Читаем без скачивания Египтолог - Артур Филлипс

Мне многое нужно сделать, между тем время утекает, а родник Ч. К. Ф., боюсь, пересох навсегда. И все же меня притягивает участок Картера; не желая оскорбить ветерана раскопок, я непременно отправлюсь туда, где соберутся сегодня толпы зевак и журналистов. В полдень я приказываю Амру прервать плотницкие занятия и сторожить гробницу до вечера. На его осле я еду в Долину, на праздник Говарда Картера в песках.

К Маргарет: Моя дорогая! Сижу над Долиной царей, вот-вот начнется званый обед и торжественное открытие гробницы одного из моих коллег. Я в затруднительном положении, упрямство твоего отца для меня — словно запертая клетка. Успокаиваюсь на мысли, что твоя любовь отопрет любые замки. Уверен, что и сейчас, когда я пишу эти строки, ты толкаешь своего отца на путь истинный.

Любовь моя, прошло немного времени, я вернулся на то же укромное место, чтобы кратко записать мысли по поводу увиденного, а затем поехать обратно в Дейр-эль-Бахри и взяться за неотложную работу; увы, из-за увечья передвигаюсь я медленно. Стоит описать случившееся просто для того, чтобы однажды, когда все встанет на свои места, ты поняла, каковы из себя люди, снискавшие доверие и помутившие рассудок твоего отца. Ничего! Ничего нет в открытии Картера такого, что может хоть на минуту кого-либо смутить, чему должно завидовать. Ныне, когда я увидел «блеск» Тут-анх-Амона, путаница в голове Владыки Щедрости меня попросту смешит.

Помимо Мёртона из «Таймс» и прочих журналистов, завлеченных бесплатным обедом, присутствовали Картер, граф и его дочь, куча-мала пашей, леди Алленби, Энгельбах из Департамента древностей, комендант местной полиции, луксорский инспектор Департамента Эффенди, а также весь справочник Бёрка в виде английских хлыщей с их женами. Я слышал, одна из них, леди Прэттлмаддл, привела с собой йоркширского терьера (милое, но холощеное шелковистое существо с черным кожаным ошейником) и потом блеяла, как рожающая овца, обнаружив, что пес ее куда-то смылся, очевидно, отправился добывать себе пропитание получше того обеда, что предложили нам на длинных столах, накрытых в верховьях Долины.

Обеденная болтовня была невыносима, леди стремились перещеголять друг друга по части туристического опыта. Тряся брошками в форме скарабеев с ониксами и брильянтами, а также соломенными шляпками, они с апломбом произносили названия местных ям и поражали собеседниц рассказами о незабываемых пейзажах неземной красоты, увиденных в самых что ни на есть благоприятных обстоятельствах.

«Конечно, я тебе верю, та дыра, ну, Рамзеса VI, — не худшее пристанище для человека, умершего в Египте, — нападает одна леди на другую, осмелившуюся признать, что впечатлена гробницей Р6, — Но колоссы Рамзеса II в Абу-Симбеле дадут этой дыре сто очков вперед. Если не поленишься и съездишь на них посмотреть, увидишь, что такое настоящее искусство!»

«Да уж, они большие, — вздыхает третья. — Я их видала. У парня не было никакого вкуса, раз он приказал изваять себя в таком непотребном виде. И скульптор — ну чистый Майкл Анджело. Но согласитесь, есть что-то такое в признанных экспертами произведениях искусства, от чего вкус отмирает. Определенно открывать нечто своими глазами и чувствами не менее интересно, чем просто приехать и полюбоваться. Собственно, поэтому-то мы и здесь — чтобы первыми увидеть малыша Тута. Хотя, конечно, вряд ли мы тут найдем что-нибудь волшебное, как я, когда впервые наткнулась на вещицы из резного стекла в Туна-эль-Гебель…»

«Их сделал какой-нибудь бедный студент. Настоящие шедевры схоронены в Нури и Эль-Курру».

«Там одни, как я их называю, чудовины. Вам нужно ехать в Судан. Правда, вас туда так просто не пустят, но я могу шепнуть кому надо пару слов…»

«…Тот участок, где царь Не-Помню-Как-Зовут просто взял и налепил свой картуш на обелиски предшественника? Это не по правилам, скажу я вам…»

«…Ехать нужно шесть дней, но восход там такой, что не передать словами!..»

«…Восход? Милая девочка, астрономия — это не искусство!»

«Вы бы видели, что нашли в гробнице Атум-хаду», — добавил кто-то, и все гости заинтересованно встрепенулись, как оно обычно и бывает, когда упоминают имя великого царя.

Наконец Картер пробурчал свои реплики, и мы все строем, по трое в ряд, промаршировали по шестнадцати волшебным ступенькам прямо в дыру маленького Тута, чтобы, согнувшись в три погибели в пустом коридоре, получить драгоценную возможность мельком взглянуть на случайно выбранное хранилище, где валяются там и сям всякие вещи. Я слышал, как его сравнили с реквизиторской древней оперы, и в мою голову закралось подозрение, что царь-коротышка Тут просто обчистил уже существовавшую гробницу, соскоблил имя Атум-хаду и написал свое собственное. Такое делалось довольно часто.

