Читаем без скачивания История жирондистов Том II - Альфонс Ламартин

Преси разделил свой корпус, или, вернее, погребальный кортеж, на две колонны: одна из них, состоявшая из полутора тысяч человек, осталась под его командой, другая — в пятьсот человек — шла под командой графа Вирье; женщины, дети и старики двигались безоружными в середине рядов.

На выходе из предместья Вэз пять республиканских батарей, находившихся в засаде за стенами, открывают по лионцам пальбу. Колонна приостанавливается. Преси строит два взвода из центра, переходит во главе их под огнем неприятеля ров и далеко отбрасывает республиканцев.

Благодаря этой диверсии лионцы выходят из ущелья и достигают обрывистых холмов, которые тянутся вдоль Соны до Сен-Сира. Преси уже с большей уверенностью идет по открытому свободному пространству. Вирьё и его колонна намереваются в свою очередь углубиться в ущелья Сен-Сира, когда восемь тысяч новобранцев лагеря Лимоне, предводительствуемые Ревершоном, налетают на его колонну сверху, разделяют ее на части и опрокидывают в Сону или расстреливают на месте.

Избиение оказалось полным, и никто не мог сообщить об участи Вирьё. Один драгун из республиканской армии уверял, будто видел, как Вирьё геройски сражался с несколькими республиканскими кавалеристами, отказался сдаться и бросился в реку. На берегу не нашли ни его, ни лошади, ни оружия. Это внезапное исчезновение долго поддерживало надежду в бежавшей в одежде крестьянки графине Вирьё: можно было предположить, что муж ее избежал смерти. Верная своей любви к нему, она в течение нескольких месяцев бродила по окрестностям, чтобы напасть на его след, и в продолжение нескольких лет ждала возвращения мертвеца.

Преси, разворачиваясь со своими пушками то к преследовавшей его кавалерии, то к стрелкам лагеря Лимоне, то к батальонам, загораживавшим ему дорогу, наконец ударил в последний раз в штыки республиканскую батарею, рассеял ее и вошел со своей колонной в лес. Левый берег Соны был усеян стрелками, перейти реку становилось невозможным. Единственным спасением для армии стало рассеяться по горам Форе. В местечках, разделенных лесами и реками, население оставалось религиозным, пророялистским, контрреволюционным, и маленькая армия лионцев могла надеяться найти убежище или возможность бежать. Преси собрал войско на военный совет и сообщил ему свое решение. Оно было отвергнуто небольшой группой его товарищей по оружию, видевших возможность найти спасение только по ту сторону Альп. Во время этих пререканий набат забил во всех деревнях, и крестьяне начали окружать лес. Половина армии покинула своего генерала, перешла Сону и была перебита на другом берегу. Преси с тремястами солдатами, бросив пушки и лошадей, вышел из леса, удалился от берегов Соны и, отбиваясь в течение трех дней, шел через горы, усеяв свой путь ранеными и трупами. Окруженные населением, преследуемые легкой кавалерией Ревершона, под страхом ежеминутного нападения, эти остатки десятитысячной армии достигли в количестве всего ста десяти человек возвышенного плато Сен-Ромен, защищенного оврагами и прикрытого лесом. Круг с каждой минутой все теснее смыкался вокруг них. Республиканские парламентеры, восхищавшиеся их храбростью, предложили им сдаться, обещали пощадить всех, кроме генерала. Его храбрые товарищи не захотели расстаться с ним. Преси в последний раз обнял их всех, снял с себя одежду военачальника, сломал шпагу, отвязал свою лошадь, пустил ее на свободу и в сопровождении одного из солдат пробрался через кустарники в недоступные пещеры, скрытые ельником.

Едва Преси покинул свою армию, как на аванпосты явился офицер республиканских гусар. «Выдайте нам вашего генерала, и вы получите свободу», — говорит он молодому Рейси, адъютанту Преси. «Его уже нет с нами, — отвечает храбрец, — и вот вам доказательство; смотрите: его лошадь пасется на свободе позади нас». — «Ты обманываешь меня, — кричит офицер, хватаясь за саблю, — генерал — это ты! И я тебя арестую». При этих словах Рейси пробивает пистолетным выстрелом голову республиканскому офицеру, затем, вложив дуло второго пистолета себе в рот, разносит свой череп и падает, отмщенный, на труп своего врага. Остатки лионцев перебили тут же.

