Читаем без скачивания Навои - Айбек

Вслед за слонами двигался поезд невесты. Музыканты, стоявшие по обеим сторонам дороги, под звуки лютней, тамбуров, ситаров,[104] бубна и ная медленно и торжественно направлялись к саду Джехан-Ара. Женщины, окружавшие невесту, затянули свадебную песню.

С каких лугов тот ветерок, с каких полей, яр-яр!Дыханье чье зажгло огонь в душе моей, яр-яр!..

Невольницы под восторженные крики толпы бросали на землю горсти монет, вложенных в скорлупки миндаля и фисташек; при ярком свете факелов миндалины рассыпались раскаленным дождем горящие угольков.

Когда торжественное шествие достигло огромных ворот сада Джехан-Ара, воцарилась мертвая тишина. В большом летнем зале шейх-аль-ислам, окруженный выдающимися учеными города, слабым тонким голосом, запинаясь, прочитал брачный договор. После оглашения договора Хусейн Байкара собственноручно осыпал голову невесты дождем золотых монет. Девушки, спутницы невесты, осыпали деньгами жениха — Музаффара-мирзу. Снова со всех сторон поднялись веселые крики. Торжественная свадебная музыка, словно весенний паводок, мощной волной разлилась по огромному саду.

Арсланкул принялся искать в толпе Дильдор, которая должна была прийти с соседскими женщинами полюбоваться зрелищем, но не мог ее найти. Усталый, он вышел из сада. На большой освещенной факелами площади он увидел всадника, который быстро скакал через площадь. Шагах в пятидесяти от Арсланкула всадник остановился, задержанный несколькими нукерами. Человек этот, о чем-то пререкавшийся с нукерами показался Арсланкулу знакомым. Арсланкул быстро подбежал к нему и взял под уздцы взмыленного, тяжело поводившего боками карабаира. Сильно захмелевший Хайдар с неловкостью пьяного слез с коня.

Арсланкул принялся расспрашивать его о здоровье Алишера. Хайдар, устремив горящие гневом глаза на дворец, злобно сказал:

— Свадьба, праздник, преступление — все тут!

— Что случилось, Хайдар-бек? — испуганно прошептал Арсланкул.

— Ничего не случилось! — махнул рукой Хайдар. Арсланкул отвел коня в сторону и привязал его.

Чувствуя, что Хайдар чем-то раздражен, он растерянно топтался на месте, не зная, что сказать. Вдруг он увидел Султанмурада и Зейн-ад-дина, которые быстро направлялись куда-то — Арсланкул громко позвал их. Оба подошли и обнялись с Хайдаром.

— Сабухи, — обратился к нему Султанмурад, — скажите, как поживает господин Алишер?

— Благодарение богу, жив и здоров. Коварный Маджд-ад-дин разбил себе лоб о камень вечной истины.

Султанмурад попытался образумить Хайдара.

— Подумайте о том, где вы находитесь!

— Я привез царевичам гневный привет от Алишера, — гордо сказал Хайдар. — Друзья мои, я намерен немного отравить им праздник. Где те, кто спрятал в рукаве кинжал?

Султанмурад что-то прошептал Зейн-ад-дину на ухо и сейчас же скрылся. Зейн-ад-дин ловко сумел отвлечь внимание Хайдара. Он хорошо знал его нрав.

— Вам нужно отдохнуть, вы устали, — обратился к Хайдару Арсланкул.

Хайдар быстро раскис и уныло, растерянно оглядывался по сторонам. Вскоре появился Султанмурад, ведя за собой Баба-Али. Ишик-ага, широко расставив свои длинные могучие руки, отечески обнял Хайдара и ласково заговорил с ним. Потом он посадил Хайдара в седло, мгновенно отыскал коня для себя и увез юношу домой. Султанмурад долго смотрел им вслед, потом сказал, горестно покачивая головой:

— В Астрабаде, несомненно, произошли страшные события, а в Герате справляют праздник!

— Надо радоваться, — шепотом сказал Зейн-ад-дин.

— Проделки устроителей праздника будут разоблачены, и они опозорятся в глазах народа. Султанмурад и Арсланкул, печально кивая головами, подтвердили его слова. Потом все трое в тягостном молчании двинулись в путь и скрылись во тьме.

Утром Хайдар проснулся и протер глаза. Он лежал в маленькой знакомой комнате с золотым солнцем на потолке. Верхняя половина стен была украшена орнаментом и назидательными четверостишиями.

Поняв, что он в доме Баба-Али, Хайдар обрадовался. Хотя утомленное долгой верховой ездой тело наслаждалось приятным отдыхом, в ногах и пояснице еще чувствовались усталость и боль. Хайдар с удовольствием потянулся и продолжал лежать. Все, что он видел вчера ночью в саду Джехан-Ара, — факелы, украшения, шумные толпы народа — представлялось ему сном.

