Читаем без скачивания Тайные страницы истории - Василий Ставицкий

Это была, как говорится, лицевая сторона медали. Но с такой же нагрузкой, планируя разведывательно-подрывную работу, японские спецслужбы использовали и все свои нелегальные позиции.

Японские военные миссии, занимавшиеся агентурной разведкой на территории СССР, куда более педантичные, чем их хваленые немецкие коллеги, ставя перед своими нелегалами задачи, менявшиеся в зависимости от обстановки на советско-германских фронтах, скрупулезно подходили к каждому агенту, учитывая его личные качества и профессиональные способности. Не последнее место в подготовительный период отводилось выработке персональных для каждого агента «легенд». Их было несколько видов. У агентов-маршрутников они выглядели примерно так: в темное время суток заблудился, границу пересек случайно; ищет ушедший на советскую сторону домашний скот; сильным течением лодку снесло, прибило к чужому берегу… Агенты-китайцы шли со своими «легендами»: ищет сбежавшую из дома жену; испытывает ненависть к японским оккупантам; желает жить при социалистическом строе; бежал из японской тюрьмы; уйти в Россию заставила крайняя бедность. Агенты из русских эмигрантов испытывали тоску по Родине, желали соединиться с родственниками, ненавидели притеснителей-японцев…

Агентура забрасывалась на нашу сторону посуху и водой. До сих пор не удалось найти в архивах свидетельств об использовании самолетов, хотя в свое время и такой способ разрабатывался. Объясняется это, видимо, тем, что, находясь на протяжении всей войны в состоянии некоего «вооруженного мира» с Россией, японцы не рискнули применять авиаварианты из опасения нарушить положения пакта о ненападении: засеки мы японские самолеты в нашем воздушном пространстве — и события, может, не только на Дальнем Востоке могли пойти по другому пути.

Одной из главных (и давних) стратегических задач, которые японские спецслужбы решали в годы войны, была заброска в СССР агентуры на длительное оседание. Решение об активизации этого направления работы было принято в конце 1941 года, после разгрома немцев под Москвой. Летом следующего года разведотделение Информационно-разведывательного управления штаба Квантунской армии начало готовить первую группу нелегалов из русских эмигрантов; в августе 1943 года трое из них— Мыльников, Кайгородов и Батынев — были заброшены в СССР, первый в район Благовещенска, второй—Хабаровска, третий — Читы. Японцы рассматривали их как будущих резидентов, и потому всем троим рекомендовалось после оседания («приобретения разведывательных позиций») и посылки уведомления в Центр прекратить на год-полтора всякую разведывательную деятельность.

Мыльников и Кайгородов были задержаны пограничниками. Батынев, вернувшись в Маньчжурию через неделю, заявил японцам, что работать в России боится. Неудачной для японцев оказалась не только эта попытка — вообще на этом направлении добиться сколько-нибудь заметных успехов не удалось. «Виной» тому были хорошо поставленная розыскная работа и заградительные меры органов госбезопасности, эффективность которых японцы даже были вынуждены отметить в одном из своих оперативных документов: «В настоящее время наша контрразведка в Маньчжурии по сравнению с непроницаемой, как железная стена, контрразведкой СССР слаба, вернее, почти равна нулю, и это является одной из важнейших причин застоя в разведывательной работе».

Тщательно спланированная война на Дальнем Востоке кончилась, не успев разгореться.

Сначала Япония в соответствии с тайным уговором ждала обещанных сокрушительных германских ударов, чтобы броситься на Россию, как было рассчитано, со спины. Этого, как известно, не произошло. Потом союзникам по «оси» стало не до Японии. Потом внезапный для японского командования сокрушительный удар наших войск поставил в истории второй мировой войны последнюю точку.

Крахом кончилось дело и для японских спецслужб. Они даже не успели запустить на полный ход машину тайной войны.

Японская агентура регулярно «горела» на топорно изготовленных «под советские» документах прикрытия.

Не оправдали надежд агенты-китайцы: слишком сильной была у китайского народа ненависть к оккупантам — ею проникались даже агенты.

Ниже расчетного оказался и «коэффициент полезного действия» агентуры, навербованной среди русских эмигрантов. Одни, самые непримиримые, вдруг увидели, что в планах будущего колониального хозяйствования в России им снова отводится роль прислуги. Других остудило время, заставив пересмотреть отношение к бывшей родине.

Но главной причиной краха, как представляется, было другое.

То, что называется несовместимостью менталитетов. Разное миропонимание и мировосприятие. Разная культура, формирующая свои для каждого народа идеалы, системы ценностей, стереотипы мышления и отношения к окружающему миру.

