Читаем без скачивания Три минуты молчания - Георгий Владимов

— Он, значит, работает, а ты считаешь?

— Как же не считать? Мы ж по очереди. Вдвоем же не развернуться, продуктивность снижается.

Он хороший сачок, с образованием. Спросил даже, с готовностью:.

— До сколько штывать, старпом? До тыщи или до трех?

— Пока сухой не пойдет.

— Ясно, это считай — тыща семьсот.

Старпом постоял и ушел.

— Кури смело, — говорит мне Васька. — Слыхал — "пока сухой не пойдет".

— Ну, так нам тут работы суток на трое.

— Ты что? Его, если хочешь знать, вообще штывать не нужно. Думаешь, он мокрый не горит? Его специально водой поливают, спроси у кандея.

Я бросил лопату.

— Так чего ж мы с ним возимся?

— А не возись! Я ж те говорю — кури. Ну, шевели полегоньку, а то на палубу выгонят.

Я снова взял лопату.

— Не напрягайся, — сказал Васька. — Это ж мы всегда можем сказать: "сухой пошел".

— Они ж увидят.

— А мы сами сухого подсыпем. Из бункера принесем и затолкаем в трубу. Ты, Сеня, молодой еще, дак за артельного держись. Я с дураками всю жизнь живу, а с ними-то больше научишься, чем с умными.

Но недолго мы блажествовали. Граков пришел — я его ботинки увидал, с замшевым верхом. Стоял и стоял у нас над душой, пришлось тут и Ваське включиться в работу.

Вдруг он нас спрашивает, Граков:

— Это кто велел?

Я все кидал лопату за лопатой.

— Кто приказал уголь в воду бросать?

— Мало ли, — говорю, — умников найдется.

— А у тебя у самого голова на плечах имеется?

Я встал, опершись на лопату, и заглянул вверх:

— Ну, вы потише, меня родная мама с детства не обижала.

— Грубый матрос, — говорит он мне. — Совершаешь двойную бесхозяйственность и грубишь при этом старшему. Уголь надо сушить, а не бросать в воду. А второе — дно засоряешь в бухте. По конвенции мы здесь окурок не имеем права бросить за борт.

Это он все правильно говорил. Но мне его тоже подколоть захотелось.

— А мое дело маленькое. Скажите старпому, пускай свое приказание отменит.

— Так вот я тебе приказываю.

— Вы? А кто вы такой на судне, прошу прощения? Я вас просто знать не знаю.

Он постоял, постоял. А я все кидал с таким даже увлечением.

— Ну, что ж, — говорит. — Ты прав.

— И кстати, — говорю, — пожалуйста, со мной на «вы».

Он не ответил, ушел. Старпом прибежал, весь пылающий.

— Хорош! — говорит. — Сколько перекидали?

— Да лопаты четыре, — ответил Васька. — Только ж начали.

Но вылезть нам тоже не дали. Полез групповой механик в люк — поглядеть, как там выстучали края.

— Порядок, можно притягивать.

Сварщики завели снаружи лист, приложили его к обшивке, в каптерке стало темно. В дыры, что они там просверлили, мы им просунули тросы полиспаста, зацепили его за пиллерс, и все трое потянули дружно. Лист пошел — с жалобным стоном, со скрежетом. Они его начали приваривать — от электрода по эту сторону пролег кровавый шов, запахло окалиной и каким-то газом. Мы очумели, пока держали этот чертов полиспаст. Потом еще групповой взял второй электрод и начал изнутри заваривать. Мы сразу ослепли. Васька заорал благим матом:

— Пустите, а то бороду спалю!

Отпустил он нас с Богом — откашливаться на волю.

На палубе Шурка с Серегой замешивали жидким стеклом цемент, боцман стругал доски для опалубки. Как ни заварят, а надо еще зацементировать. Но с таким усердием они это делали, как будто еще утром не орали: "В порт, в порт!" Шурка прямо взмок от страсти. Потом побежал к сварщикам, отнял у них электрод, сам заварил верхний шов. И язык при этом высунул, так ему это дело нравилось.

Ну, правда, шовчик он им показал — первый класс. Ровный, гладкий, а потом мы его зачистили, засуричили, покрасили чернью и вовсе его не стало видно.

Шурка поплевал на него, пошел гордый, руки в карманах. Я напомнил ему:

— А говорил — ни к чему не прикоснешься.

— Так, земеля, это ж не рыбацкая работа! Себе удовольствие.

— Завтра и рыбацкая начнется. Груз сдадим и метнем.

— Ну, метать уж хрена! — Потом он подумал и скривился. — Э, земеля! Конечно, метнем, а что нам еще остается. И не лезь ко мне, понял? А то — как звездану тебя по уху, земеля!..

Вот так. Да мне и самому порт уже и мечтой не казался — ни розовой, ни голубой.

К вечеру все заделали, залили раствором. А через час он у нас потек, цементный ящик. Это уже когда убрали все бочки с полубака, поставили пароход на ровный киль. Что же теперь — опять корму поднимать?

— А где там наши каптерочники? — спросил боцман. Это я, значит, и Васька Буров. — Почерпайте, ребятки.

Васька внизу черпал, я на штерте тащил ведро и выплескивал с кормы. А воды все прибывало.

Васька почерпал и засачковал.

— Пойдем, поспим, вожаковый. Скажем — всю вычерпали, а она потом снова набралась.

— Так потом опять и пригонят.

— Главное — сейчас удрать, пока старпом на вахту не вышел.

Но старпом еще перед вахтой прибежал:

— Там вода, — говорит.

— Она и будет, — сказал Васька. — Ее всю не вычерпаешь.

— Половину вычерпайте.

Мы черпали — она все прибывала. Я вспомнил, как в детстве, когда мне есть не хотелось, отец брал мою ложку и чертил по тарелке с супом: "Вот эту половину съешь, а эту оставь".

Старпом почесал в затылке и принял решение:

— А ну ее, задраивайте на фиг. Каптеркой пользоваться не будем.

Для чего ж мы тогда вообще эту пробоину латали? — хотелось мне спросить. Заваривали, цементировали… Да у кого спросишь?

Покидали мы бухту чуть свет, еще ночные огни не погасли в городке. Фарерцы в этот день не выходили на промысел. И, наверно, глядели на нас, как на диво — идиоты мы, что ли, уходим из фиорда, когда в Атлантике черт-те что творится. Но нам уже и Атлантика была по колено. Мы только вылезли поглядеть на Фугле, попрощаться, а потом — завалились в ящики, проснулись, только когда закачало.

— Шесть баллов, ребята, не меньше, — сказал Митрохин. — Наверно, не пустят швартоваться.

— Пустят, — ответил Шурка. — Нас-то — в первую очередь.

Все мы уже знали наперед — до апреля, когда нас никто уже на промысле не удержит, никакой Граков.

В динамике щелкнуло, затрещало. Мы спохватились — сейчас на палубу позовут. Но это «маркони» базу вызывал. А трансляцию не отключил — то ли забыл, то ли нарочно оставил, чтоб мы в кубриках поразвлеклись.

— Граков говорит, — знакомый голос прорезался. Все приподняли головы. Серега потянулся с койки, подкрутил погромче.

— …Пробоина серьезная, но заварили, зацементировали. Приняли решение остаться на промысле, выполнить плановое задание. Сама команда решила, и почти единодушно. Были, конечно, отдельные настроения, но в общем — ребята боевые, коллектив здоровый, одним словом — моряки.