Читаем без скачивания Чёрный Янгар - Карина Демина

Знаю.

И медлю с ударом.

Если она говорит правду, то стоит ли и дальше цепляться за беспомощное человеческое обличье?

– Это так утомительно… – Коготок Пиркко царапает железо. – Но Янгар избавит меня от этой проблемы. А я помогу ему. Исправлю давнюю ошибку.

И незачем спрашивать, о какой ошибке идет речь.

– Это ведь я должна была стать его женой. И стану. А ты…

А я умру на арене. Даже не я, Аану, имевшая несчастье появиться на свет, но хийси-оборотень. Нелюдь, которую жалеть смешно.

– Ничего не скажешь?

Пиркко отстранилась, не скрывая разочарования.

– Неужели тебе все равно?

Нет. Но я не позволю ей питаться своей болью и отворачиваюсь. В глазах медведя мне чудится разочарование: уж он не упустил бы удобного случая.

Только медведь Пиркко не интересен. Она уходит. А я, свернувшись в углу клетки калачиком, уговариваю себя не верить. Получается плохо.

Постоялый двор жался к городской стене. Древний, верно, возникший вместе с городом, он знавал лучшие времена. А ныне был кособок и грязен. Многажды латанная крыша пестрела потеками, а из старой трубы дым едва-едва поднимался. Внутри воняло прелой соломой, слой которой прикрывал грязный земляной пол. Похрустывали под сапогами скорлупки орехов, глиняные черепки. С потолка свисали крючья, большей частью пустые. Единственная свеча кое-как разгоняла сумрак.

Двор был свободен от постояльцев.

А хозяин его пьян.

Он сидел на колченогом табурете, обняв единственной рукой кувшин, и покачивался. Порой этот человек кренился влево, едва не падал, но в последний миг рывком вдруг выправлялся. Седой, но не старый, разрисованный шрамами, он был такой же неотъемлемой частью двора, как и старое, съеденное молью чучело совы, что висело над входом.

Скрипнула дверь, и хозяин встрепенулся.

– Местов нет, – сказал он.

– А если поискать?

Под ноги гостю шмыгнула тощая пестрая кошка, она потерлась ребристым боком о сапог и, когда человек наклонился и почесал кошку за ухом, громко заурчала.

– Обленилася, – пожаловался хозяин, переставил кувшин на колено и обрубком руки поддержал. – Мышов не ловит. Только жреть. Пшла.

Кошка в его сторону и не глянула, дернула хвостом да обошла по дуге, зная, что человек, пусть и желает казаться грозным, на самом деле добр. И к вечеру, когда чуть протрезвеет, будет жаловаться ей на жизнь да подкармливать сушеным мясом.

– А здесь, – гость огляделся, – ничего не меняется.

– А чего менять? Все как есть, жизня такая. Будешь? – Хозяин постучал здоровой рукой по кувшину. – Или как всегда? Вот не мог я тебя понять, мужик вроде, а пить не умеешь. Что за мужик, если пить не умеет?

Он крякнул и попытался встать, но кувшин от неловкого движения выскользнул, упал на пол.

– От оно как, – задумчиво произнес хозяин постоялого двора. И тут же встрепенулся, вспомнив важное. – А говорили, что тебя того…

Он провел ребром ладони по горлу.

– Врали, – ответил гость и, выбрав из стульев более-менее целый, сел. – Дело к тебе есть. Важное.

– Так ить если важное…

– Слово передать надо, о встрече договориться.

– Кому?

Имя прозвучало. Хозяин отряхнулся, разом избавляясь от хмельной одури.

– Все не успокоишься, Янгар?

– Да нет, – гость ладонью провел по столешнице, заросшей грязью, – я-то успокоился. Да вот не отпускают. Поможешь?

– Постараюсь. Только слышал небось, что ныне старик не у трона, а за ним стоит? Корону-то дочке отдал, разве ж баба удержит?

– Это смотря какая баба. – Янгар усмехнулся. И хозяин ответил:

– Ну да, оно если так… Погоди.

Нетвердой походкой он удалился на второй этаж, где размещались комнаты для постояльцев. Некогда они не пустовали, а ныне, затянутые плесенью и паутиной, заполненные старыми ненужными вещами, были вовсе непригодны для жилья.

Хозяин вернулся со шкатулкой, из которой извлек чернильницу и клок мятого пергамента.

– На вот, – он сунул пергамент Янгару, – напиши свое слово, так оно верней будет. А то ведь человечишко важный, еще не захочет разговоры говорить.

Он осклабился и сплюнул сквозь зубы.

– А сургуча не найдется? – Янгар примостился на столе и подвинул поближе свечу, подтаявшую, покосившуюся набок. Огонек ее кренился, грозя исчезнуть в любой миг, но света Янгару хватило.

– Найдется, отчего ж не найтись…

И хозяин вновь исчез наверху. Пожалуй, среди хлама, его комнаты заполонившего, отыскался бы не только сургуч. Но Янгар уже выбросил из головы эти мысли.

