Читаем без скачивания Мы – из Солнечной системы - Георгий Гуревич

Треть года на торможение, потом следует поворот, треть года опять набирается скорость, и еще четыре месяца идет окончательное торможение перед прибытием в Солнечную систему. В общей сложности год провели звездолетчики возле бака со смертоносной водой. Год прожили люди под угрозой. Семеро вернулись калеками, четверых похоронили… сына Аренаса в том числе, молодого парня, способного, многообещающего математика. Остальные…

Нет, не сошли с ума. Остальные привезли проект.

Все были авторами. Но пожалуй, идею подсказал Шорин – его воспоминания о дрейфе на комете. Тогда, оседлав комету, люди совершили путешествие вокруг Солнца, сквозь корону и протуберанцы. “А не стоит ли и к чужим солнцам лететь на небесном теле, на какомлибо астероиде?”-такая возникла мысль.

Воды на астероидах нет. Там камни, железо, никель.

Но железо и никель состоят из тех же частиц: протонов, нейтронов, электронов. Их тоже можно резать, превращать в лучи, лучи отражать зеркалом. Правда, жидкую воду удобнее распределять, регулировать подачу ее в двигатель. Но в конце концов и железо возможно сделать жидкостью, расплавить, затратив некоторую толику энергии.

Зато какая защита от радиации: выбирай астероид в километр радиусом! Будет километровая броня из железа.

Конечно, корабль-астероид громоздок. Вес фотонолета тысячи тонн, вес астероида – миллиарды. Но зато весь он сплошное топливо. Вода нуждается в баках, стенки баков-мертвый груз. А если топливо-железо, оно само себе бак. Весь астероид-полезный груз. Он может весить в миллион раз больше, чем экипаж со всем своим багажом. Его можно подогнать вплотную к скорости света, в десятки раз увеличить массу, в десятки раз укоротить время. Нет сомнения: дальние звездные полеты можно совершать только на астероидах.

Целый год всем экипажем составляли проект. Четверо заплатили за него жизнью, семеро-здоровьем. Но когда установилась связь с Землей и на экране– появились впервые лица земляков, сгорбленный и облысевший Аренас доложил: “Мы возвращаемся разбитые, но с планом победы”.

И вот второй год шло обсуждение плана. Нет, не был он принят единогласно, к удивлению Шорина. Ведь не все люди на земле бредили космосом. Были противники дальних странствий, неудача фотонолета прибавила им доводов. Они говорили: “Человек рожден для жизни под Солнцем. Солнечной системы нам хватит на тысячи и тысячи лет. Бессмысленно швырять трудогоды в пустоту”.

– Но мы привезем знания,-напоминал Аренас.

Даже так им возражали: “Вы ищете легкий путь. Человечество добывало знания упорным трудом, каждый шажок оплачивало потом и кровью. Вы отвлекаете людей от последовательной работы, маните их азартной надеждой на чужие готовенькие открытия”.

Аренас говорил:

– Читайте историю. Народы никогда не гнушались учиться друг у друга. Нет нужды сто раз открывать интегралы, если они были уже открыты когда-то.

А каково было ему спорить, когда его собственная жена говорила, утирая слезы перед экраном:

– Преступно рисковать тридцатью жизнями. Нет ничего дороже человека. Прежде чем лететь, надо обес

печивать безопасность. Кто ответит за тридцать жизней? Нельзя превращать научные исследования в коллективное самоубийство.

Шорин отвечал ей вместо поникшего Аренаса:

– Зося, мы уважаем твое горе, но ты неправа. Риска нет лишь там, где все известно заранее. В конце концов мы взрослые люди. Мы согласны рискнуть, если надоотдать жизнь.

В глубине души он был уверен, что жизнь отдать не потребуется. Ведь функция еще не выполнена.

А пока шло обсуждение, экономическое и техническое, он отрабатывал, как полагается гражданину, месяцы “неинтересной” работы на Луне: возил группу Альбани… вплоть до катастрофы.

– Ну посуди сам,-так закончил Шорин,-могу я погибнуть здесь в пещере как дурак? Чтобы Шорин погиб на Луне! Смеху на весь космос!

Он рассказывал свою историю гораздо подробнее, с многочисленными, даже ненужными, деталями. Возможно, нарочно тянул время. Слушая с закрытыми глазами, Ким задремал в середине, но рассказчик ничуть не обиделся.

– Ну и отлично,-сказал он.-Когда спишь, часы бегут проворнее.

– Ну и отлично,-сказал он в следующей паузе.– Когда спишь, есть не хочется…

Они выспались, поспали еще и еще подремали, в конце концов устали ото сна. Даже в темноте глаза не закрывались больше. Автобиография Шорина была исчерпана, – Теперь ты расскажи о себе,-сказал летчик.– Функция твоя в чем?

Но функции не оказалось у Кима. Он мечтал быть пятиконечным, быть хорошим студентом, профилактиком, не хуже других. “Не хуже” – это не функция. Подготовка к жизни была – жизни еще не было.

– Ничего, у тебя все впереди, ты можешь даже звездолетчиком стать,-сказал Шорин с глубоким убеждением, что его функция лучшая из лучших.– Некоторые данные есть у тебя: скромность, терпение. Вижу твое терпение, знаю, как болит вывих через полдня. И профессия подходящая – врач. Вторая еще полезнее – ратомическая.

Хватило времени обсудить, подумать, помечтать. Ким представил себя под чужим солнцем, среди неких существ-зеленокожих и лупоглазых. Но не переоценил ли Шорин его терпения? Годы, годы и годы пути. Сутки еще не прошли, и то терпение лопается.

– Который час?

Прошло, оказывается, только двадцать часов. Меньше суток.

– Спи, Ким, спи! Не спится? Поищи снотворное в левом кармане. Когда спишь, кислород экономится.

– Разве нам нужно экономить?

Шорин заворочался, откашлялся, помедлил.

– Ладно,-вымолвил он наконец.-Мы же взрослые люди. Воды нам хватит, наскребли в Гримальди. Еды мало. Но это не главная беда. Человек не умирает от голода за две недели. А вот кислорода на шесть суток, тут никуда не денешься. Потому я и не хотел сидеть, ждать утра. Надеялся: добежим.

Ким привскочил даже:

– Бегите сейчас же. Один вы успеете. Я во всем виноват, без меня вы спаслись бы…

– Ну нет, браток, так в космосе не поступают. У нас товарища бросать не принято.

– Вспомните, у вас же функция не выполнена. Оставьте меня.

– Поищи снотворное в левом кармане. Ну! Приказываю.

Ким подчинился. И даже заснул, к удивлению, судя по тому, что время как-то перескочило на шесть часов сразу.

Сон, однако, не принес бодрости. Кисло было во рту, все сильнее болела лодыжка, голова налилась мутной болью, рот пересох, а вода не освежала. В скафандре было жарко, как в бане. Едва ли скафандр был виноват, вероятнее, у самого Кима начался жар.

– Потерпи, сынок! Вторые сутки пошли. Уже разыскивают нас.

Черная явь путалась с отчетливыми снами. Нога все росла, росла, заполняя болезненной опухолью скафандр, растягивала его, выпирала из пещеры наружу. А снаружи было небезопасно. Там крутился огненный аркан, захлестывал горы, и срезанная, словно бритвой, скала, сверкнув полированной гладью, рушилась… на ногу Кима. Скрипя зубами от боли, он силился вытащить придавленную ступню.