Читаем без скачивания 12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Он вытащил из-под пресс-папье и показал старательно склеенные клочки.

— Поздравляю тебя.

— Конечно, эта, не только прекрасная, но и добрая женщина, приглашает тебя в Воскрессон! Что? Я лгу?

— Нет, это правда.

Он яростно вскочил, как в воскресенье в Зеленом домике, но на этот раз схватил ее за руку и изо всех сил встряхнул.

— Скот! Скот! — простонала Моника. — Ну да! Мне не хватает Парижа, и Воскрессона, и даже Бланшэ, если тебе угодно!..

Она невольно сравнила тонкий, благородный образ, вызванный в ее воображении самим же Режи, со стоящим перед нею желчным, бородатым человеком с квадратной челюстью и взглядом убийцы, и, по контрасту, лицо Бланшэ показалось ей светлым, как восходящее утро.

— Пусти меня!

— Нет!

Режи оттолкнул ее от двери в другой угол. Не чувствуя ударов, он держал Монику за плечи и кричал:

— Созналась! Ага! Я не дурак! А ты просто девка и ничем другим никогда не была!

Она вырвалась отчаянным движением. Ему показалось, что все уже кончено, потеряно, и душу залила безумная злоба. Его оскорбления лились, как грязные потоки.

— Вы поймете друг друга! Девка с котом!

Моника посмотрела на него с такой оскорбительной жалостью, что ему захотелось броситься на нее и задушить.

— Прекрасная парочка! Ему твоя холостяцкая жизнь не помешает! Он не брезглив, будет подбирать и объедки! Ну да! Прекрасное сердце, замечательный ум! Нет интуиции, зато широкие идеи! Подожди, я еще не кончил! Можешь принимать вид императрицы! Ты всю свою жизнь дергалась, как марионетка. Знала ты жизнь!.. Чем ложиться на спину с первым встречным — а все потому, видите ли, что барышню обманул жених, — лучше было бы сделать как все: выйти замуж без всяких фокусов! Нет, как же можно! Мы желаем перевернуть мир! Если бы все женщины поступали, как ты, хороша была бы жизнь! И что замечательнее всего — ты воображаешь себя перлом добродетели! Курам на смех! Обнимайся со своим Бланшэ, вы достойная пара!

Выпустив весь яд, он злобно умолк. Моника все еще смотрела ему прямо в глаза — выпрямившаяся, бледная. Он отступил.

Она медленно прошла мимо и отворила дверь…

Юлия подслушивала, притаившись на лестнице. Увидев Монику, она поспешно сбежала и, стоя уже в передней, стала оправдываться:

— Я шла наверх спросить, не нужно ли еще дров… И услыхала, что барин кричит… Бедная барыня! Зачем так горячиться!..

— Уложите мои вещи…

— Барыня уезжает?…

Изрытое рубцами лицо старухи приняло жалостливо-осуждающее выражение, и она засеменила к кухонной двери.

— Я знаю, мне нечего соваться с советами!.. Но на месте барыни я бы… Уезжать из-за таких пустяков! Разве мыслимо!

Моника надела непромокаемое пальто, натянула капюшон на кожаный берет. Пораженная Юлия вопила:

— Уезжать из-за пустячной ссоры!.. Кабы все женщины так делали?! Господи! Все мужчины негодяи, но им нужно уступать! Конечно, ведь они сильнее! Вон мой облил меня купоросом… А все же когда тот, другой, умер, я вернулась к нему же… Купоросом! Конечно, я заслужила… Детей у нас не осталось, умерли… Вот и живем вместе! Ну, поколачивает, конечно. Что же? Глупости из головы вытряхивает! А потом, подумаешь: все равно сдохнешь когда-нибудь… Так не все ли равно, оставайтесь! Он вас все-таки любит… Вспыльчив, правда. Так что же, на то и мужчина!

