Читаем без скачивания Новая династия - Дмитрий Иванович Иловайский

нижегородцы. Они входят в непосредственные или посредственные сношения с жителями поморских, северных и низовых городов, каковы: вологжане, устюжане, тотемцы, ярославцы, суздальцы, костромичи, владимирцы, галичане, муромцы, пермичи, казанцы, рязанцы и др. Для юго-востока центром движения становится Рязань, возбужденная своим воеводою Прокопией Ляпуновым. Он шлет ответные грамоты в Нижний, а призывные в Калугу, Тулу, Михайлов, т. е. в Северские и украйные или «заречные» (заокские) города, и приглашает всех целовать крест, «чтобы за Московское государство всею землею стояти вместе за один и с литовскими людьми битись до смерти». Сообразно с положением областей, он назначил два сборных пункта, куда должны идти разные люди из городов: для северских и украинных Серпухов, а для низовых Коломну. Разослана была и крестоцеловальная запись, по которой города присягали: «Московское государство очищать от польских и литовских людей, с королем и русскими людьми, которые ему прямят, никакими мерами не ссылаться, меж себя никаких смутных слов не вмещать и дурна никакого не вчинять, не грабить, не побивать, а кого государем Бог даст, тому служить и прямить» и т. д. Между прочим, присягали и на том, чтобы не признавать государем новорожденного сына Марины Мнишек и Лжедимитрия II. Призывные грамоты особенно громили русских изменников — еретиков, с Салтыковым и Андроновым во главе, а также вообще московских бояр, которые «прельстились ради уделов» и продали себя польскому королю. Если бы — говорилось в них — святейший патриарх Гермоген, презирая смерть, не подвизался за православную веру, то на Москве некому было бы стоять за нее. «Не токмо веру попрати, хотя бы на всех хохлы хотели учинити (т. е. подбрили бы всем головы на польский лад), и зато никто бы слова не смел молвити, боясь многих литовских людей и русских злодеев, которые сложились с ними отступя от Бога». После Гермогена в пример «крепкого стоятельства» за православную веру указывали на смоленского архиепископа Сергия, боярина Шеина и смоленских «сидельцев», которые не поддались ни на какие обманы и ласканья и помогают Москве тем, что удерживают под своими стенами короля с войском.

Призывные грамоты производили впечатление и воодушевляли народ. В марте 1611 года с разных сторон земские ополчения двинулись к Москве. Рязанцев вел Прокопий Ляпунов, который впереди себя послал на Коломну «наряд» (пушки) и «дощатой город» (гуляй-город); из Шацка шел Иван Карнозицкий с темниковцами и алатырцами, с мордвой, черемисами и чувашами; муромцы шли с князем Вас. Фед. Масальским, нижегородцы с князем Александром Андр. Репниным; из Суздаля и Владимира двигались воевода Измайлов и атаман Просовецкий с казаками, из Переяславля-Залесского стрелецкий голова Мажаров, из Вологды и поморских городов воевода Федор Нащокин, из Романова князья Пронский и Козловский с своими людьми и мурзы с романовскими татарами, из Галича воевода Мансуров, с Костромы князь Фед. Ив. Волконский, из Калуги шел князь Димитрий Тимофеевич Трубецкой с земцами и казаками, из Тулы Иван Заруцкий с донцами, из Зарайска князь Димитрий Михайлович Пожарский. Граждане Великого Новгорода также откликнулись на призыв; они заключили в тюрьму известных сторонников польской партии Ивана Салтыкова и Чеглокова, присягнули на общей крестоцеловальной записи и послали ратных людей с нарядом к Ляпунову. Только отдаленные пермичи, вычегодцы и казанцы медлили с своею помощью, несмотря на многие напоминания от Ляпунова и других. Большая часть новгородских пригородов и Псков с своими пригородами не пришли на помощь, отчасти по причине шведских захватов, отчасти по внутренним смутам и неурядицам. Во всяком случае, к Москве приближалось великое, почти стотысячное ополчение, которое в соединении с населением столицы, казалось, одним своим числом могло задавить семитысячный польский гарнизон. Но в действительности силу ополчения подрывали неизбежное отсутствие единства в предводительстве и особенно присутствие большого количества казаков — элемента противогосударственного и трудно поддающегося воинской дисциплине. А что касается населения столицы (польские и вообще иноземные известия сильно преувеличивают, считая его в 70 000 человек), то враги поспешили нанести ему страшный разгром еще прежде, чем подоспело земское ополчение.

Несмотря на все старания Гонсевского и других польских начальников предупредить столкновения своих жолнеров с народом, отношения весьма обострились. Ободряемые слухами о скором приходе земского ополчения к ним на помощь, москвичи принимали все более вызывающее положение и не скрывали своей ненависти к полякам; называли их обыкновенно «лысыя головы», короля бранили «старой собакой», а королевича «щенком»; на рынках запрашивали с них вдвое дороже, чем с туземцев, и при всяком удобном случае завязывали с ними драку. Наступало Вербное воскресенье, с его величественной процессией шествия патриарха на осляти из Кремля от Успенского собора на Красную площадь ко храму Покрова или Василия Блаженного, собственно к его приделу Вход в Иерусалим. Опасаясь обычного народного стечения в этот день, Гонсевский отменил было процессию на сей раз; но, видя поднявшийся народный ропот, освободил патриарха из-под стражи и велел ему совершить обряд шествия на осляти. При сем его коня (изображавшего осла) вместо царя держал за повод боярин Гундуров. Все поляки и немцы, составлявшие гарнизон, в полном вооружении охраняли порядок и были готовы к бою на случай народного мятежа. Но Вербное воскресенье прошло спокойно; а гроза разразилась через день после того, т. е. во вторник на Страстной неделе 19 марта.

В понедельник лазутчики донесли Гонсевскому, что Ляпунов с главным ополчением приближается к столице с одной стороны, Заруцкий с казаками с другой, Просовецкий с третьей; а москвитяне только ждут их прихода, чтобы напасть на польский гарнизон. Польские начальники решили их предупредить.

В Москве на рынках стояло зимою много извощиков с санями, запряженными в одну лошадь. Эти сани представляли готовый и подвижной материал для того, чтобы перегородить улицы и стеснить движения поляков в случае мятежа. Во вторник поутру поляки заметили, что извощики особенно столпились в Китай-городе, наиболее торговой и густонаселенной части Москвы. Они стали бить и разгонять их или заставляли тащить пушки на стены Кремля и Китай-города. Завязалась драка. На помощь извощикам бросилась толпа лавочников и черни. Тогда поляки и немцы взялись за оружие и принялись рубить и резать москвичей без разбора пола и возраста. Вскоре все жители Китай-города были частию избиты, частию разбежались, и он остался безраздельно в руках поляков, чего они и добивались. Во время этой свалки был убит князь Андрей Голицын, находившийся под стражею. Затем поляки поспешили точно так же громить и очищать Большой посад или Белый город и внешний посад или Деревянный город, чтобы не дать москвичам возможности укрепиться в них вместе с подходившим земским ополчением. В это время подоспели некоторые передовые отряды сего ополчения.