Читаем без скачивания Князь оборотней - Илона Волынская

— Донгар, ты что, думаешь, я хочу Хадамахино золото присвоить? — с совсем не свойственной ей растерянностью спросила Аякчан. — Нет, я, конечно, обязательно бы присвоила, если бы это было чье-нибудь еще золото, но Хадамахино… Честное слово, я ничего такого не думала!

Хадамаха осуждающе поглядел на Донгара — действительно, как-то уж он слишком…

— Пока не думала, а потом выкопаешь — и очень даже додумаешься! — Донгар был непреклонен.

Всякая растерянность слетела с Аякчан, сменившись привычной злостью.

— Ах так? Тогда сами лезьте, раз такие умные — я теперь точно не полечу, не хватало!

— Ай-ой, вот и хорошо! — немедленно заверил ее Донгар. — Я полечу.

— Как? — опешил Хадамаха. — Крылышками помашешь?

Донгар ухмыльнулся и вытащил из вещевого мешка черные вороньи крылья.

Не права Аякчан. Не так уж долго Донгару до Канды расти: чем дольше идут, тем больше тощий растерянный мальчишка из хант-манского пауля походит на того Донгара Кайгала Черного, про которого страшные истории сказывают. Чем дальше — тем черношаманистее. Если ему так уж хочется оказаться рядом с папашей — пусть летит. Хотя обижать ради этого Аякчан вовсе не обязательно. Можно было, например, ее по голове стукнуть — и лети куда хочешь!

Донгар встряхнул крыльями, как плащом… и большой ворон неуклюже пошел на взлет вдоль забора. Хадамаха проводил его завистливым взглядом — на земле кучки одежды не осталось, значит, вороньи крылья накидываются сверху. Перекинется обратно Донгар — будет выглядеть прилично. Умеют шаманы устраиваться!

Цепляясь брюхом за колья, будто летал если не первый, так второй раз в жизни, ворон-шаман перевалил через забор и не столько приземлился, сколько плюхнулся на другой стороне. Хадамаха с азартным сопением приник к щелке: ворон неуклюже двигался по заднему двору Буровой (что-то в его походке было странное, но Хадамаха никак не мог сообразить — что именно!) и вертел птичьей головенкой, оглядывая окрестности то одним круглым глазом, то другим.

— Биату сказал — сараюха у задней левой опоры! — убрав из щели глаз и выставив вместо него губы, прошептал Хадамаха. — От ее угла — пять шагов по прямой!

Ворон спланировал над самой землей и принялся отсчитывать пять шагов. С торжествующим карканьем взвился в воздух и… сложив крылья, с размаху воткнулся в землю клювом! Промерзшая за Ночь земля разошлась с глухим треском, как рваная ткань. Ворон принялся забуряться вглубь, вгрызаясь в землю не хуже иного крота! Мгновение — из земли торчали лишь скрюченные птичьи лапки, да рядом рос холмик вывороченной земли.

— Донгар! Чурбан ты! — срываясь с шепота на крик, завопил в щелку Хадамаха. — Не вороньих пять шагов! Медвежьих!

Чпок! Из «раскопа» с глухим чпоканьем вылетел перемазанный землей ворон. Пронзил Хадамаху гневным взглядом круглого птичьего глаза и принялся отмеривать пять медвежьих шагов. Хрясь! Снова взлет, кувырок, и птица целеустремленно ввинтилась клювом в землю с явным намерением прокопаться до Нижнего мира.

— Ты сам чурбан, Хадамаха! — решительно объявил Хакмар. — Брат Биату перекидываться не умеет, значит, шаги не медвежьи, а человеческие!

— Точно! — Хадамаха от расстройства ляснул себя ладонью по лбу. — Донгар, вылезай, снова не те шаги!

— А как глубоко Биату закопал? — задумчиво поинтересовался Хакмар, когда уже и птичьих лапок стало не видно, а гора земли у третьей дырки выросла человеку по пояс.

— Может, мы не от того угла считаем? — тоже призадумался Хадамаха. — Слышь, Донгар, выкапывайся обратно! Давай с другой стороны попробуем.

Цепляясь коготками за земляные стенки и отталкиваясь клювом, ворон выполз наружу, отряхнулся, одарил Хадамаху очередным недобрым взглядом — тот только руками развел! — и направился отмечать новое место раскопок.

— Это… это что… кто? — по ту сторону забора раздался вдруг дрожащий голос.

Подскочив, будто его стегнули колючей веткой, Хадамаха заметался вдоль забора, обнаружил довольно широкое отверстие между прутьями и торопливо приник к нему глазом. Ну конечно! Если один великий черный шаман залетит на двор Буровой, думая, как бы ему своего папочку повидать, можно догадаться, что у папочки появится желание прогуляться именно на задний двор!

