Читаем без скачивания Всадники ночи - Александр Прозоров

— А в империи великого Сулеймана ханы так же пируют, достопочтенный Вырот-нукер? — поинтересовался хан, выгрызая мясо с шеи барашка.

— Во многих местах точно так же, уважаемый Гиляз-бек, — подтвердил Иван Григорьевич. — У ханов на пиру я бывал, но эмиры и султан меня своим приглашением не почтили.

— Нет, не так, — задумчиво покачал головой хан. — У них не было таких красивых русских девушек. Как они поют, как танцуют. Наверное, их учат всему этому с детства. А, князь? — Он швырнул обглоданную кость к костру, и в нее тут же жадно вцепились два невольника. — Как хороши русские девушки. Мне нравятся. Очень нравятся. Хоровод, хоровод… — Он отвел руку за новой порцией вина.

Истинный смысл его слов Зверев понял только через несколько минут, когда наевшиеся татары стали подходить к хороводу, выдергивать из него рабынь, кидать на землю и тут же, у всех на глазах, насиловать. Те, над кем надругались, возвращались в общий круг уже обнаженными, а потому одетых девушек становилось вокруг костра все меньше. Их выдергивали, пользовали, отпускали, снова выдергивали — они возвращались в хоровод, плакали и пели, плакали и кружились, безропотно позволяя самцам удовлетворять свою похоть. Андрею показалось, что насильники специально старались опрокинуть своих жертв поближе к русским гостям, заставляя мальчишек остро страдать от бессилия.

— Не желаете развлечься, уважаемые? — кивнул на хоровод Гиляз-бек. — Эти уже объезженные, тихие. А хотите, горячих сейчас пригонят. Мне больше буйные по душе. Буйные, да стреноженные.

Хан снова выпил вина — теперь уже не отливая положенных дьяволу капель, особо не таясь, смакуя каждый глоток. Несколько минут, и на площадь пригнали новых жертв: четырех девочек, двух где-то лет четырнадцати, двух — постарше. Они уже были обнажены, а руки разведены в стороны и привязаны к положенным на плечи палкам. Девушки кидали по сторонам ненавидящие взгляды, но это было все, что они могли сделать. Хоровод сбился, ушел в сторону, многие невольницы стали подбирать с земли сброшенные рубахи. Песня затихла.

— Танцуйте, — предложил распятым на палках рабыням Гиляз-бек. Пленницы не отреагировали, однако хозяина кочевья это ничуть не разозлило.

Он даже улыбнулся, кивнул и произнес всего одно слово:

— Габдула.

В толпе татар послышался довольный смешок. Вперед выдвинулся плечистый воин, развернул смотанный вокруг пояса кнут, щелкнул им в воздухе, потом взмахнул. Две невольницы взвыли от боли, закрутились. Еще взмах — и заметались, стремясь спрятаться от толстого бычьего ремня, другие несчастные.

— Можете выбрать себе кого-нибудь, уважаемые, — разрешил, указывая на рабынь, хан.

— Спасибо, — мотнул головой Зверев. — У нас была долгая дорога, мы слишком устали.

— Вырот-нукер?

— Нет, досточтимый Гиляз-бек, мы действительно успели.

— Как знаете… Но все они в любой миг в вашей власти, коли пожелаете немного сладостей. Я же пойду, уважаемые. Темнеет. Пора спать.

Хан поднялся, спустился вперед, взял невольницу помоложе за волосы и потащил к юрте. Габдула снова взмахнул кнутом — ближняя к нему девушка вскрикнула, опрокинулась на спину. Татарин склонился над ней. Оставшиеся стоять пленницы попятились, но к ним уже тянулись похотливые лапы хозяев.

Андрей отвернулся, рывком встал:

— Пора и мне. Идешь, Иван Григорьевич?

— Как же это, Андрей Васильевич? — нагнав князя, зашептал ему в затылок боярин. — Надо сделать что-то… сделать…

— А ты заметил, что, кроме князя, никто из татар не пил? — не оборачиваясь, так же тихо ответил Зверев. — Они сильнее, их больше, они настороже. Мы тут только головы ради чести своей сложить можем, и ничего более. А дело государево еще не исполнено. Надеюсь, они на нас ночью не кинутся. Им ведь тоже кровь свою зазря лить неохота. Брать с нас нечего, а легко мы не дадимся. Должны понимать.

— Но надо же сделать что-то, Андрей Васильевич? Как же… Нужно что-то сделать!

— Прояви толерантность.

— Чего? — не понял боярин Выродков.

— Смирись. Терпи. Улыбайся. Делай вид, что все хорошо. И моли Бога за то, что среди этих несчастных нет твоей сестры или дочери. Потому как все равно пришлось бы терпеть надругательство над ними. Ложись, Иван Григорьевич, закрой глаза и заткни уши. Попытайся уснуть.

Утром никаких невольниц уже не было. Хотелось бы верить, что все увиденное — дурной сон, однако семь очагов остались на своих местах, в двух из них рабы растапливали огонь. Скоро для татар будет готов сытный завтрак.

— А вот мне чего-то есть совсем не хочется, — заметил Зверев, глядя на синее небо над головой. — Сейчас бы в дорогу. А, Иван Григорьевич? Может, пойдешь, распрощаешься с нашим гостеприимным хозяином? У кого еще, кроме тебя, это получится? А мы пока коней оседлаем.

— Попытаюсь, — угрюмо ответил боярин, скривился и пошел к юртам.

— Княже… — тихо окликнул Зверева молодой холоп. — Княже, снизойди до беды человеческой…

— Что тебе?

— Там… Там девочка у конюшни, загоны чистит. Выкупить ее просит.

— У меня на всех серебра не хватит. Вас, что ли, вместо нее продавать? Ступай, дело свое делай.

Не успел отойти один мальчишка, как вскорости рядом встал другой:

— Княже, там пленник русский, православный. Выкупить просит. Тяжко, молвит, здесь. Долго не проживет.

— Вместо него останешься? А хоть бы и остался, все едино не соглашусь. Ступай, в дорогу собирайся.

— Нечто не видел ты, Андрей Васильевич, что нехристи с братьями творят? Русские ведь они все. И мы — русские. Выручать надобно.

— Со слухом у тебя плохо, шельмец? Собирайся!

Но стоило шугануть одного просителя, как вскоре появлялся другой:

— Все отработаю, княже, верну, добуду. Дозволь выкупить, пропадает человек…

К счастью, боярин Выродков смог распрощаться с Гиляз-беком всего за час. Андрей с облегчением поднял полусотню в седло и с места пустил в галоп — чтобы уж никто более ни с какими слезами перехватить не смог. Галоп, галоп, галоп — спустя час они выбрались на знакомую накатанную дорогу и повернули налево, к Казани. Иван Григорьевич ехал на удивление тихий, погруженный в неведомые думы. Причем тяжкие, судя по тому, что время от времени брался за рукоять сабли. Когда же дорога описала петлю по краю зеленого, поросшего тиной и ряской болота, боярин неожиданно для всех сорвал с себя чалму и зашвырнул ее далеко в вонючую жижу.

— Чтоб вы передохли все до последнего!

Князь Сакульский усмехнулся, но промолчал.

Такой боярин Выродков стал очень скучным спутником. Но нравился почему-то намного больше. За болотом дорога снова повернула на восток, однако Андрей, почуяв что-то неправильное, натянул поводья, свесился с седла: