Читаем без скачивания Песни-Танцы - Алексей Ручий

 - Это же кража! – говорю я ему.

 - Нет, друг мой, это искусство! А теперь быстро покидаем помещение!

 Уходим. Олег уносит с собой трофей. Формально это кража, но спорить с Олегом, втолковывать ему что-то, нет желания, он – взрослый человек, сам знает, что делает. Он спешит пояснить:

 - Я лишаю их этой ужасной музыки, а, значит, творю благо!

 Как тут спорить? Мы покидаем галерею, спускаемся по лестнице, выложенной кафелем, выходим на фабричный двор.

 - Короткое свидание с искусством…

 - Да? Я думал, это путешествие в сумасшедший дом.

 Минуем турникеты, и мы снова на проспекте.

 - Кстати, тут по совместительству находится бизнес-центр, - Олег поясняет, - в смысле это же территория бывшей фабрики, часть цехов теперь – бизнес-центр, часть – лофт…

 - Ничего удивительного.

 - Давай еще по пиву?

 Он тащит украденные наушники с собой. Нелепая картина: долговязый взъерошенный тип с наушниками. Он машет руками как мельница, проходящие мимо нас люди беспокойно оглядываются. Я решаю, что еще одна бутылка пива, и я – домой.

 Пиво пьем в арке жилого дома, ведущей в двор-колодец. На стенах сырые потеки и ржавчина: кровь старого города, полного коммуналок и глухих дворов с окнами, упирающимися в другие окна. Куда-то тянутся серые мотки проводов.

 - Выставка – так себе, - говорит Олег.

 Тоже мне искусствовед. У меня по этому поводу вообще никаких эмоций нет. Конечно, выставка меня нисколько не впечатлила. Но, с другой стороны, я прекрасно понимаю, что современное искусство – такой же товар, как, допустим, одежда или продукты питания, и у меня нет ни желания, ни достаточных на то оснований, чтобы сравнивать друг с другом разные товары. Посмотрел и забыл.

 - Если хочешь посмотреть настоящее искусство, тебе надо в Русский музей или Эрмитаж…

 - Я там был. Там мертвое искусство.

 - А тут живое?

 - И тут мертвое. Мертвое, с помпой похороненное, а затем в довесок еще и эксгумированное.

 Мир мертвых. Мы населяем его без права на жизнь живых.

 - Тогда зачем вообще ходить на выставки?

 - А незачем. Просто так.

 - Просто так?

 - Именно. В этом мире все просто так. Никакого смысла.

 Я с ним согласен. Получается, что все наши поступки бессмысленны. Эта простая мысль снова и снова посещает меня, и я снова и снова констатирую тот факт, что это единственно верная мысль. И все-таки зачем-то мы все это делаем?

 - Хочешь сказать, лучше бы я дома сидел, чем тратил время на этот бессмысленный поход?

 - Черт его знает. Может, и так.

 - Тогда я пойду…

 - Ну, пиво-то со мной допей… Пожалуйста!..

 В мире тотальной бессмысленности мы больше всего боимся одиночества. Остаться один на один с этим пустым мертвым миром – это хуже смерти. Потому что в смерти ты теряешь лишь жизнь – не больше того. В пустоте же ты теряешь все – даже свою смерть.

 - Хорошо. Только скажи мне, зачем ты наушники спер?

 - Чисто из практических целей. Наушники-то хорошие, а используют их в каком-то второсортном аттракционе. Лучше я посредством их теперь буду музыку слушать.

 - А такими высокими мотивами прикрывал свои вполне себе меркантильные интересы…

 - Это для красивого слова, не более того…

 Не более того… Вот именно. Все вокруг, включая и выставку и лофт, в котором она проводилась, и – если брать шире – весь этот город, и мир – для красивого слова и не более… Это неизменный закон жизни в мире победившего постмодернизма.

 - Как-то все это грустно…

 - Возможно. Все слишком мелко и предсказуемо – ты это имеешь в виду?

 - И это тоже. Во всем угадываются утилитарные цели и точный расчет.

 - По мере своего развития объективная реальность утрачивает фантазию, теряя и способность разнообразить саму себя.

 - Поэтому мне очень хочется домой…

 Пиво допито, мы прощаемся. Олег идет гулять по городу дальше, я спешу к станции метрополитена. На всякий случай я предостерегаю его от дальнейшего употребления алкоголя, намекая на то, что это может привести к плачевным последствиям, хотя прекрасно знаю – и это знает и сам Олег – что такие предостережения никогда никого не удержат, а предсказуемые последствия неминуемо замаячат перед самым носом и будут маячить до тех пор, пока не воплотятся наяву.