У него оставалось два дня.

Трехцветная кошка вновь скользнула под ноги, заурчала, вцепилась когтями в сапоги.

– Брысь.

Три строки.

Почерк, сколько Янгар ни пытался его выправить, занимаясь с придворным каллиграфом, по-прежнему кривой, неловкий. Буквы он выводит тщательно, но получаются они какие-то скособоченные.

Дописав, Янгар подул на пергамент и поморщился: вновь без клякс не обошлось. Все же неловкие у него руки. Да ничего, главное, что суть передана верно.

И Тридуба придет.

Палочку сургуча Янгар растопил над свечой, позволяя тягучим каплям стечь на пергамент. И когда пятно подернулось пленкой, приложил Печать.

Теперь Тридуба точно придет.

Хозяин постоялого двора, вновь было задремавший, встрепенулся и уставился осоловелым безумным взглядом на гостя:

– Все, что ль?

– Все. – Янгар сунул пергамент в корявую ладонь. – Отнесешь? Я у тебя пока побуду. На вот…

Золотая монета покатилась по столу и, добравшись до края, упала, к великой радости кошки. У той было не так уж много игрушек, и новая вызвала немалый интерес.

– Дурак, – беззлобно сказал хозяин, позевывая. – Ты мне один раз заплатил уже… за все.

Он почесал обрубок руки и пожаловался:

– Все еще ноет. Порой думаю, что зазря ты меня вытаскивал. Дурень. И я дурень, а все кругом умные. Как жить?

– Как-нибудь. И это, Лойсо… загляни на площадь. Послушай, чего про завтрашнее говорят.

– А чего они сказать могут-то? Про бои. Ох, была б у меня рука, и я бы пошел, разгулялся. – Он мечтательно зажмурился.

– Тогда ты точно дурак. – Янгар все же подхватил кошку на руки, и та заурчала, обвисла расслабленно. – Там не игра. Там люди умирают.

И нелюди.

Но время еще есть. И выкуп тоже.

Ерхо Ину этого случая не упустит.

Поднявшись по гнилой лестнице, Янгар выбрал комнату, которая показалась ему наименее грязной. Он, не раздеваясь, лег в кровать – из матраца поднялись клубы пыли – и закрыл глаза. Янгхаар Каапо не собирался спать, но все же, утомленный дорогой, задремал.

Сон его заполнили кольца Великого Полоза, который был столь огромен, что, казалось, способен был опоясать весь земной диск. Голова змея нависала над Янгаром. Но дрогнула пленка третьего века, поползла, открывая черные человеческие глаза.

– Хочешь сказать, что я не прав?

Янгар выдержал тяжелый взгляд и прикосновение раздвоенного языка. Подумалось, что если Полоз убьет его во сне, то и наяву Янгар не очнется. Но отступать Янгар не собирался.

– Твой дар дорог. – В черной чешуе змея зияла прореха. – Но не дороже жизни. Двух жизней, понимаешь?

Кольца обвили ноги.

– Позволь их спасти. – Янгар сжал чешую в ладони, чувствуя, как ребра ее впиваются в кожу. – А потом наказывай меня, как хочешь.

Полоз приоткрыл пасть, и раздалось низкое протяжное шипение. А потом оно исчезло вместе со сном. Тишину постоялого двора разорвал протяжный траурный рев рогов. Ушел к богам великий кёниг, Вилхо Кольцедаритель. Осиротел Олений город.

И Янгар, услышав голос глашатая, который проникал сквозь лишенное ставен окно, выругался.

Что теперь будет? Нет, время осталось.

Но сколько?

Глава 45

Удары

Резной гребень скользил по черному покрывалу волос, быстро и бережно. Дрожали руки рабыни, гребень державшей, то и дело бросала она взгляды в огромное зеркало – не скользнет ли тень неудовольствия по лицу хозяйки. Но та, обычно любовавшаяся собой, сегодня придремала. И рабыня, про себя благодаря богов, вновь и вновь проводила гребнем по гладким, шелковым волосам.

– И что ты там возишься? – спросила кейне, не открывая глаз. Тих был ее голос, но тем и страшен. Никогда нельзя было угадать наперед, похвалит ли Пиркко-птичка за усердие, бросит ли под ноги монетку или же велит в угловую комнату идти.

А то, коснувшись белоснежными пальчиками плети, и сама наказывать возьмется.

Тонкие запястья у кейне. Нежные руки, да сила в них отцовская.

И рабыня, поспешно отложив гребень, взялась за косы.

– Белые ленты не забудь.

Кейне к лицу был белый цвет. Выбрала она платье из белой шерсти. Набросит на плечи белый же плащ, соболями подбитый, и украшения наденет с полупрозрачным лунным камнем, который, поговаривают, только вёльхо-колдуньи и носят.

От подобных мыслей руки задрожали сильнее обычного, и кейне недовольно нахмурилась:

– Ты что, пила?

– Нет, госпожа. – Рабыня опустилась на колени. – Простите, госпожа.