Моника слушала с грустью и отвращением. Какое рабское подчинение, какая унизительная привычка! Юлия показалась ей олицетворением тысяч подобных женщин. Да, этой было некогда анализировать! Анализ — приятное занятие бездельников… На изъеденном, отупевшем лице лежала печать вековой приниженности и рабства. Какая пропасть! Исчезнет ли она когда-нибудь?

— Я иду в деревню заказать лошадей. Поеду с восьмичасовым поездом.

— В такую погоду!

Дверь хлопнула. Обиженная Юлия вернулась в кухню.

Моника шла в темноте. Ветер подгонял ее шаги. Наконец показались первые дома Розея и освещенные окна гостиницы.

Она овладела собой и четким голосом отдавала распоряжения. Дождь хлестал в лицо. Но, возвращаясь, она облегченно вздохнула. Конец! Теперь конец!

С этого момента она оставалась совершенно спокойной. Так же спокойно и методично укладывала свои вещи. Юлия, вздыхая, ей помогала. За стеной слышались размеренные шаги.

Аккуратно уложив белье, Моника как ни в чем не бывало пошла в соседнюю комнату за ящиком с акварелью. Режи встал перед ней:

— Ты воображаешь, что я позволю тебе уехать?

— Да. Автомобиль я тебе оставлю. Ты пообедаешь вдвоем с Юлией.

Равнодушная к его ярости, она собрала краски и кисти. Неожиданно он ринулся и раздавил кулаком опрокинувшуюся под ударом коробку.

— Ты воображаешь, что так вот просто меня бросишь, чтобы завтра с «тем» надо мной издеваться! Ты не уедешь! Ты моя! И я тебя не отдам… Оставь это все! Ты останешься здесь!

С холодной решимостью она подобрала тюбики с красками, бросила их в печку и спокойно взяла папку. Вне себя он загородил ей дорогу:

— Оставь!.. Слышишь?! Или…

— Что «или»?… — возмущенная угрозой, она закричала: — Ты меня не испугаешь! Довольно! Ничто не помешает мне уехать! Ничто! Ты утешишься с Юлией!.. Прислуга — это все, что тебе нужно!

От ярости у Режи потемнело в глазах, но, видя ее возбуждение, он отступил. Послышался шум подъезжающего омнибуса. Кучер окликнул.

Она стремительно бросилась к лестнице:

— Это вы, дядя Брэн? Идите наверх!

Моника быстро прошла к себе в комнату; Режи, смущенный, плелся за ней. Но при виде добродушного мужика повернул обратно в гостиную и, сильно хлопнув дверью, заперся на ключ. Почти тотчас же послышался шум с треском открываемых ставен.

Она быстро заперла сундуки, дядя Брэн с Юлией снесли их вниз. Юлия пыхтела, грудь обвисла у нее под кофтой. Моника шла следом, почти касаясь согнувшейся под тяжестью широкой спины Юлии. Она торопилась: бежать из этого ненавистного дома, от этого запертого наверху дикого зверя…

В расстегнутом пальто она прыгнула в омнибус. Кучер на крыше привязывал сундуки. В желтом свете фонаря, под проливным дождем от лошади шел пар. Юлия растерянно стояла у дверей.

Моника наклонилась, чтобы сказать ей «до свидания», и увидела у открытого окна Режи. Черным пятном выделялась его фигура на ярком фоне. Он с яростью сосал трубку. Она откинулась назад. Омнибус тронулся. Через мгновение домик, Юлия и Режи — все скрылось. Обступила мокрая, холодная, густая тьма — потом, светопреставление…

Чувство радостного облегчения освежающей струей вливалось в грудь Моники.

Дома, на улице Боэти, ее не ждали. Не было и ключа. Пришлось оставить сундуки у швейцара, взять автомобиль и ехать ночевать в гостиницу. Она так устала, что ни на что больше уже не реагировала, и легла, разбитая, точно после долгого-долгого пути, но не могла прийти в себя. Безмерная усталость примешивалась к радости избавления от унизительной пытки. Она отдыхала, лежа в постели, точно после смертельной болезни вступала в период медленного выздоровления.