали его в хирургический институт, а негласно называли «институтом Благоразова».

Под окнами здания, шелестя листьями, стоят десятилетние липы, переселенные из подмосковных лесов, пестреют клумбы цветов.

В лаборатории института за небольшим столом, покрытым шуршащим коленкором, сидела Галина Николаевна Маркова. Сегодня профессор Благоразов экзаменует ее: он доверил ассистентке сложную операцию. Или она вернет человеку кисть, или на всю жизнь оставит его калекой. Волнение переплеталось с мыслью о защите диссертации, в которой девушка могла бы сослаться на результаты своей операции.

В кабинет вошла дежурная сестра и доложила, что прибывший из Германии раненый уже в операционной. Галина Николаевна поспешила туда. Увидев бледное лицо Елизарова, Галина Николаевна с радостным волнением бросилась к раненому. Они говорили о фронте, о Пермякове, о раненой руке. Михаил повеселел, даже на лице его выступил легкий румянец. «Как вы думаете, — сказал он, — профессор спасет мне руку?» Галина Николаевна растерялась: значит, Елизаров надеется только на профессора.

Маркова вышла из операционной. Спросила у Благоразова, как быть. Тот успокоил ее, сказав, что будет находиться рядом с ней, поможет, если нужно.

Подготовка к операции проведена быстро и четко. Елизаров молча лежит на операционном столе. Мысли его далеко. То он хватает неука [17] за гриву, мчится на нем без седла и узды по донской степи; то на ходу соскакивает, берется за баранку автомобиля и несется по белорусскому шоссе, а рядом с ним в машине сидит и плачет Вера; то видит в летящем поезде Элвадзе, вскакивает на подножку вагона и подъезжает к Тбилиси.

Подошли к операционному столу профессор Благоразов и Галина Николаевна. Девушка подбодрила казака улыбкой, познакомила его с профессором, назвав имя и отчество Благоразова. «Все хорошо», — подумал Михаил, поздоровавшись с хирургом кивком головы. Беседа длилась недолго.

Михаилу сделали хлороформовую маску. Профессор попросил его считать. Один, два, три… пять… девять… Елизарову показалось, что он проваливается в темноту. Операция началась…

Михаил проснулся в палате. Было ясное теплое утро. Косые лучи падали на стекла окна, грели одеяло, под которым неподвижно лежал казак. За окном, через открытую форточку, слышно, как дворник из брандспойта поливал цветы. Так начиналось утро за стенами института. Внутри него как будто не было никакой жизни. По коридору ходили в мягкой обуви и говорили шепотом. Галина Николаевна встала на час раньше обычного. Ей скорей хотелось пойти в палату, узнать, как чувствует себя больной после операции.

Михаил лежал в комнате, которая называлась «одиночной» палатой.

— Как самочувствие? — спросила Галина Николаевна казака, как только открыла дверь, и предупредила: рукой не шевелить до тех пор, пока не скажу «можно».

— Слушаюсь, покорно слушаюсь. Доброе утро.

— Болит?

Михаил чувствовал сильную боль, но не признался. Если бы на него обрушились все боли, то и тогда не пожаловался бы. Утешал себя мыслью, что он снова возьмет клинок в руки.

Галина Николаевна знала, что Елизаров никогда не признается: гордость не позволит. Да и умеет терпеть, как всякий казак.

В палату принесли завтрак. Сестра приготовилась было кормить больного, но Галина Николаевна взяла у нее из рук тарелку и ложку. Она вытерла мокрым полотенцем лицо больного, причесала его кудри, подставила к койке маленький низкий столик с завтраком и начала кормить. Михаилу было неловко от такого внимания. Он, смутившись, проговорил:

— Галина Николаевна, зачем тратите столько времени на меня?

— Затем, что вы защитник родины, старый мой знакомый и друг Виктора Кузьмича.

— Спасибо.

Михаила растрогали слова врача. Они вызывали в казаке чувство гордости.

— Пока отдыхайте, — сказала Галина Николаевна. — Я пойду готовиться к обходу.

