Читаем без скачивания Дни черного солнца - Н. К. Джемисин

Впрочем, он не говорил, а шептал — все время, пока длился рассказ.

— Они больше не любили меня. Он родился первым. Я явился следом за ним. Благодаря ему я никогда не был одинок. Потом явилась она, и я не возражал, я не возражал, пока она понимала, что он принадлежал и мне тоже. Дело не в том, что мы будто бы не поделили его, понимаешь? Было хорошо, что она с нами, и еще появились дети, много детей, все разные и все — совершенные. Я был счастлив тогда, счастлив, она была с нами, и мы любили ее, он и я, но в его сердце на первом месте был я. Я знал это. И она проявляла к этому уважение. Нет, необходимость делиться никогда меня не тревожила…

Но они менялись, менялись, они все время менялись… Я знал о такой возможности, но прошло уже столько времени, и я сперва не поверил… До моего появления он целую вечность был одинок. Я не понимал… Даже когда мы враждовали, он не переставал обо мне думать. Откуда мне было знать? За все время моего существования этого не случалось, ни единого разу… Даже удаляясь от них, я чувствовал их присутствие и то, что они чувствовали меня. Но потом… потом…

Добравшись до этого места, он вновь плотно притянул меня к себе. Его свободная рука, та, что не стискивала моего запястья, сгребла в кулак ткань одежды на моей пояснице. Я была уверена только в том, что это не объятие. Ни любовное, ни дружеское. Скорее, походило на то, как он вцепился в меня после освобождения из Пустоты. Или на то, как я временами стискивала свой посох, когда случалось забрести в незнакомое место и не к кому было обратиться за помощью, если вдруг оступлюсь. Да, вот именно так.

— Я не думал, что такое возможно. Было ли это предательством? Неужели я чем-то их оскорбил? Я вообразить не мог, что однажды они начисто забудут меня…

Но они забыли.

Они забыли меня.

Они были вместе, он и она, а я совсем их не чувствовал. Они думали только друг о друге, а мне больше не было места.

Они оставили меня в одиночестве…

Я всегда лучше понимала язык тела, чем голос или внешний смысл слов. Так что, когда Солнышко шептал об охватившем его ужасе, о единственном мгновении одиночества после целой вечности любви и дружбы, отнюдь не слова сообщили мне о степени катастрофы, которая постигла из-за этого его душу. Он прижимался ко мне, точно любовник. И поэтому в словах не было нужды.

— Я бежал в смертное царство. Лучше уж водиться со смертными, чем не иметь вообще ничего. Я отправился в одну деревню, встретил смертную девушку… Лучше хотя бы такая любовь, чем совсем никакой… Девушка предложила себя, и я взял ее. Она была нужна мне, как ничто и никогда прежде. Я остался у нее. Любовь смертной оказалась как-то… надежней… Родился ребенок, и я не стал его убивать. Я знал, что это демон, запретное существо, я сам установил тот закон, но он тоже оказался мне нужен… Он был… Я и запамятовал, до чего они бывают хороши… Смертная девушка шептала мне на ухо, шептала ночами, когда я слабел. Мои родичи были не правы, они поступили зло, жестоко и недостойно, забыв меня. Если я вернусь к ним, они опять меня предадут. Только она могла по-настоящему любить меня; только она была мне нужна. Мне было необходимо в это поверить, ты понимаешь? Мне нужна была хоть какая-то опора, нечто определенное. Я жил, до ужаса боясь ее смерти. А потом они явились за мной, разыскали меня. Они принесли извинения — извинения! Как после мелкой размолвки!..

Я услышала короткий смешок, больше похожий на всхлип.

— Они забрали меня домой. Но я знал, что более не могу доверять им. Я понял, что это такое — остаться в одиночестве. Это противоположно и противно всему, чем я являюсь, это ничто, это пустота… Еще до начала времен я сражался в десяти тысячах битв, я сжигал душу, давая форму вселенной… но никогда прежде я не страдал так невыносимо.

Та смертная девушка предупреждала меня. Она говорила: они сделают это снова. Забудут, что некогда любили меня. Обратятся друг к другу, а я останусь один… брошенным… навсегда…

Я сказал, что они не сделают этого.

Не сделают этого.

Тогда смертная девушка убила нашего сына.

Тут он ненадолго умолк. Он застыл в неподвижности.

— «Вот, возьми», — сказала она и предложила мне кровь. И я подумал… я подумал… подумал… когда нас было лишь двое, я никогда не оставался один…

Вот такая заключительная фраза. Пророчество о том, чем кончилось дело.