«Что это за кошмарное амбре?» — спрашивает жена какого-то чиновника, и Картер пытается растолковать ей, что воздуху в гробнице 3200 лет, а я понимаю, что мне нужно сменить повязку и я как-нибудь обойдусь без этого представления. Быстро выхожу наружу.

Маргарет, бедный Картер свалял дурака, делая свои открытия публично, и теперь за это расплачивается: пока он работает, вокруг него вьется стая щебечущих кретинов. Он целыми днями только и делает, что водит по усыпальнице дилетантов. А ведь в гробнице должно тщательно обдумывать каждый шаг; с каждым выдохом воздух гробницы насыщается влагой, от которой портится нежная грунтовка расписных ларцов и темнеют надписи на стенах; при каждом движении руки та или другая важная леди рискует задеть рукавом предмет, который, будучи незаконсервированным, может буквально рассыпаться от прикосновения; на одной леди сегодня имелось даже большое серебряное колье с сапфирами, которое вполне могло упасть и повредить что-либо, когда она, пребывая в хранилище Тута, наклонялась, дабы как следует рассмотреть произведения искусства. Экскурсии неуклюжих, несведущих, восторженных поклонников! Бедный Картер!

И сколько можно обсуждать это хранилище и эту усыпальницу? После всего, что говорят туземцы и пишут газеты, она не впечатляет. Да, журналисты выбрали верные существительные — но не прилагательные. Я слышал, что «Таймс» назвала колеса царских повозок «зачаровывающими», золото «ослепительным», статуи «восхитительными», а сама гробница-де такова, что «не сравнится ни с чем во всем Египте». Это неправда, Маргарет, говорю тебе, это просто неправда; у этой комнаты нет ни истории, ни цели, в ней просто свалены в кучи всякие броские нелепицы; разумеется, неопытный турист задохнется от восхищения и при виде всех этих полудрагоценных штуковин будет почти готов выбросить собственные драгоценности, но я как профессионал Картера жалею, а в общем и целом мне противно, ощущение такое, будто меня в самую духоту по горло напичкали сладостями. Особенно меня задела огромная кровать с изножьем в виде львиных голов; я почти слышал, как заливается смехом увидавший этакую безвкусицу Хьюго Марлоу. Трон со спинкой, украшенной золотыми барельефами. Провислобрюхие алебастровые сосуды XVIII династии, погрязшие в декадентской, избыточно детальной, невротичной андрогинности. Само собой, я был добр к бедному Картеру и похвалил его; глаза Картера смотрели на меня по-новому, как-то робко, будто он устыдился своей добычи и привлек внимание общественности, не имея на то никакого права.

Сейчас, Маргарет, я отправляюсь на собственный участок, где меня ждут работа, загадка и достославное открытие. Все для тебя, моя любовь.

Дневник: Достичь чего-то вопреки, а не благодаря обстоятельствам. Атум-хаду понимал, каково это; трагедия превращается в комедию, поскольку обладающий несгибаемым характером, сам себя приводящий в движение человек сильнее любого трюка Судьбы, и наблюдение за ним, одолевающим всех и вся, и бодрит, и веселит.

Кстати: когда я вернулся с шоу Картера, Амра на месте не было. Впрочем, мальчик отлично поработал над моей временной дверью. Я позвал его, но из гробницы вылез только злой Ахмед. Он отослал Амра домой и сказал мне, чтобы я не ждал его возвращения; воображаю, как эта скотина угрожала бедному мальчику. Разговор зашел о деньгах Ахмеда, к которому я испытываю некоторое даже сочувствие. В итоге я потратил драгоценное время, пытаясь объяснить ему ситуацию и вежливо намекая на то, что он нарушил условия нашей сделки и что сегодня выплатить все причитающиеся ему наличные затруднительно.

Ахмед хвастался своим самообладанием. Ахмед буйствовал. Ахмед угрожал. Но денег не было, потому угрозы пропали втуне. Тогда Ахмед предложил мне решить вопрос по-другому: он вручил мне кувалду. Я пошел бы на все, лишь бы этого избежать, я заплатил бы любую цену — но выбора у меня не было. Он так настаивал, что мне ничего не оставалось, кроме как открыть дверь «С»; каждый жалящий удар безжалостно отдавался в моей ноге и моей голове, разбивая мне сердце. Ахмед вбежал в камеру первым — не могу поверить, что записываю этот прискорбный факт. Он вышел, качая головой. Я никогда не забуду его слова: «Англичанин, я жестоко разочарован». Неудовлетворенный, он выместил свою злость в обычной для первобытных людей форме. По большей части он пинал мою раненую ногу, а также бил меня по лицу и, когда я распростерся на полу, по спине. Слава богу, он разрушил лишь одну дверь. Любостяжание, как видите, ослепляет, потому он и не подумал открыть Великий Портал, который все еще ожидает моей ласки и любви, который воздаст мне сполна за все жертвы.