Читаем без скачивания Записки библиофила. Почему книги имеют власть над нами - Эмма Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отношение «А Humument» к книгам и своей собственной книге-основе парадоксально: она надстраивает, перекраивает, вытесняет и оживляет свою предшественницу. Она продолжает долгую историю книг как трехмерных объектов с технологиями, шагнувшими за пределы плоской страницы. Книг, которые побуждают читателей взаимодействовать с собой, а не просто переворачивать страницы. Подвижные диски, так называемые volvelles, начиная с XVI века вставлялись в высококачественные книги по астрономии, шифрованию и математике. Книга «Обозрение микрокосма», выпущенная Иоганном Ремеллином в 1675 году, позволяла своим читателям воспроизводить процессы разрезания и изучения, потому что имела многослойные бумажные вставки, изображавшие устройство человеческого организма: кожу, мускулы, артерии, кости. Похожие подвижные картинки и вкладки, которые можно было поднимать, чтобы посмотреть то, что находится за ними, стали популярны в XIX веке, а в начале XX одновременно с появлением кинематографа в употребление вошли книги, которые можно было быстро пролистывать, создавая иллюзию движения (по-немецки они забавно назывались Daumenkino, или «кино с большого пальца»). Были книги, которые читатели могли резать. Французский монах-францисканец Кристоф Лебрюйер составил список всех мыслимых грехов, в которых несчастный (или всеядный) читатель мог бы покаяться, в своей книге «La Confession coupee» (1677). Название каждого греха было написано на отдельной полоске бумаги, которую можно было поднять -наподобие наших листков Post-it, - записать на ней грех, чтобы рассказать о нем священнику на исповеди. Чем-то - без сомнения, еретическая мысль - это напоминает мне детские книжки с горизонтально разрезанными страницами, перелистывая которые можно получать самые причудливые картинки: животное с головой слона, телом кота и лапами утки. Она же является предшественницей современных концептуальных книг, как строки сонетов у Раймона Кено, перемешивая которые можно получать сколько угодно поэтических комбинаций - «Сто тысяч миллионов стихотворений» (1961).
Итак, что есть книга? Как сказала бы героиня комедийного сериала «Башни Фолти», Сибил Фолти из Торки, - да вы и сами знаете. Но ответ этот не такой ясный, как может показаться. Некоторые примеры не-книг или не-совсем-книг четко очерчивают или запутывают границы книги. Они играют на том, что мы знаем, как выглядят, живут и работают книги, подчас разрушая наши предположения о том, что может в них содержаться, и умно (а иногда и чересчур умно) напоминая нам, что книжность заключается в уравновешенности формы и содержания. А я, отталкиваясь от всех этих определений, предлагаю вам свое собственное: книга становится книгой в руках своих читателей. Это интерактивный объект. Книга, которую не берут в руки и не читают, - на самом деле вовсе не книга.
Эпилог
Книги и трансформация
В книгах по этикету, издававшихся для западных женщин в начале XX века, часто советовали ходить с книгой на голове, чтобы предотвратить сутулость и выработать хорошую осанку (NB: современные врачи, кажется, такого не рекомендуют). Это знакомство с той книжностью, в которой есть только форма - равномерно распределенный вес, плоская поверхность, - но нет никакого содержания. Но это еще и прием, показывающий, что любая книга сулит читателю трансформацию.
Книги, лишь только войдя в жизнь людей, начали менять нас. Они не просто отражают нас, а формируют, делают теми читателями, которых им хотелось бы иметь. Например, когда в середине XVIII века в Британии стали популярными книги, предназначенные для молодых, они очень помогли тому, что детство стало восприниматься как особая и очень важная пора жизни человека. Детей перестали считать маленькими взрослыми; то, что им было необходимо для развития, стали ценить и все больше возводить в правило. Книги и задавали эти потребности, и удовлетворяли их. Пространное название одной из первых детских книг, опубликованной в 1744 году, оставляет ощущение, что жанр и читательская аудитория взаимно влияют друг на друга: «Хорошенькая маленькая книга для учения и развлечения маленького господина Томми и хорошенькой барышни Полли. С двумя письмами от Джека - победителя великана; а еще с мячиком и подушечкой для булавок; прочитавши ее, Томми непременно станет хорошим мальчиком, а Полли - хорошей девочкой». Книги для детей помогают дать определение самой категории «ребенок», которую они, по идее, должны отражать; они выстраивают того ребенка, который должен стать их предполагаемым читателем. Что-то подобное происходит со всеми нами, когда мы выбираем себе книгу. Отчасти наш выбор определяется тем, каковы мы есть, иначе мы не взяли бы с полки именно эту книгу, но, читая, мы исподволь, неизбежно превратимся в тех читателей, которых книга желала бы для себя еще до нашего с ней знакомства.
Книги, написанные, чтобы научать или поучать, делают эту трансформацию явной: мы похудеем, преуспеем, спасемся, как только прочтем их. В конце первых изданий книги Дейла Карнеги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», этого самопровозглашенного манифеста трансформации, опубликованного в Нью-Йорке в 1936 году издательством Simon & Schuster, было несколько пустых листов под названием «Мой опыт применения принципов, которым научила меня эта книга». Это очень милое и вполне конкретное приглашение подумать о пустых листах, которые есть в большинстве книг, как о месте, где читатель мог поразмыслить, как изменила его эта книга. Этот пример лишний раз подтверждает то, о чем я не устаю говорить: смысл книг как объектов шире их словесного содержания. Даже пустые страницы в них встречаются не просто так. Карнеги явно пользуется формой своей книги, вовлекая читателя