Он медленно разжал руки, выпуская меня. Напряжение ушло из его тела, а с ним кончились и силы, — утекли, как вода. Он соскользнул по мне, опустившись на колени, его щека оказалась у моего живота. Он больше не дрожал.

Я провела довольно много времени, стараясь постичь природу света. Это частью любопытство, частью философские размышления. Я надеюсь однажды понять, почему я вижу именно таким образом, а не иначе. Писцы тоже изучали свет. В книгах, которые читал мне Сумасброд, утверждалось, что ярчайший свет — истинный свет, как там говорилось, — есть сочетание всех видов менее совершенного света. Красного, синего, желтого и остальных, сколько ни есть, — смешать их, и получится сияющий белый.

Это некоторым образом означает, что истинный свет зависит от присутствия прочих разновидностей света. Убери их, и останется темнота. Однако обратное неверно: убери тьму — и останется тьма еще непроглядней. При этом тьма может существовать сама по себе, свет же — не может.

Вот так одно мгновение одиночества уничтожило Блистательного Итемпаса. Вероятно, со временем он оправился; время обтачивает даже речной голыш, придавая ему новую форму. Но в момент величайшей слабости он получил подножку; уже израненной душе нанесла неисцелимую рану смертная женщина, на чью любовь он так полагался. И это настолько лишило его рассудка, что он убил собственную сестру, думая навеки обезопасить себя от боли предательства.

— Мне жаль, — выдохнул он еле слышно, как будто не для моих ушей, но последующие слова предназначались уже мне. — Ты понятия не имеешь, сколько я думал над тем, чтобы взять твою кровь и использовать ее для себя…

Я обняла его за плечи, нагнулась и поцеловала в лоб:

— Вообще-то, я знаю.

Потому что я действительно знала.

Выпрямившись, я взяла его за руку и принудила встать. Он послушался, не противясь. Дал отвести себя к постели и уложить. Когда мы угнездились бок о бок, я забралась под его руку и устроила голову у него на груди — точно так, как когда-то с Сумасбродом. На ощупь, на запах они были очень разными. Морская соль — и сухие специи, прохлада — и жар, нежность — и ярость. Только сердца стучали совсем одинаково. Медленно, мощно, уверенно. Мог ли сын унаследовать подобное от отца? Определенно… Я подумала и решила, что умереть можно и завтра.

18

«МЕСТЬ БОГОВ»

(акварель)

Думаю, Сумасброд всегда подозревал истину…

Я с детства хранила удивительное воспоминание о пребывании в теплой и влажной тесноте. Там мне было удобно и безопасно, но одиноко. Я слышала голоса, однако со мной никто не разговаривал. Время от времени чьи-то руки прикасались ко мне, и я толкалась в ответ, но это было и все…

Много лет спустя я рассказала об этом Сумасброду, и он как-то странно на меня посмотрел. Когда я спросила его, что не так, он ответил не сразу. Но я не отступалась, и наконец он сказал:

«Звучит как воспоминание о пребывании в утробе!»

Я, помнится, расхохоталась.

«Чепуха какая! Я же думала! Слушала! Воспринимала!»

Он пожал плечами.

«До рождения со мной было то же. Видимо, и со смертными иногда так получается».

Хотя на самом деле и не положено, мог бы он добавить, но не стал.

— Что ты собираешься предпринять? — утром спросил меня Солнышко.

Он стоял у окна по другую сторону комнаты, мягко сияя, — солнце только что встало. Я приподнялась, села, подавила зевок.

— Не знаю.

Умирать я пока не готова. И признать это оказалось легче, чем я думала. Я ведь убила Сумасброда; жить с этим знанием почти непереносимо. Но наложить на себя руки или дать это сделать Солнышку либо Арамери — это… некоторым образом еще хуже. А если иметь в виду гибель Сумасброда, это вообще выглядело так, будто я собиралась выкинуть подарок.

— Если я выберу жизнь, Арамери будут меня использовать одни боги знают для чего. Оно мне надо — новые смерти на моей совести? — Я вздохнула и потерла ладонями лицо. — Ты был прав в своем желании перебить нас. Только требовалось довести дело до конца, уморить всех. Это была единственная оплошность Троих…

— Нет, — сказал Солнышко. — Мы были не правы. Не стану отрицать, с демонами надо было что-то делать, но нужно было найти какое-то другое решение. Они ведь были нашими детьми…