 Спускаясь на эскалаторе, я думаю о пустоте. Пустота поглощает мир. Наполняет его отсутствием смысла. Воспроизводит бессмысленные события, создает иллюзорные и, в общем-то, никчемные цели. Пустота убила искусство, пустота подменила собой реальность. И мы – лишь куклы, подвешенные на нитях собственных нервов в этой Пустоте.

Испытание Пустотой.

 Пустота мертворожденных идей. Пустота безыдейной обыденности. Песок на ступенях, образующий маленькие вихри под натиском ветра. Пустота внешнего мира, медленно становящаяся пустотой внутренней. Тонущий в мареве горизонт, погружающееся в море крови кровавое же солнце. Внутренняя пустота, постулирующая пустоту внешнюю.

 - Ты далеко зашел…

 - Да, и я не собираюсь останавливаться.

 - Посмотрим.

 Жрец-хранитель стоит на ступенях, загораживая собой проход внутрь Зиккурата. Не все так просто, даже уготованные тебе дары не даются в руки сами собой.

 - Тебе предстоит испытание, если хочешь идти дальше.

 - Какое?

 - Испытание Пустотой.

 - И в чем оно заключается?..

 Ответа не будет, не жди. Пустота не порождает ответов, лишь забирает и поглощает их. Впрочем, закономерно в Пустоте ты не услышишь и вопросов. Жрец-хранитель исчезает, а вслед за ним исчезает и Зиккурат, и алая каша горизонта, и светило, и город, застывший внизу, и моя тень, и, кажется, я сам растворяюсь в пространстве, чтобы навеки стать ничем – Пустотой, растворяющей время и пространство.

 В Пустоте ничего нет – кажется, это простая и понятная мысль. И, тем не менее, Пустота сложна по своей структуре. Она воплощает в себе отсутствие тел, идей, вещей и энергии. Она подразумевает отсутствие великого множества – и это множество приходится держать в голове, чтобы не сойти с ума.

 В Пустоте я осознаю, что мой побег или мой поход – как разница? – напрочь лишен какого-либо смысла. Ведь бежать не от чего и идти некуда. Все мои цели и мотивации – плод моего же воображения. На самом деле ничего этого нет. Ни эпидемии, ни Зиккурата, ни загадок, ни разгадок. Есть Пустота, в которой какой-то ее наделенный сознанием кусок, ее искрящаяся частица внезапно осознала себя чем-то большим, чем просто частица и придумала структуру и задала свое место в ней. Создала антураж и привязки. Написала сценарий, и теперь действие за действием, акт за актом разыгрывает его.

 И тогда тебе незачем куда-то бежать. Проникать вглубь лабиринта. Распутывать клубок. Потому что все это – лишь перверсии Пустоты. И ничего этого нет на самом деле.

 - И тем не менее…

 - Что?

 - Если я мыслю, если я осознаю себя, значит, я уже отличим от Пустоты, значит, я могу материализоваться…

 - И что?

 - Будучи материальным, я могу создавать нематериальное, например, иллюзии…

 - Иллюзии – это вариации Пустоты.

 - Именно.

 Мы далеки от своих идеалов. Или наши идеалы далеки от нас. Мы создаем призраки, иллюзии, чтобы слиться с Пустотой. Но сливаясь с ней, мы испытываем Страх, потому что такое слияние чревато для нас развоплощением. Потерей ориентиров. Духовным распадом.

 Человек обречен быть в вечном поиске, иначе он – воплощенная Пустота. Ты можешь создать что-то конечное? Тогда тебе нечего делать в этих мирах, уходи отсюда.

 Только борьба живого ума, созидательная фантазия позволяет преодолеть Пустоту. Наполнить мир образами и их отпечатками.

 - Твой ответ?

 - Я хочу искать.

 - Тогда иди.

 Испытание пройдено, и я медленно иду вглубь темных зал, освещенных тусклым факельным светом.

Разочарование - Песнь 6. Куплет 3.

 Двигаясь по кругу, мы заставляем двигаться по той же траектории и весь окружающий нас мир. А, может, наоборот, что, впрочем, не важно. Важно то, что круг за кругом мы как будто приближаемся к раскрытию самой главной тайны бытия, а на самом деле – лишь отдаляемся.

 В октябре стало понятно, что история тоже движется по кругу, причем круг этот потрясающе предсказуем, а оттого, как это ни парадоксально, еще более запутан, словно лабиринт, в котором все мы погрязли.

 Я окончательно убедился, что работа, которой я посвятил несколько предыдущих лет, совершенно мне неинтересна, жизнь, которую я с вдохновением пытался выстраивать, - бесперспективна, поколение менеджеров и хипстеров – последний гвоздь в гробу истории, а политический тандем, оккупировавший все пространство отечественной политики, никуда из этого пространства волшебным образом не денется, приговорив его к унылому однообразию и вечному движению по кругу.