Читаем без скачивания Лабиринт фараона - Серж Брюссоло

Повернувшись к старику, она начала снимать с него ленты, все еще остававшиеся на нем.

— Мы свяжем их, и получится веревка с узлами, — объяснила она. — Я полезу первая и буду тебя тянуть. Ты не толстый, а намазавшись бараньим жиром, легко проползешь по трубе.

— Но как ты влезешь в трубу? — заныл Томак, показывая на зияющее в потолке отверстие. — Даже подпрыгнув, ты не достанешь до нее.

— Я вскарабкаюсь на статую Упуаута, — сказала Ануна. — Если она не опрокинется, мне, может быть, удастся ухватиться за одну из выбоин, которые карлики выдолбили внутри трубы.

— Она сделана из хрупкого известняка, — заметил старик, проведя рукой по статуе бога-пса. — Если она упадет, то разобьется на тысячу кусков.

— А ты будешь держать ее, — проворчала девушка. — Обнимешь ее, как женщину из твоего гарема. Она и не пошевельнется… Давай снимай с себя все, надо намазаться жиром. Скоро рассветет. Если мы не вылезем сейчас же, мы подохнем от жажды до наступления вечера. Я будто наелась натрона, так у меня пересох язык.

Она сняла с себя всю одежду и натерлась жиром с головы до ног, особенно старательно намазывая плечи, которые казались ей слишком широкими. Потом она вытерла ладони песком, чтобы они не были скользкими, из лоскута материи сделала мешочек, наполнила его песочной пылью и повесила на шею. Ею она будет осушать ладони во время подъема. Посчитав себя готовой, она связала полосы материи и соорудила из них нечто вроде упряжи, завязав ее у старика под мышками. Затем она положила весь неизрасходованный жир в другой мешочек, который прикрепила к поясу Томака.

Ануна проделала все это, стараясь не думать о том, что ждет ее наверху. Больше всего она боялась застрять в трубе, не имея возможности двинуться ни вперед, ни назад. Если такое случится, она окажется обречена на смерть в нескольких метрах от свободы и будет лишь смотреть на дневной свет, проникающий в трубу через отверстие, проделанное в облицовке.

— Начали, — выдохнула она. — Я сейчас залезу на статую. Держи ее изо всех сил, чтобы она не шаталась.

Натерев ладони и ступни пылью, девушка взобралась на статую. Та была невысокой, но давала выигрыш в три локтя. Этого было достаточно, чтобы дотронуться до края отверстия кончиками пальцев. И все же, когда она встала на плечи бога-пса, то почувствовала, как статуя закачалась.

— Держи! — крикнула она Томаку. — Держи крепче! Старик делал все, что мог, однако в его худых руках почти не осталось силы.

Ануна, привстав на цыпочки, пальцами шарила в трубе, ища выбоину. Было слишком низко, и ей надо было подпрыгнуть… рискуя потерять равновесие, когда ее ноги вновь коснутся статуи. И все-таки выбоины там были, это она знала точно: она видела, как карлик долбил трубу… Девушка колебалась, не очень уверенная в силе своих рук. Ведь она была благовонщицей, а не каменщиком. Никогда ей не приходилось напрягать мускулы, чтобы заработать себе на жизнь. Впрочем, поздно об этом сожалеть. Сейчас надо прыгать.

Она согнула колени, напряглась, подняла руки и подпрыгнула, царапнув ногтями по внутренней части трубы. Пальцы нащупали трещину, уцепились за нее. Подтягиваясь, она сумела влезть в трубу. Не будь там широких выбоин, проделанных ее предшественниками, такой трюк ей вряд ли бы удался. К счастью, заостренный стержень легко входил в мягкий известняк, и выбоины получились достаточно глубокими. Был, правда, момент паники, когда она подтягивалась и от веса ее тела у нее чуть не порвались сухожилия, но, как только живот ее оказался внутри трубы, она поняла, что все получилось. Ей трудно было дышать в тесном пространстве, и, не намажься она жиром, продвигаться было бы крайне затруднительно. Подниматься она могла только с вытянутыми вперед руками, колени согнуть было невозможно.

«Если проход станет еще уже, я пропала», — подумала она.

Впереди ничего не было видно, и приходилось действовать вслепую. Кое-как она преодолела десять локтей, наткнулась на бронзовый крюк и привязала к нему конец связанных полос, которые тащила за собой, перекинув через плечо. Крюк она использовала в качестве блока для подтягивания Томака. Отодвинувшись назад и освободив пространство, она стала тянуть за «веревку».

— Залезай! — крикнула она, не зная, слышен ли старику ее голос. — Влезай на статую, я буду тебя тянуть.

Она откинулась, работая живым противовесом, и потихоньку стала затягивать Томака в трубу. Не было возможности посмотреть вниз, чтобы увидеть, что там происходит, — настолько узкой была труба. Долгое время веревка беспорядочно дергалась, потом успокоилась.

«Он или рядом со мной, или упал…» — подумала Ануна.

— Томак? — окликнула она. — Ты здесь? Дрожащие пальцы дотронулись до ее лодыжки и легонько сжали ее. Старику удалось взобраться в трубу.

— Упирайся ступнями в выбоины, — крикнула она ему. — Они на расстоянии локтя друг от друга, так ты не скатишься назад. Труба идет наклонно, но если мы сорвемся, то быстро покатимся вниз… Ведь мы намазаны жиром.

Томак пробормотал что-то неразборчивое. Она решила, не теряя времени, продолжать подъем. Проползшие здесь пигмеи оставили на стенках тонкий слой жира, что облегчало продвижение, однако одновременно усложняло задачу удержаться в трубе.

Всякий раз, когда приходилось проползать мимо очередного крюка, Ануна испытывала страшные муки, так как бронзовые штыри пропарывали ей кожу на груди, животе, спине и боках.

Она сжимала зубы; кровь теплыми струйками сочилась из порезов, смешиваясь с жиром и известковой пылью. Но она продолжала ползти, хотя руки ее сводило от боли, а пальцы были ободраны о шершавые края выбоин. Она смотрела только вперед, в дыру, проделанную пигмеями в конце трубы, откуда скоро польется свет начинающегося дня. Если солнце взойдет прежде, чем она доползет до выхода, ей придется, сжавшись, сидеть здесь до ночи, пока судорога не заставит ее отцепиться от стены и скатиться назад в чрево пирамиды. Нет, этого нельзя допустить… Она не выдержит еще один день. Солнце пустыни, бьющее в белую известковую облицовку, нагреет пирамиду, словно кусок металла в кузнечном горне. Тоннель быстро заполнится горячим воздухом и превратится в раскаленную печь.

«Без воды нам не выдержать, — подумала она. — Это все равно, что быть привязанным к скале посреди пустыни».

Ко всему прочему вполне возможно, что какой-нибудь зевака заметит дыру в гладкой поверхности пирамиды. Обычно после похорон сановных лиц много людей приходило к его гробнице — из любопытства или благочестия. Обязательно найдется один, который покажет пальцем на пробитое в пирамиде отверстие и начнет спрашивать: к чему оно?