Восток—дело, конечно, тонкое. Но и Россия тоже непростая страна…

Дмитрий Быстролётов

ВЕРБОВЩИК

Вербовщик—как птица: прилетел, клюнул и снова улетел. Если поймали—погиб, уж такая это специальность. Так говорил Дмитрий Александрович Быстролётов. А он знал, что говорит: за многие годы работы нелегалом Быстролётов сменил десятки имен, стран и континентов.

Предлагаем читателю интервью, которого, собственно говоря, не было, а был диалог с самим собой, написанный Дмитрием Александровичем незадолго перед кончиной.

Корреспондент. Дмитрий Александрович, для начала расскажите, пожалуйста, как вы стали разведчиком?

Быстролётов. Так сложилась жизнь. Разведчиками ведь не рождаются. Я окончил гимназию на юге, при белых. Чтобы не служить в деникинской армии, бежал в Турцию. В Константинополе окончил колледж, в Праге получил диплом доктора права, а позднее, уже под чужой фамилией, стал доктором медицины одного из старейших университетов Европы. В Берлине и Париже брал уроки у художников-графиков. Несколько лет работал в наших полпредствах и торгпредствах. Когда вернулся в Москву, мне предложили помочь в трудном и славном деле подпольной борьбы с врагами Родины. Это случилось в середине двадцатых годов.

Говорили со мной Артур Христианович Артузов и Миша Горб, тогдашние руководители нашей разведки. Разговор произошел в частном доме. Измотанный бессонными ночами Артузов лежал на диване с закрытыми глазами. Горб сидел верхом на стуле, курил и смотрел в угол. Рассказ о себе я закончил так: «Я бежал не из страха перед фронтом, а из-за чувства, что воевать у белых мне было не за что. Но я не трус, не пацифист и не вегетарианец!» — «Увидим, — сонно отозвался Артузов. — Где, по-вашему, вы могли бы работать у нас?» — «А где опаснее?» — «Рискованнее всех труд вербовщика: сказал не то, повернулся не так — расплата немедленная! Собачья жизнь, знаете ли, — вечером не знаешь, дотянешь ли до утра, утром не ведаешь, дойдешь ли до своей постели». Я беззаботно ответил: «Это мне подходит!».

Артузов открыл глаза и оглядел меня с головы до ног. Горб тоже, не мигая, уставился в упор. Переглянулись. «Подойдет», — решил Артузов. Горб кивнул: «Да, у него есть то, чего, например, полностью лишен я, — личное обаяние». Артур Христианович поднял руку и пошевелил в воздухе пальцами. Потом повернулся ко мне и сказал: «Проверим в деле и посмотрим, чего Вы стоите!».

Через несколько лет за выполнение задания большого оперативного значения и проявленную исключительную настойчивость я получил почетное боевое оружие с надписью: «За бесстрашие и беспощадность».

Корреспондент. Все это очень интересно, но Вы не ответили на мой вопрос. Почему именно Вас судьба определила в разведчики, какие качества нужны для этого, прежде всего?

Быстролётов. Молодой человек, Вы слишком много от меня хотите. Что там имела в виду судьба, я не знаю, да и не желаю знать, поэтому, извините, буду говорить банальности. Во-первых, чтобы стать хорошим разведчиком, надо много знать в той области, которая в разведке стала вашей специальностью. Изучить несколько языков. Я, например, владею английским, немецким, французским, итальянским, шведским, норвежским, польским, румынским, греческим и еще кое-какими языками. Вербовщик должен быть не только образованнее, умнее и хитрее вербуемого, он обязан еще и видеть дальше, понимать общее положение яснее и глубже. Теперь второе, пожалуй, более трудное: разведчик должен быть актером, но не таким, как в лучших театрах мира, а в тысячу раз более совершенным, более глубоко знающим тот типаж человека, которого он хочет представить своим зрителям.

И это вовсе не преувеличение. Потому что в театре зритель видит артиста на сцене всего час-другой, да и то издалека и при этом, как правило, замечает неловко наклеенные усы или чуть съехавший набок парик. Впрочем, актеру такая оплошность ничем не грозит, завтра он ее исправит и все. А вербовщик идет к цели по лезвию остро отточенного ножа, он постоянно живет среди своих зрителей, особенно таких чутких и внимательных, как контрразведчики. За любой промах можно расплатиться жизнью, потому что первые подозрения вызывают именно мелочи, детали, они влекут за собой проверку и слежку, а уж если дело дошло до этого, то вербовщик погиб.