Читаем без скачивания Безумная Роща - Андрей Смирнов

Ответил странник, отбросив капюшон:

— Ты желал знать, кто я? Можешь называть меня Торошем.

Затем начертил он в воздухе некий знак, который мгновенно наполнился чернотой и, ударив в грудь Леина, убил его. И двинулся назвавшийся Торошем вглубь монастыря, а смерть, вышедшая из начертанного им знака, двигалась вслед за ним и убивала всех, на кого указывал он. И никто из монахов не убежал от него, ибо умирали они быстрее, чем понимали, что происходит с ними. Войдя в покои настоятеля и разлучив его с жизнью, взял странник сияющую сферу, которую тот вот уже тринадцать лет хранил в своей спальне — так, впрочем, и не сумев понять, что же это такое.

После того отыскал чужеземец мальчика, сына Женщины-Птицы.

Мальчик не был труслив и молча, без страха, взглянул в глаза предавшему смерти всех воспитателей его.

Сказал странник:

— Какое имя дали тебе эти люди?

Сказал мальчик:

— Келлаиш.

Сказал странник:

— Сгодится. Что они говорили тебе о твоем происхождении?

Сказал Келлаиш:

— Моя мать была чудовищем, Женщиной-Птицей, порождением бога Тороша. Мой отец был благородным человеком. Хэи Гоир — имя его.

Пришелец взял его за подбородок и долго смотрел на него. Затем сказал он:

— Не человек по имени хэи Гоир — отец тебе.

Сказал мальчик:

— Кто же?

— Я, — отвечал пришелец.

Впервые в замешательство пришел Келлаиш. Спросил он тогда:

— Кто ты?

Ответил пришелец:

— Я — Эмерхад, и титул мой — Господин Знаков и Повелитель Символов. Впрочем, наполовину ты все же принадлежишь к человеческому роду, но не через кровь отца (ибо я — не человек), но через кровь матери. Потому что не демоном Тороша, но обыкновенной женщиной некогда была твоя мать, еще до того, как стала Женщиной-Птицей.

Сказал Келлаиш:

— Расскажи мне о моей матери.

И Эмерхад рассказал ему. Крикнул тогда мальчик:

— Как же ты допустил, что она стала чудовищем?!

Сказал Повелитель Символов:

— Я не человек и не вижу высшей ценности в том, чтобы быть человеком. Понимание Эалы изменилось, однако она не стала ни ниже, чем была, ни выше. Я оставил ее и ушел, ибо никогда не был влюблен в нее. Через некоторое время, однако, мне стало любопытно, что случилось с ней и как сложилась судьба ее. Я вернулся в Цалатхэн и узнал, что здесь прошло много лет, что умерла она и что у нее был сын. Знай, Келлаиш, что в разных мирах время течет по-разному — так, для меня самого прошло менее года с тех пор, как я расстался с Эалой. Впрочем, дело не в том, что течение времени различно, а соотношении потоков, ибо миры Сущего не неподвижны, но перемещаются друг относительно друга, и в разной пропорции, в зависимости от взаимного положения, сопрягаются течения времен их.

Сказал Келлаиш:

— Для чего ты убил их? — И указал на мертвых монахов.

Сказал Эмерхад:

— Не «для чего», но «за что». Они обокрали тебя.

Спросил Келлаиш:

— Как же?

Сказал Эмерхад, протягивая ему Зеркало Судьбы:

— Знаешь ли ты, что это?

Сказал мальчик:

— Нет.

Сказал Эмерхад:

— Это принадлежит тебе и ныне только ты один — хозяин этой вещи. Но твои воспитатели, полагая, и не без оснований, что этот предмет заключает в себе волшебство, без малейших колебаний присвоили его себе. Впрочем, кража — наименьшее из зол, совершенных ими. Наибольшее зло — ложь.

Сказал мальчик:

— В чем же они лгали?

Сказал Эмерхад:

— Ты называешь свою мать чудовищем, а это неверно.

Сказал Келлаиш:

— Но ведь она убивала людей и поедала их!

Сказал Эмерхад:

— Люди, которых она убивала, может быть, и могли бы назвать ее чудовищем — но не ты, сын ее. Лгали монахи, утверждая, что существует некая истина, единая для всех — нет такой истины. Вслед за ними ты повторяешь, что твоя мать — чудовище, но разве чудовищем она была для тебя? Она берегла тебя и кормила.

— Мерзко и отвратительно то, что она делала, — возразил мальчик.

— Почему? — Спросил у него Эмерхад. — Послушай меня. Да, было время, когда Эала — так звали ее, запомни — принадлежала к человеческому роду, но потом она перестала принадлежать к нему. Почему же ты называешь ее охоту мерзостью?

Сказал мальчик:

— Люди — не звери, чтобы охотиться на них.

Сказал Эмерхад:

— Чем же люди, по твоему мнению, отличаются от зверей?

Сказал мальчик:

— У людей есть разум и душа.

Рассмеялся, услышав это, Эмерхад.

— Не будем говорить о душе, — сказал он, — ибо ты ничего не знаешь о ней. Ведь если я скажу тебе, что все — ветер, огонь, деревья, звери и птицы — все это имеет душу, ты не поймешь меня и не поверишь мне. Поэтому будем говорить только о разуме. Знай, Келлаиш, что разум — всего лишь орган, развитый у человека больше, чем у животных. Также и у животных есть органы, более развитые, чем органы человека — сможешь ли ты ощущать запахи так, как ощущает их собака, или плавать так же быстро, как рыба? У всего, что существует, есть нечто, отличающее его от остального. Разум — то, что отличает человека. На каком же основании ты превозносишь человека, а не крота, роющего удивительные и весьма длинные норы в земле? А ведь человек полагает своим правом убивать животных и использовать деревья для постройки домов своих.

Сказал мальчик, подумав:

— Человек — совершеннее и выше всех животных.

Спросил Эмерхад:

— Значит, существо, которое совершеннее и выше человека так же, как человек совершеннее и выше животного, будет обладать полным правом использовать человека по своему усмотрению и отнимать у него жизнь по желанию своему? Теперь давай рассмотрим, в чем же заключается совершенство человека по отношению к животным и в чем состоит его право. В одном лишь состоит его право — в праве сильного. Ибо нельзя представить себе, что человек станет учитывать желания животных — есть их ему или не есть, или начнет обсуждать — имеет ли вообще он, человек, право есть их? И совершенство его заключается в том, что он сильнее всех остальных животных, и куда лучше приспособлен убивать, чем они. Ведь хотя мышцы многих животных сильнее мышц человека, и зубы их острее, однако разум — куда лучшее оружие, чем мышцы и зубы. Итак, если мы установили, что право и совершенство человека — это право и совершенство силы человека над другими живыми существами, то не будет ли тот, кто сильнее человека, уже вследствие своей силы иметь право на жизнь его?

Сказал Келлаиш:

— Мне трудно представить такое существо.

Сказал Эмерхад:

— Взгляни на меня.

Сказал Келлаиш:

— Ты полагаешь себя совершеннее и выше человека? Чем же ты выше и совершеннее?