Читаем без скачивания Мизери - Стивен Кинг

— Теперь я стреножила тебя, — сказала она, — и винить в этом надо тебя, а не меня.

Она удалилась.

Удалился и Пол.

Облако вернулось. Пол нырнул в него, и ему было безразлично, что это облако могло в этот раз быть облаком не беспамятства, а смерти. Он почти надеялся, что так и будет. Только… пожалуйста, чтобы не было больно. Не надо памяти, не надо боли, не надо ужаса, не надо Энни Уилкс.

Он нырнул — нырнул в облако; сквозь пелену до него доносились его собственные крики и запах его собственного обгорелого мяса.

Все мысли уплывали прочь, осталось только:

Богиня! Убью тебя! Богиня! Убью тебя! Богиня!

Потом пришло ничто.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОЛ

Бесполезно. Я пыталась заснуть целых полчаса, и все впустую. Писать здесь — своего рода наркотик. Это единственное, что я делаю с удовольствием, и даже предвкушаю это удовольствие. Сейчас я прочла то, что написала… И мне это показалось неплохо, читается с интересом. Я понимаю, что для меня это читается с интересом потому, что я дополняю написанное своей фантазией и памятью, посторонним же все эти кусочки не скажут ничего. То есть опять суета и тщеславие. А кажется своего рода магией, волшебством… В настоящем жить я не в силах. Я с ума схожу от настоящего.

ГЛАВА 32

— Господи Иисусе, — просто ал Йе и ко вульсив о рва улся вперед.

Джеффри удержал друга за плечо, еумолч ый бой бараба ов пульсировал у его в голове как приз ак ачи ающейся предсмерт ой горячки.

Пчелы жужжали, о и од а е садилась а их; все о и летели мимо в сторо у поля ы, как будто их притягивал маг ит, и Джеффри с горечью подумал, ч о э о маг и — о и

Пол поднял машинку и потряс ее. На доску, лежащую на ручках кресла, упал маленький кусочек металла. Пол поднял его и осмотрел.

Буква «т». Машинка только что выплюнула букву «т».

Надо жаловаться руководству, подумал Пол. Я не просто попрошу новую машинку, я ее, черт возьми, потребую. У нее есть деньги — я знаю, есть. Может, они в банке, зарытой под сараем, может, замурованы в стене ее Места для Смеха, но у нее есть бабки, и вот тебе раз, о Господи, «т», такая частая буква…

Разумеется, он ничего не будет просить у Энни, тем более требовать. Когда-то здесь был человек, который мог бы ее о чем-нибудь попросить. Тот человек намного сильнее страдал от боли, и у него не было причин цепляться за жизнь, не было даже этой паршивой книги. Тот человек попросил бы. Невзирая на боль, у того человека достало бы сил, чтобы хоть попытаться бороться с Энни Уилкс.

Тем человеком был он, и, наверное, сейчас ему должно быть стыдно, но у того человека было два важнейших преимущества: у того человека было две ступни… и два больших пальца на руках.

Пол поколебался какое-то время, затем перечитал последнюю строчку (мысленно вставляя пропущенные буквы), после чего просто вернулся к работе.

Лучше так.

Лучше не просить.

Лучше не дразнить.

За окном жужжали пчелы.

Был первый день лета.

Сами.

— Пусти! — прорычал Йен, и повернулся к Джеффри, сжав правую руку в кулак.

Его лицо сделалось иссиня-багровым, глаза выкатились, как у безумца, и он, казалось, совершенно не отдавал себе отчета в том, что удерживаем его вдали ол любимой. Джеффри понял, что зрелище, открывшееся им, когда Еэекия раздвинул скрывавшие их кусты, практически довело Йена до сумасшествия, что он, балансирует на краю обрыва, и достаточно малейшего толчка, чтобы он окончательно сорвался в пропасть. Если это произойдет. Йен, увлечет Мизери за собой и она погибнет.

— Йен…

— Пусти, я сказал! — Гнев придал ему силы, он, рванулся вперед, и Езекия испуганно забормотал:

— Не надо, босс, пчелы злые будут, кусать миссус будут…

Йен, казалось, не слышал; в глазах его сверилась слепая ярость. Внезапно он лягнул Джеффри и одновременно ударил его кулаком в скулу. Перед глазами Джеффри поплыли темные звезды.

Тем не менее он, вовремя заменил, что Езекия уже занес для удара гоша, смертоносный мешочек с песком, привязанный кожаным ремнем к палке — излюбленное орудие бурка для подобных дел, — и успел прошипеть:

— Нет! Я справлюсь сам!

Езекия неохотно переслал вращать гоша над головой.

Новый удар отбросил Джеффри назад, и он, почувствовал во рту солоновато-сладкий вкус крови, сочащейся из разбитой губы. Он ни выпустил рубашку Йена, но она, пересушенная на солнце и уже порванная в нескольких местах, слала разрываться с грубым треском. Еще мгновение, и Йен вырвется на свободу. Как ни удивительно, подумал Джеффри, но Йен, сейчас в той самой рубашке, что была на нем три дня назад на обеде у барона и баронессы. С тех пор ни у Йена, ни у остальных не было возможности переодеться. Всего три дня… но рубашка Йена выглядела так, как будто он, носил ее по меньшей мере три года, а самому Джеффри казалось, что после праздничного обеда прошло не меньше трех столетий. Всего три дня, снова подумал он с глупым удивлением, а затем окровавленный кулак Йена в очередной раз врезался в его лицо.

— Пусти меня, сволочь!

Йен продолжал ожесточенно избивать своего старинного друга, за которого — в нормальном состоянии — ожидал бы жизнь.

— Ты хочешь убить ее, чтобы доказать свою любовь? — тихо спросил Джеффри. — Если ты этого хочешь, тогда избей меня, я потеряю сознание, и ты сможешь идти.

Кулак Йена замер в воздухе. В безумных глазах появилось нечто по крайней мере похожее на понимание.

— Я должен идти к ней, — пробормотал он, как во сне. — Извини меня, Джеффри, мне очень жаль, мне действительно жаль, не сомневаюсь, ты понимаешь, но я должен… Ты же видишь…

Он, оглянуться еще раз, как бы желая убедиться, что его глазам открылось нечто жуткое, и еще раз рванулся туда, на поляну, где, привязанная к стволу эвкалипта, единственного на поляне дерева, стояла Мизери. Руки ее были заведены за голову. На запястьях блестела вещица из вороненой стали, накрепко соединившая ее с нижней веской эвкалипта; вещица, которая пришлась по душе бурка после того, как они отправили барона Гайдцига в пасть идола, отправили на страшную смерть. Наручники барона.

Теперь Езекия схватил Йена, но кусты опять шурша раздвинулись. Джеффри выглянул на поляну, и у него перехвалило дыхание. Наверное, сходное чувство испытывает человек, которому предстоит карабкаться на крутую скалу с мешком опаснейшей и ненадежной взрывчатки в руках. Один укус, подумал он.. Всего один укус и для нее все окончено.

— Нет, босс, не надо, — терпеливо, холя и испуганно, говорил Езекия. — Правильно это босс говорил… Вышли вы отсюда, и пчелы проснулись. А пчелы проснулись — кусаются, что одна, что тыща. Пчелы проснулись — мы умерли, а она первая, и очень больно.