Читаем без скачивания Школьные годы - Георгий Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Педагогический совет длился четыре часа, но Мише казалось, что прошла целая вечность. Он испытывал такую боль в согнутых ногах, в руках и спине, что порой с трудом сдерживал стон. Он давно бы вылез из ниши, если бы знал, что за эту выходку поплатится только взысканием от директора школы. Что значит взыскание по сравнению с той пыткой, которую устроил он сам себе! Но его останавливала мысль о том, как жестоко он будет осмеян во всем Погорюе, особенно теми мальчишками, к которым они, десятиклассники, только что вышедшие из младшего возраста, относятся с пренебрежением.
И он покорно сидел в нише, почти уже не слушая того, что происходило на педагогическом совете. Но временами он все же прислушивался к высказываниям учителей, и многое его удивляло. Мог ли, например, он предположить, что его выдумка с межпланетным кораблем обернется против Александра Александровича?
В школе всегда есть любимые и нелюбимые учителя. Эта любовь и нелюбовь передается у ребят из года в год и из класса в класс. Александр Александрович в Погорюйской школе был любимым учителем. А в десятом классе — самым любимым, самым уважаемым.
Несмотря на страшную боль во всех суставах, Миша не упустил ни одного слова из выступления Алевтины Илларионовны. Он не видел ее, но ярко представлял себе, как она встала за стул, вцепилась в спинку красными руками, толстая, неуклюжая, с неаккуратно припудренным носом.
— Математика — это есть тихое помешательство всех старших классов, в ущерб другим предметам. — Алевтина Илларионовна своим красивым, бархатным голосом точно переводила с иностранного на русский. — Они, то есть ученики наши, аккуратно выполняют задания только по математике. Они помешались на астрономических кружках, математических конкурсах и даже придумали какой-то «математический фестиваль», который, к счастью; я и Нина Александровна, — в этом месте Миша знал, Алевтина Илларионовна преданно посмотрела на директора, — не разрешили проводить.
— И зря! — прогудел бас физика Алексея Петровича. — А что касается увлечения математикой, так это величайшая заслуга Александра Александровича. Учиться всем нам нужно у Бахметьева, как излагать свой предмет ученикам.
— Я не кончила, Алексей Петрович! — раздраженно сказал бархатный голос. — Вот в том-то и дело, что уроки Бахметьева не на должной высоте. Вы же знаете заключение методиста из облоно? Пользуясь глухотой учителя, ученики на уроках делают что угодно…
— Убегают почти целыми бригадами с поля, — сказала Нина Александровна.
— Да-да! — ласково поддержала Алевтина Илларионовна. — И учитель молчит на комсомольском собрании, — продолжала она, — точно хулиганский поступок Домбаева весьма похвален! Вообще взгляды ваши очень часто не совпадают с педагогическими требованиями, Александр Александрович.
— В чем же? — спросил Бахметьев.
— Ну, хотя бы этот вечный спор ваш о дисциплине. Вы считаете, что ученики не могут спокойно сидеть на уроках…
— Не должны сидеть на уроках, как Куклы, — поправил Александр Александрович.
— А эта история с межпланетным кораблем? — сказала Нина Александровна.
— Я бы тоже убежал, даже в сорок лет, если: бы услышал такое, — быстро возразил Александр Александрович.
— Вы слышите, товарищи?! — Голос Алевтины Илларионовны задрожал.
— В самом деле, представим себя в шестнадцать-семнадцать лет… Кто бы из нас удержался, чтобы не побежать? — спросил историк Павел Сергеевич.
— Все бы убежали! — поддержал Алексей Петрович.
— И это говорят педагоги! — возмутилась Алевтина Илларионовна. Повысив голос, она раздраженно продолжала: — Я давно замечаю, что вы, Александр Александрович, плохо влияете на коллектив. Вы никогда не задумывались над тем, чтобы уйти из школы и заняться другим, более подходящим для вас делом?
Поднялся возмущенный гул.
— Вы, Алевтина Илларионовна, не даете себе отчета- в своих словах! — холодно оборвала ее Нина Александровна.
Миша попробовал повернуться, но это оказалось невозможным.
— Ой, не выдержу! — прошептал он и с ожесточением подумал: «Когда же окончится этот бесконечный педсовет?!»
От боли и оттого, что затекли ноги, руки и поясница, он почти терял сознание и даже не поверил наступлению того счастливого момента, когда в учительской задвигали стульями, застучали ногами и наконец все ушли. Он с трудом вылез из ниши и, хромая, согнувшись в три погибели, в дверях наскочил на сторожиху.
— Окна забыли закрыть, — сболтнул он первое попавшееся на язык и необыкновенно вежливо добавил: — До свидания, тетя Маша.
По перилам лестницы он скатился так быстро, как это умеют делать только мальчишки.
ОПЯТЬ ФАНТАЗИЯ
Было уже темно и тихо. На завалинке около клуба играл баянист и небольшой, но слаженный хор пел «Рябинушку». То в одной, то в другой стороне села лениво брехали собаки.
Миша прошел мимо недавно отстроенного каменного здания правления колхоза. Окна были открыты. С утра здесь шло собрание колхозников. Как ни сердился председатель колхоза на дедовские обычаи сидеть на сходках сутками, собрания все же из года в год шли по старым традициям: с утра и до глубокого вечера. На улицу, как при пожаре, выплывали струйки махорочного дыма, слышались голоса выступающих колхозников.
Миша испытывал особенную радость оттого, что мучительное сидение в нише кончилось и никто из учителей его не видел.
Он остановился под окнами, залез на скамейку. Слышно было, как председатель сельсовета Матрена Елизаровна громко говорила:
— Можно предполагать, товарищи, что одна только Сибирь в этом году даст около миллиарда пудов зерна…
Миша от изумления присвистнул, прыгнул со скамьи и столкнулся с Сашей Коноваловым. Тот тоже остановился у окна послушать, о чем говорят на собрании, и взглянуть на новоселов, приехавших на целинные земли.
— Ты слышал, Сашка? Около миллиарда пудов зерна… Вот это да!
Саша в темноте посмотрел на Мишу, сделал вид, что не узнал его, и холодно отвернулся. Но Миша дотронулся рукой до Сашиного плеча и сказал:
— Коновалов, есть важная новость.
— Что-нибудь опять сочинил?
— Честное слово!.. Я был на педсовете.
— Когда перестанешь врать? — возмутился Саша.
— Честное слово!..
Не сговариваясь, они повернули от дома, прошли по деревянному мостику, переброшенному через канаву, заросшую крапивой и кипреем, и вышли на дорогу. Саша шел по-взрослому, сцепив сзади руки. Вид его выражал явное недоверие товарищу. Миша же для большей убедительности размахивал руками, забегал вперед и виновато заглядывал Саше в глаза. Он рассказывал все, что слышал на педагогическом совете, и кончил с искренним раскаянием:
— Честное слово, Саша, я не думал, что причиню такую неприятность Александру Александровичу! Я просто хотел пошутить…
— Ну, насчет этой шутки мы достаточно говорили вчера, на собрании. Ведь тебя, по существу, Александр Александрович взял под защиту, а то бы вкатили тебе предупреждение… Тебя все это чему-нибудь научило или нет?
