Читаем без скачивания Роковые годы - Борис Никитин

При Временном правительстве, в первой фазе выполнения этого плана, Ленин приходит победителем. При его косном уме, страдающем хронической политической аберрацией, залогом победы уже являлся тот фактор, что в 1917 году он не навязывал своей собственной идеологии. Напротив, Ленин от нее отступил, играя на индивидуальных силах. Он даже не пошел по линии наименьшего сопротивления, а просто примкнул к Асниным и Мюллерам. Но его громадное значение уже выступает в том, что он не только катился с ними, а раздувал меха на немецкие деньги. Он приобрел на немецкие деньги рупор гигантских размеров, который через месяц выдувал 35 периодических изданий всевозможной «Правды» и содержал армию пропагандистов, имевших задачей повторять и муссировать лозунги вора-рецидивиста и немецкого агента[173].

По словам П. Н. Переверзева, «число разъезжающих платных агентов Ленина поражало воображение Временного правительства».

Большевики оценивают этот «идеологический прием» как «высшее предвидение гения, который сумел подслушать голос народа».

Суммарное понятие — народ и массы, будто бы делающие революцию, не получило до последних дней своего большевистского определения. Мы позволим себе отсечь от народа только тех, кого все народы во все времена бросали за тюремную ограду. Эта ограда была взорвана в России 1 марта. Кроме Ленина, оценившего по достоинству сподвижников в арестантских халатах, были и другие, кои не менее «гениально» услышали голоса последних. В происходящем прекрасно отдавали себе отчет — майор Alley, капитан Laurent, французская и моя контрразведки, прокурорский надзор, Главнокомандующий Половцов, Балабин, вероятно, социалист Церетели, когда он голосовал за смертную казнь в столице. Неизбежную гибель видел Корнилов; в Петрограде ее сознавали министры, уходившие в отставку; понимали те генералы и офицеры, которые, не впадая в панику, протестовали на фронте, болея за Армию и Россию, и т. д.

Сподвижников Ленина оценили гимназисты и гимназистки, готовившие демонстрацию против дворца Кшесинской[174]. Всех не перечислить. Если приступить к подсчету тех, «кто подслушал, как никто, голос народа», то уже на первой странице появляется небывалое число гениев. Усиливая пары, Ленин разжигал классовую ненависть непрестанно, что придало его участию в революции чрезвычайное значение. Историческая брешь между слабой общественностью и неграмотным народом искусственно раздвигалась.

С другой стороны, если по большевистской терминологии «народные массы ломали перегородки», то мы дополним: под руководством немецких плотников, в известных случаях и при непременном участии преданных остракизму народных низов. В отношении больших народных масс крестьян и рабочих, как говорят, выражавших «великие силы революции», поступательное движение развивалось значительно медленнее: аграрная революция отставала на целые месяцы; рабочие массы Петрограда — главного центра — остались позади, разительно оторвались от праздной, развихленной толпы солдат, хлынувшей за большевиками на улицу 25 октября[175].

Разжигая ненависть, Ленин извлекал «лик сатаны», выступивший в ярких красках у морально отверженных всех цветов и мастей на общем фоне народных требований. Препятствий не было. Преступные низы потянулись к деспотическому председателю убогой партии, широко тратившему немецкие деньги, призывавшему к грабежам. Их кинетическая энергия собиралась в одном фокусе — председателе — Ленине и тем самым поднимала его на высоту, на которой он и получил свою силу и значение.

Немецкие плотники продолжали ломать перегородки. Новая, начинающая контрразведка не могла настигнуть всех. Наконец, список мой совсем не полный, потому что с абсолютной точностью в памяти задержались только более отметные.

Одних из них можно отнести к сети, заброшенной непосредственно из Германии через Стокгольм. В нее входили:

Карл Гибсон, разрушивший контрразведку в феврале.

Коммерсант Бэммэ — организатор шпионажа в прифронтовой полосе.

Роберт Гримм, как устроитель конференций и редактор социал-демократических резолюций немецкого толка, приводивших в бурный восторг нашу демократию.

Публицист К., доносивший Брейденбейд о своих работах по удалению из Правительства Милюкова и Гучкова. Он имел также задачей заключение сепаратного мира и приобретение большого печатного органа.

Сотрудники публициста К.: для пропаганды и связи со Стокгольмом — Дитрихс; для руководства в уличной толпе — Степин, служивший связью звена К. с группой Ленина.

Политический агент Мюллер, подвизавшийся в развитии анархии и сильно агитировавший за немедленное прекращение войны[176].

Офицер из Военного министерства, похитивший документ, игравший заметную роль в февральской революции и вносивший развал в новые административные учреждения[177].

Проживавший в Лигове Сорокин — устроитель митингов и стачек за Нарвской заставой.

Военнопленные вообще, и в частности 206-го Прусского полка, — Альфред Ульке и Ганс Штрейх[178].

Другая сеть тянулась от Берлина на Ленина по меньшей мере по двум проводам, нам известным. Первая линия проходила через Парвуса. Вторая — через директора компании Сименс и финансового агента большевистской партии — Красина.

К ленинскому немецкому центральному узлу контрразведка относила на основании документов: Ленина, Ганецкого, присяжного поверенного Козловского, Суменсон.

Бывшего казначея партии Семашко, вызывавшего «стихийные явления масс»… в 1-м пулеметном полку.

Бывшего агента компании Зингер — Степина, раздававшего деньги солдатам 2-й Гвардейской пехотной дивизии и рабочим.

Нельзя не заметить, что именно полки Семашко и Степина — 1-й пулеметный и 2-й Гвардейской пехотной дивизии — шли в голове всех выступлений и восстаний.

Из редакции «Правды» — Бронислав Веселовский.

Несомненные агенты связи на Стокгольм: г-жа Коллонтай и Лурье.

Довольно самостоятельную роль по связи с немцами играл в польской организации Уншлихт, который связывался с Лениным в польском вопросе через Козловского[179].

Если вглядеться в лица, только здесь поименованные, твердо связанные с Германией; если вспомнить об условиях и значении их деятельности, то в них мы имеем несомненные доказательства немецкой интервенции, отразившейся на движении больших народных масс в русской революции.

Это мне дает основание высказать мой протест тем историческим исследованиям — русским и иностранным, — в которых отсутствует коэффициент немецкого вмешательства. Он может быть большой или малый, в зависимости от документов, которыми располагает автор.