Читаем без скачивания Кровные узы - Роберт Асприн

Навстречу приближались несколько раскачивающихся факелов, люди, которые их несли, наполняли криками неподвижный жаркий воздух. Это напомнило трем коренным санктуарийцам шествия во время чумных беспорядков, сообщавших зажиточным горожанам, что смерть вырвалась из трущоб. Зип молча растаял в тени, толкнув Машу и ее белую шаль себе за спину. Уэлгрин расстегнул ремешки меча зеленой стали, воткнул факел в щель ближайшей стены.

От толпы отделилась группа новоприбывших строителей. Они спотыкались и цеплялись друг за друга, а их крики оказались припевом когда-то нежной любовной баллады. Уэлгрин стряхнул с плеч напряжение, но сохранил боевую стойку, когда рабочие, заметив его, остановились.

— Афисер, нам нужен дом шлюх с хорошенькими женщинами! — сказал их предводитель, рукой рисуя в воздухе черты того, что считал в высшей степени хорошенькой женщиной. Его дружки, прекратив петь, свистом и хохотом выразили свое согласие.

Смахнув со лба выбившуюся прядь, Уэлгрин убрал ее под бронзовый обруч. Людям, работающим на строительстве стен, платили полноценной ранканской монетой, но Улица Красных Фонарей изнывала от жары. Уэлгрин выполнил свой гражданский долг, указав в сторону Триумфальных ворот, где они, если не падут жертвой Ишад, смогут найти отличные заведения.

Не успел он вынуть факел из стены, как Зип оказался рядом с ним.

— Чертовы придурки, — прорычал он.

— Может, нам следует сменить ремесло и начать зарабатывать на жизнь, возводя стены или разгружая баржи, — задумчиво произнес Уэлгрин.

— Прислушайся. Они, должно быть, уже на полпути к площади, а мы до сих пор слышим их орево! Их сожгут живьем.

Начальник гарнизона поднял бровь.

— Только не тогда, когда они ходят такими оравами, — с вызовом произнес он. — А ты шмыгнул в сторону довольно быстро.

Зип промолчал. В Санктуарии было мало крупных мужчин. Самым здоровенным был Темпус. Уэлгрин и его свояк Даброу тоже были не из маленьких. Но, не считая пасынков, новоприбывшие были самыми огромными, самыми откормленными мужчинами, каких видел Санктуарий за целое поколение, а то и больше. Даже если это были простые рабочие, посторонний — коренной житель вроде Зипа — крепко подумает, прежде чем станет им перечить.

— Они уничтожают город, — наконец произнес предводитель НФОС.

— Потому что работают ради куска хлеба? Потому что щедро платят за то, в чем нуждаются, и, оберегая свои семьи, не везут их сюда? — вставила Маша. — Я полагала, что вы привели меня сюда не для того, чтобы обсуждать проблему приезжих, а чтобы посмотреть некую женщину.

Бросив украдкой взгляд в сторону площади, где все еще продолжали распевать приезжие рабочие, Зип выхватил у Уэлгрина из рук факел и шагнул в переулок Распутного квартала.

Конспиративный дом был зловеще тихим, когда Зип, затушив факел, первым стал подниматься по укрытой густыми тенями лестнице. Он остановился у самой двери комнаты верхнего этажа, так что Уэлгрин наткнулся на него. Девушка по-прежнему тихо, без движения лежала в углу. Ее юный возлюбленный сидел на корточках подле нее, его лицо не по-мужски блестело слезами. Начальник гарнизона увидел, как Маша отстранила парня. Ее движение не прервало поток ругательств, которые он адресовал тем богам и богиням, которые отвечали за деторождение. Как и многие воины, Уэлгрин мог принять внезапную смерть на острие оружия, но не мог вынести картин обычной смерти, косившей простых смертных.

С некоторым любопытством он следил за тем, как Маша достала из сундучка стеклянный рог и, приставив горлышко к уху, а раструб к телу девушки, быстро и точно провела обследование.

— Поставьте сюда факел! — приказала она. — Она еще дышит, по крайней мере, у ребенка еще есть надежда.

Мужчины никак не отреагировали на это. Поднявшись, Маша схватила ближайшего — им оказался плачущий юноша.

— У твоего ребенка есть надежда, дурак! — произнося это, она встряхнула его за тунику, и в его глазах появился блеск жизни. — Найди таз. Разведи огонь и вскипяти воду.

— Я… у нас ничего нет, кроме вот этого. Парень обвел рукой убого обставленную комнату.

— Значит, найди таз… и постирай тряпки. Парень уставился на Зипа, молча возвратившего ему взгляд.

— Твой рыбоглазый сосед, Музнут, — предложил Уэлгрин. — У него ведь найдется таз? И даже, думаю, тряпье.

Лицо Зипа на мгновение исказилось, затем он вздохнул, повернулся к лестнице и начал спускаться к складу. Остальные мужчины последовали за ним.

Бережно повесив свою тонкую шаль на балку стены, Маша начала развязывать платье. Ей предстояла грязная работа, и не было смысла портить свою одежду. Оторвав оборку от своей сорочки, она использовала одну полоску для того, чтобы убрать со лба уже ставшие мокрыми волосы, а остальной тканью, как смогла, промокнула кровь и приступила к делу.

Во дворе мужчины развели костер, используя отличный уголь Музнута и горючий хлам, разбросанный поблизости. Пламя превратило заброшенный дворик в адское пекло, но мужчины предпочитали оставаться рядом с костром и возвращались в комнату, только когда Маша требовала свежей воды или тряпья. Они ничего не говорили друг другу, выбрав такое положение во дворике, которое обеспечивало четкую видимость двери и в то же время скрывало их от случайных взглядов друг друга.

К рассвету в свои гнезда возвратились летучие мыши, и их пронзительные крики гулким эхом стали отражаться от стен и людей, занявших их дома. Появились дневные птицы, и небольшой квадрат неба над головой стал грязно-серого цвета, предвещая еще один раунд угнетающей жары. Уэлгрину безумно захотелось кружку пива в немудреном уюте офицерской казармы во дворце, но он остался, потирая глаза, дожидаться, когда Маша закончит свое дело.

— Арбольд! — окликнула она из окна. Юноша поднял глаза.

— Воды? — спросил он, вороша оставленный без внимания костер.

— Нет, только ты.

Парень направился в дом. Уэлгрин и Зип перед тем, как последовать за ним, переглянулись. Маша ожидала их и загородила собою вход в комнату.

— У них всего несколько минут, — тихо сказала она.

Акушерка вымыла молодой матери лицо, расчесала волосы и укрыла ее остатками великолепно вытканной запальной ткани Музгуна. Глаза девушки блестели, она улыбалась и перепеленутому ребенку, и своему возлюбленному. Но губы ее были серыми, а кожа в предрассветном полумраке казалась молочно-прозрачной. Мужчины в дверях поняли, что Маша права.

— Ребенок? — прошептал Зип.

— Девочка, — ответила Маша. — Сейчас у нее искривлены ножки, но со временем это, возможно, исправится.

— Если у нее… — начал было Уэлгрин.