Худое, как у Донгара, лицо жреца-геолога, начальника Буровой, вытягивалось все больше, а глаза выпучились так, что казалось, вот-вот вывалятся и мячиками запрыгают по земле. Чего это он? Хадамаха слегка передвинулся у дырки — и понял, чего! Деловито, не обращая внимания на постороннего, мимо жреца прошагал ворон. Именно прошагал, как ходят люди: переставляя одну ногу впереди другой. В вороньем теле это производило сокрушительное впечатление. Подошел чуть не к самым сапогам жреца, примерился и — тра-та-та! — принялся долбить клювом землю, мгновенно прокопав вертикальную штольню в человеческую руку длиной!

Жрец Огня окинул двор помраченным взглядом — тут и там красовались такие же узкие выдолбленные дыры, будто Буровую посетила стая сумасшедших кротов, обожающих копать мерзлоту! Умгум, хотя на самом деле всего-навсего один безумный ворон!

Жрец нагнулся, ухватил ворона за лапы и выдернул из норы. Близоруко щурясь, уставился на него.

— В чем дело? — взмахивая крыльями, скрипуче каркнул болтающийся в воздухе ворон. — Пустите меня, однако, уважаемый, не видите — мне работать надо!

— Вижу, — ошалело выдохнул жрец. — То есть не то чтобы вижу… Ты зачем роешь?

— Ищу, — честно сознался ворон.

— Ищешь… — все так же ошалело повторил жрец и заорал: — А роешь почему? Вороны не роют! Это антинаучно!

— Так что мне, землероек на помощь звать? — возмутился ворон. — Их пока соберешь, проще самому!

— Проще… — опять повторил жрец. Он встряхнул пойманного ворона, так что голова на тонкой шее мотнулась туда-сюда, и грозно вопросил: — Ты кто такой?

Ворон оскорбился:

— Не видно? Крылья, лапы, клюв… Шаман, конечно!

— Ах, шама-а-ан! — хищно вскричал жрец. — Еще один гнусный мошенник на мою голову!

Ворон обиделся еще сильнее:

— Если вы с шаманом Кандой не поладили, не повод всех шаманов недобрым словом называть, однако!

— Канда — как раз типичный представитель вашего сословия! — азартно возразил жрец. — Вы бессовестно паразитируете на Сивирском обществе, обманывая доверчивых необразованных людей! Выдаете обычные природные явления за результат своих так называемых камланий и какую-то особенную милость духов, которой вы будто бы можете добиться! Хотя на самом деле духам нет ни малейшего дела до людей — это установленный факт! А вы только кривляетесь и собираете за это еду, подарки, девушек… все, что вам приглянется! Обираете наивных людей и ничего не даете взамен!

Ворон покачался в его руке, потом колебания замедлились, и он вкрадчиво каркнул:

— А вот что я ворон и разговариваю, это как, совсем ничего?

— Милейший, общеизвестно, что воронов довольно просто выучить разговаривать, — столь же вкрадчиво ответил жрец. — Птицы, живущие возле человеческих поселений, запоминают до ста слов!

Ворон подумал. Неподъемная тяжесть обрушилась жрецу на руки, он невольно разжал пальцы, и Донгар, кувыркнувшись через голову, встал на ноги.

— Вот, однако! — удовлетворенно сообщил он. — Был вороном — стал обратно человеком.

— Юноша! — Голос жреца зазвучал еще вкрадчивей. — Мы здесь живем в окружении племен, которые постоянно в кого-то перекидываются! Что в этом необыкновенного?

Донгар воззрился на него задумчиво:

— Хотите, однако, на Великую реку с собой возьму? Или… — Он огляделся и обрадовался. — Здешних духов покажу — их тут немало!

— Не трудитесь, милейший! — Голос жреца излучал абсолютную скуку. — Я отлично знаю, что ваша братия может воздействовать на сознание! Если передо мной появится какое-нибудь чудище, я всего лишь буду знать, что вы внедрили его образ мне в мозг!

— Увидите — и то не поверите? — совсем ошалел Донгар.

Жрец медленно и веско покачал головой.

— Да-а, жрец Губ-Кин-тойон, вас ничем не проймешь, — протянул Донгар. Он глядел на жреца с острым, болезненным любопытством, точно хотел спросить: «Что ты за человек такой странный, мой отец?»

Жрец встревожился:

— Имя мое откуда знаете?

— На лбу у вас написано. Видно для шаманского взгляда, — очень серьезно пояснил Донгар. И вдруг припечатал ладонь ко лбу жреца. Будто хотел прихлопнуть написанное там имя.

— Вы что себе позволяете! — жрец отпрянул и сам схватился за лоб, ощупывая, не повредил ли Донгар там чего.

— Голова, — сказал Донгар.

— Я знаю, что это голова, юноша! Ценный инструмент умственной деятельности и хранилище совершенно бесценной информации! Хотя вы, с вашим убогим образованием, основанным на мошенничестве и предрассудках, вряд ли в состоянии это понять. И я никому не позволяю вот так бесцеремонно бить себя по голове! — возвысил голос жрец.