После обхода она опять зашла побеседовать с Михаилом, принесла свежих черешен. Казак хотел возразить: разве у нее нет другого дела, как только заботиться о нем?

Дел, конечно, много у врача. Она присутствует при сложных операциях, нередко делает их сама, руководит хирургическим кружком, каждую неделю готовит доклад о новинках медицины, работает над интересной диссертацией и еще находит время бывать возле своего «особого» пациента…

— А когда вы спите? — спросил Михаил, дослушав рассказ Галины Николаевны о ее работе.

— Сплю нормально, семь часов. Профессор Благоразов говорит мне: самое главное в работе, особенно научной, организация своего труда. По его совету я действую, и все идет своим чередом.

— Доктор, разрешите сказать. Я прошу не нянчиться со мной.

— Доктор? — переспросила Галина Николаевна. — Вы что, не знаете моего имени?

— Знаю, четыре года знаю, но я хочу, чтобы сейчас вы были только врачом.

— Хорошо, но больше вы не должны указывать врачам.

Михаил не нашелся, что возразить. Если действительно врач не шутит, то придется молчать. Но Галина Николаевна обернула все в шутку. Она опять заговорила об их общих знакомых. С печалью вспомнили о погибшем Элвадзе, которого уже никто не увидит; о нескромном добряке Тахаве…

Под конец Маркова спросила больного, чем он хочет заняться здесь, в институте.

— Читать книги о Германии, русские военные учебники. Я позавидовал майору Пермякову, когда он рассказал о своей учебе на курсах.

— Хорошо, — одобрила Галина Николаевна желание казака заниматься. — Я скажу, чтоб вам подобрали литературу.

Потянулись будни в хирургическом институте. Скучновато было отлеживаться, но казак не роптал. Он жил надеждами на хороший исход операции, мечтал снова вернуться в строй. Это вдохновляло его, тянуло к книгам. С утра до вечера он читал книги о прошлом и настоящем Германии, перелистывал учебники по тактике, военной технике, с замиранием сердца слушал сводки Информбюро о продвижении наших войск.

Иногда он думал о Вере. Прошел месяц почти, а от нее никакой вести. Мысли были удручающие, когда он представлял, что милой белоруски, может, уже нет в живых. Но верить в плохое не хотелось, и казак рисовал себе радостные картины. Вот они на Дону, бредут по зеленеющим лугам…

Мечты казака вдруг превращаются в слова, строчки. Кажется ему, будто Вера пишет письмо. Михаил шепчет, складывает воображаемые слова в знакомые строчки:

«Улыбнись своей невесте, улыбнись, родной. Скоро, скоро будем вместе, мой казак донской».

Часто Елизаров беспокоился о своей руке: сможет ли он снова вернуться в строй? Галина Николаевна отвечала утвердительно, но старалась не говорить на эту тему.

— Что вы скрываете от меня? Чего я не должен знать? — тревожно спрашивал Михаил.

— Спокойно, больной, — внушительно сказала она. — Бойцу не обязательно знать, как нарезывается дуло винтовки. Важно, чтобы оно стреляло хорошо. Вам тоже не обязательно знать, как сделана операция, о которой мы говорили с профессором. Важнее то, чтобы пальцы держали клинок. А держать они будут, должны…

Слова «должны» с новой силой всколыхнули тревогу казака. Но Галина Николаевна перебила тягостные думы больного. Улыбаясь, она сказала:

— Дайте слово, что вы спляшете: я получила письмо от Веры.

— Жива! — радостно крикнул Михаил. — Разрешите, сейчас пущусь в пляс.

— Сейчас не разрешаю. Слушайте, — начала читать Галина Николаевна. — «Виктор Кузьмич сообщил мне, что Михаилу возвратят руку. Галя, ты не представляешь мою радость: Миша опять вернется в строй. Какими словами мне благодарить наших Хирургов? Милому казаку скажи, что я скоро напишу ему письмо. Поцелуй его за меня. Вера». Это поручение я не выполню. Пусть сама поцелует.