Между тем Преси, которому двое бежавших солдат сообщили о бесполезности его жертвы и об избиении остатков его армии, три дня и три ночи бродил в лесах и по горным оврагам. Двое его спутников не покидали его. Один из них, крестьянин из деревни Виоле, довел генерала до леса, находившегося по соседству с хижиной его отца. Он потихоньку приносил ему туда в течение нескольких дней хлеб, который урывал от скудного ужина своих родителей, а затем достал ему крестьянское платье. Когда наконец все в Лионе поверили слуху о смерти Преси и поиски его прекратились, он нашел убежище в Швейцарии и вернулся на родину только вместе с Бурбонами. Он состарился во время их царствования, не получив от них ни награды, ни уважения, и был забыт, потому что сражался за отечество, а не за королевскую семью. Люди так созданы, что любят более тех, кто разделяет их ошибки, нежели тех, кто служит их интересам.

О Преси вспомнили только после его смерти. Лион устроил ему великолепные похороны в долине Бротто, залитой кровью его товарищей по оружию. Его похоронили рядом с останками этих героев. Его тело покоится там во славе: гражданские войны дают в награду лишь смерть.

L

Вступление республиканской армии в Лион — Осада Тулона — Вступление республиканской армии в Тулон — Массовые избиения

Рассказчик опечален тем, что от полей битв опять приходится возвращаться к эшафотам.

Республиканская армия вступила в Лион скорее настроенной дружественно, чем победно. Кутон отдал приказ оказывать гражданам уважение и не касаться их имущества. Республиканцы делились своим хлебом с голодным населением. Природное великодушие французского солдата предшествовало мести. Представители проявили ее только несколько дней спустя. Лион должен был послужить примером строгости республики. Мало казалось казнить отдельных личностей: надлежало подвергнуть казни целый город на страх врагам.

Все преступления республики в Лионе были приписаны Кутону, потому что Кутон был другом и поверенным Робеспьера во время подавления федерализма и победы республиканцев над гражданской анархией. Числа, факты и изученные речи с беспристрастностью опровергают эти предубеждения. Кутон вступил в Лион скорее как миротворец, чем палач; он боролся, насколько ему позволяло его положение, против ярости и мести якобинцев. Он боролся против Дюбуа-Крансе, Колло д’Эрбуа, Дорфея, стараясь смягчить горячность этих террористов. Он удалился перед первой же казнью, чтобы не быть свидетелем и соучастником в пролитии крови представителями самой непримиримой партии Конвента — Горы.

Робеспьер и Сен-Жюст, хоть и были очень дружественно расположены к Кутону и довольны победой, видели, что бессильны успокоить волнение Горы. Тогда они притворились, что разделяют его. Барер, готовый всегда подыгрывать всем партиям, взошел 12 ноября на трибуну и прочел Конвенту от имени Комитета общественного спасения декрет против Лиона. «Пусть Лион будет погребен под своими развалинами! — воскликнул Барер. — Плуг должен пройти по всем зданиям, кроме жилищ бедняков, мастерских, больниц и домов, посвященных образованию народа. Пусть самое имя города погибнет под его обломками. На развалинах этого нечестивого города будет воздвигнут памятник, который сделает честь Конвенту и будет свидетельствовать о преступлении и наказании врагов свободы. Надписью на нем будет сказано все: „Лион сражался против свободы, Лиона более не существует!“»

Этот декрет привел Лион в ужас. Фанатизм свободы еще не дошел до самоубийства; собственность еще не вменялась в преступление; грабеж еще не передал сокровища богатых в руки неимущих, жертв — доносчикам. Городу, сделавшему предметом своего поклонения собственность, был нанесен удар в его больное место. Кутон, притворившийся, что пришел в восторг от декрета, в течение двенадцати дней оставлял его без исполнения. Вследствие этого промедления бежало множество граждан, которым грозила смерть.

Ничтожный человек, ставший причиной несчастий Лиона, Колло д’Эрбуа, жаловался Комитету общественного спасения и парижским якобинцам на слабость народных представителей, посланных в этот город. Казалось, он питает к Лиону личную ненависть. Рассказывали, что бывший комедиант, без успеха дебютировавший в театре этого города, был освистан зрителями; что озлобление актера жило в душе депутата и, мстя за республику, он мстил за личную обиду. Дюбуа-Крансе подкрепил речь Колло д’Эрбуа своим свидетельством. Он принес на трибуну якобинцев отрубленную голову Шалье и показал на затылке следы от пяти ударов гильотины, которые изувечили, прежде чем убить, идола лионских революционеров. Гийяр, друг Шалье, при этом зрелище поднял руки к небу и воскликнул: «От имени отечества и братьев Шалье требую отмщения за преступление Лиона».