За дверью послышался голос Баба-Али, отдававшего приказания слугам. Хайдар встал с постели, и, как всегда, не спеша оделся. Едва он успел умыться в прихожей из маленького медного кувшина, как вошел слуга, убрал постель и привел комнату в порядок.

Хайдар позавтракал с хозяином дома. Хорошо зная характер Хайдара, Баба-Али старался внушить ему, что необходимо придерживать язык за зубами и отличать врагов от друзей. Не желая читать Хайдару наставления, Баба-Али ограничился намеками. Он обещал, если Хайдар придет в полдень во дворец, провести его к султану, и ушел.

Хайдар бегло просмотрел книги, расставленные на полке. Полюбовался нарядной, красиво переписанной рукописью произведения Хилали «Шах и нищий». Прочитав некоторые места, он открыл последнюю страницу: переписывал Зейн-ад-дин. Хайдар снова перелистал книгу и, внимательно всмотревшись в почерк, нашел, что Зейн-ад-дин ничуть не уступает самым знаменитым гератским писцам. Он решил поручить Зейн-ад-дину переписку книг, которые заказал Навои.

Вложив деловые бумаги в папку, Хайдар взял ее под мышку и вышел на улицу. Ему хотелось подышать воздухом родного города и развеселить стосковавшееся по его красотам сердце.

Хайдар заглянул к переплетчикам, побывал в некоторых медресе. Пока он болтал с друзьями, время подошло к полудню. Зная, что султан после полудня устраивает попойки и никого не принимает, Хайдар побежал во дворец. Баба-Али встретил Хайдара с укоризной и велел ему идти к султану.

— Государь один? — взволнованно спросил Хайдар. — Если нет, я не пойду.

Баба-Али утвердительно кивнул головой. Поклонившись по всем правилам этикета Хусейну Байкаре, который с мрачным видом сидел на золотом престоле, и получив разрешение сесть, Хайдар передал государю привет от Алишера. После этого он вынул из папки присланные поэтом письма и документы. Государь, не взглянув на них, приказал передать их в диван. Он спросил, как обстоят дела в Астрабаде. Хайдар подробно передал ему мнение Навои о положении дел. Хусейн Байкара довольно рассеянно выслушал его и осведомился, чем занят теперь поэт, каково его настроение. Хайдар сказал, что мысли Навои всегда заняты делами страны и народа и, помолчав немного, продолжал:

— А что касается настроения, то в последнее время, сердце господина эмира разбито, душа его разрывается от горестей и забот. Он не знает, как выйти из трудного положения, и кипит гневом.

— О чем вы говорите? Что произошло? — султан насторожился и пристально посмотрел на Хайдара.

Хайдар заколебался. Он понимал, что лучше скрыть султана истину, но прирожденные свойства его характера взяли верх.

— Произошел случай, который бесконечно встревожил и разгневал господина эмира, — сказал он — Один из поваров государя, нашей защиты и опоры, покушался на жизнь господина Навои.

— Что за клевету вы распространяете! — вскричал Хусейн Байкара.

— Повар Абд-ас-Самад подмешал яду в кушанье господина эмира, — спокойно продолжал Хайдар, — но эмир, по милости божьей был предупрежден о беде и — сто тысяч раз благодарение аллаху! — остался невредим. Это грозное событие наполнило сердце эмира сомнением и беспокойством. Он уверен, что корни преступления здесь, в Герате.

Лицо султана стало иссиня-желтым. Раздувая ноздри, он тяжело дышал. Хайдар почувствовал себя очень неловко Он пожалел теперь, что высказался так откровенно, однако было уже невозможно что-либо изменить, Хусейн Байкара гневно закричал:

— Все это глупости! Не желаю больше вас слушать! Выйдите отсюда!

Хайдар поклонился государю, который холодно отвернулся, не отвечая на поклон, и, пятясь, вышел из комнаты. В передней его остановил ишик-ага.

— Вы никак не можете изменить своим привычкам, — горячо заговорил Баба-Али. — Ваша жизнь висит на волоске. Если вы хоть немного дорожите ею, прикусите язык, не раскрывайте рта.

Хайдар, ничего не отвечая, бросился к мраморной лестнице. Хусейн Байкара позвал Баба-Али и потребовал перо и бумагу. Баба-Али тотчас же подал ему отделанную золотом и серебром чернильницу, перо, украшенное мелкими драгоценными камнями, и стопку цветной бумаги. Распорядившись задержать Хайдара в Герате и учредить над ним строгий надзор, султан отпустил Баба-Али.

Оставшись один, Хусейн Байкара принялся обдумывать письмо к Навои и титул, которым следовало его величать. Рука султана, лежавшая на бумаге, дрожала. Хусейн Байкара считал себя неосведомленным о подготовке покушения. Однако он сознавал, что, имея в виду вражду Маджд-ад-дина и его приспешников к Навои и их давно подготовлявшиеся козни, можно было при некоторой бдительности обо всем догадаться. Он решил снять пятно, которое могло лечь на его имя, и потихоньку замять это дело. Дрожащей рукой он принялся писать.