Читаем без скачивания Спин - Роберт Уилсон

Разодетые и разукрашенные жених и невеста восседали на самодельных тронах возле помоста с музыкантами. Жених с тонкими полосочками щегольских усиков, как мне показалось, выглядел несколько легкомысленным, но Ина заверила, что узду следовало бы набросить на казавшуюся воплощением невинности невесту в расшитом бело-голубом одеянии. Мы пили кокосовое молоко, улыбались. К полуночи женщины разошлись по домам, остались, в основном, мужчины. Молодежь толклась у сцены, смеялась и галдела, старики остались за столами, с мудрым видом играли в карты да о чем-то неторопливо переговаривались.

Я показал Ине страницы, написанные после моей первой встречи с Ваном.

— Не думаю, что вы все точно изложили, — отреагировала она. — Слишком уж спокойный тон записи.

— Не то чтобы спокойный, но я действительно старался соблюдать осторожность и объективность.

— Познакомиться с марсианином… — Она подняла взгляд к небу, к постспиновским звездам в хрупких рассеянных созвездиях, тусклых из-за яркого освещения площадки перед сценой. — Что вы ожидали увидеть?

— Что-нибудь не столь человечное.

— А он оказался «слишком человеком».

— Да.

В сельских общинах Индии, Индонезии, Юго-Восточной Азии Ван Нго Вен стал почитаемым персонажем. Ина сообщила мне, что в Паданге его портрет можно увидеть в домах горожан, на стене, в золоченой рамке, как изображение святого или знаменитого муллы.

— Что-то в его поведении привлекает, — сказала она. — В голосе что-то знакомое, хотя народ слышал его лишь в трансляции, по радио да телевидению. А его планета, марсианские возделанные поля — это ведь сельское, не городское. Больше восточное, чем западное. На землю прибыл посол из другого мира и оказался одним из нас! Или показался одним из нас. И америкосов он вздул, что любо дорого.

— Ина, Ван ни в коем случае никого не ругал, это невозможно.

— Ну, легенды ходят. У вас, конечно, на языке вертелось множество вопросов, когда вы с ним познакомились.

— Еще бы. Но я подумал, что ему уже надоело отвечать на вопросы, зачастую наверняка совершенно дурацкие.

— О Марсе он рассказывал охотно? О своем доме…

— Да, конечно. