Читаем без скачивания Моникины - Джеймс Купер

«Ной Пок, испытанный патриот,

замечательный юрист

и честный моникин»

(все, кроме имени, было тщательно написано заранее). Когда комитет отъехал от нашего корабля, Ной отвел меня в сторону и попросил извинения за то, что на этих важных выборах стал моим противником. Его объяснения были многочисленны, хитроумны и, как обычно, несколько многословны. Их можно подытожить следующим образом. Он никогда не заседал в парламенте, и ему хотелось бы испытать это ощущение. Уважение к нему команды корабля несомненно возрастет, когда она увидит, как высоко его ставят в чужом порту. В Станингтоне у него уже был некоторый политический опыт: он там почитывал газеты; и сам он не сомневался в своих способностях, а это основной залог успеха в законодательном собрании. Член конгресса от его штата ничем не лучше его самого, и не боги горшки обжигают. Он знает, что миссис Пок будет очень довольна, когда услышит об его избрании. Хотелось бы ему знать, будут ли его титуловать «достопочтенный Ной Пок» и будет ли он получать восемь долларов суточных, а также проездные с места, где корабль сейчас находится. Вертикалисты могут твердо на него рассчитывать: его слово крепко. А что до конституции, так он у себя на родине жил при своей конституции, проживет и при всякой другой. В палате же он не намерен особенно разглагольствовать, но хотел бы, чтобы то, что он все-таки скажет, было записано в поучение его детям, и далее все в том же роде с бесконечным количеством таких же доводов и извинений.

Тут нас остановила третья шхуна, и с нее явился еще один комитет, члены которого представились нам в качестве уполномоченных партии касательных. Они не очень многочисленны, но все же успешно сохраняют равновесие в тех случаях, когда горизонталисты и вертикалисты пересекаются под прямым углом, как на этот раз. И вот теперь они решили выдвинуть одного своего кандидата. Вполне естественно, что они тоже хотели заручиться иностранной поддержкой и прибыли в поисках подходящего лица. Я предложил первого помощника, но Ной возразил, заявив, что корабль ни в коем случае нельзя оставлять без надзора. Времени было мало, и, пока капитан и его подчиненный горячо спорили о праве помощника выставлять свою кандидатуру, Боб, который уже успел вкусить сладость политического влияния в роли мнимого наследного принца, тихонько подкрался к членам комитета и назвал свое имя. Ной был поглощен спором и не заметил этого ловкого маневра, и к тому моменту, когда он поклялся выкинуть первого помощника за борт, если тот немедленно не откажется от всяких честолюбивых поползновений, оказалось, что касательные уже отбыли. Полагая, что они отправились на какой-нибудь другой корабль, капитан дал себя умиротворить, и все вошло в обычную колею.

С этого времени и до той минуты, когда мы бросили якорь в бухте Бивуака, спокойствие и дисциплина на борту «Моржа» ничем не нарушались. Я воспользовался случаем изучить конституцию Низкопрыгии, экземпляр которой оказался у судьи, а заодно узнать у своих спутников все, что могло быть полезно для моей будущей карьеры. Я думал о том, как приятно будет иностранцу толковать низкопрыгийцам их собственные законы и разъяснять им применение их собственных принципов! От судьи, впрочем, было мало проку: он был слишком занят расчетами, касавшимися малого колеса и опиравшимися на сведения, полученные от руководителя одного из комитетов.

Я стал расспрашивать бригадира, почему, собственно, на рынках Низкопрыгии столь высоко ценятся взгляды Высокопрыгии на учреждения, общественную жизнь и нравы самой Низкопрыгии. Ответил он довольно невразумительно, и я понял только, что соотечественники бригадира очистили все, что касается упомянутых вопросов, от пыли веков, развернули заново деятельность на основе философии и здравого смысла и теперь горят желанием узнать, что думают другие народы об успехе их эксперимента.

— Право, бригадир, я ожидаю увидеть нацию мудрецов, нацию, в которой даже дети глубоко усвоили великие истины вашей страны. А что касается моникинш, то я даже боюсь того, что произойдет, когда мое теоретическое невежество столкнется с их огромным практическим знанием организации вашего правления.

— Политику наши дети всасывают с молоком матери.

— Не сомневаюсь, сэр, не сомневаюсь. Как сильно моникинши должны отличаться от своих сестер в других странах! Как глубоко прониклись они великими принципами вашей системы, как преданно воспитывают они своих детей в духе этих возвышенных истин, как неутомимо стремятся они во всем разобраться, пусть даже ютясь под самым бедным кровом!

— Гм!

— Даже в Англии, сэр, стране далеко не самой варварской на земле, хоть вы и найдете женщин красивых, умных, образованных и патриотичных, но их политическая мудрость подчинена интересам клики, и все их красноречие по национальным вопросам величайшей важности сводится к прочувствованным пожеланиям гибели их противников.

— Если уж говорить правду, то и в Станингтоне дело обстоит точно так же, — заметил Ной, слушавший этот разговор.

— Вместо того, чтобы наставлять малышей, цепляющихся за их юбки, в духе справедливых и беспристрастных общественных идей и симпатий, они мелочными выпадами против какого-нибудь незадачливого деятеля противной партии всячески разжигают чувство вражды в юных сердцах.

— В точности то же, что и в Станингтоне, провалиться мне на этом месте!

— Как редко изучают они великие уроки истории с тем, чтобы предостерегать будущих государственных деятелей и героев империи против путей, ведущих к преступлениям, рисовать перед ними величие общественных добродетелей и основы хартий гражданских свобод; но зато как неутомимо подхватывают они злобу дня, будь она самой ложной и пошлой, и как часто они прививают своим внимательным отпрыскам человечность, мягко желая, чтобы мистера Каннинга или иного нарушителя планов их друзей «повесили на первом суку»!

— Ну, просто Станингтон!

— Ангелы во плоти: кроткие, нежные, утонченные, щедрые на слезы, как росистый вечер, когда дело идет о человеколюбии и сострадании; но в каких превращаются они тигриц, стоит кому-нибудь, кого они не одобряют, достигнуть власти! Как они, вместо того, чтобы обвивать нежными руками своих мужей и братьев и удерживать их от ожесточенной борьбы мнений, сами подстрекают их, понося противников с неудержимостью и остроумием базарных торговок!

— Миссис Пок, как две капли воды!

— Короче говоря, сэр, я надеюсь увидеть в Низкопрыгии совершенно иное положение вещей. Не сомневаюсь, что если у вас обольют грязью политического противника, ваши кроткие моникинши укротят гнев мягкими философскими наставлениями, умерят пыл мудростью и исправят допущенные ошибки уместными и неоспоримыми цитатами из той великой хартии, которая основана на вечных и неизменных принципах справедливости.

— Ну, знаете, сэр Джон, если вы и в палате будете так краснобайничать, — с восхищением воскликнул Ной, — я, пожалуй, побоюсь выступить с возражениями! Не думаю, чтобы сам бригадир сумел повторить все, что вы тут наговорили.

— Я забыл спросить вас, мистер Прямодушный, о составе избирателей в Низкопрыгии. Правом голоса у вас, конечно, пользуются только те граждане, которые внесли свой вклад в общество?

— Конечно, сэр Джон, все те, кто живет и дышит!

— Но у вас, я полагаю, голосуют только те, кто обладает деньгами, домами и землей?

— Вы глубоко ошибаетесь, сэр! У нас голосуют все, кто обладает ушами, глазами, носом, обрубком хвоста, жизнью, надеждами, желаниями, чувствами и потребностями. Потребности мы считаем гораздо более верным средством испытания политической честности, чем имущество.

— Это совсем новое учение! Но оно прямо враждебно системе вкладов в дела общества.

— Вы совершенно правы, сэр Джон, имея в виду вашу теорию, и глубочайшим образом ошибаетесь, имея в виду истину. Мы в Низкопрыгии считаем, и притом справедливо, что нельзя заблуждаться сильнее, чем считая, будто недвижимое имущество, — дома ли, земля ли, товары или деньги — гарантирует хорошее управление страной. Чем больше имеешь, тем больше хочется, и чем больше собственность моникина, тем больше соблазн считаться только со своими частными интересами, хотя бы и за счет всех остальных.

— Но интересы общества, сэр, слагаются из совокупности этих частных интересов.

— Прошу прощения, сэр Джон. Из совокупности частных интересов слагаются только интересы одного класса. Если ваше правительство создано на благо одного класса, тогда и ваша система вкладов в дела общества достаточно хороша; но если цель его деятельности — общее благо, то попечение о нем должно стать всеобщим делом. Предположим, что два человека — раз уж вы человек, а не моникин, — предположим, что два человека совершенно равны по своим нравственным качествам, уму, добродетелям и патриотизму, но один богат, а у другого ничего нет. И вот в делах их страны наступил критический момент, и оба они должны подать голос по вопросу, который, как и все вопросы большого общественного значения, неизбежно должен отразиться на собственности. Кто же из них будет голосовать более беспристрастно: тот ли, на кого по необходимости должны влиять его частные интересы, или тот, кого ничто не сбивает с толку?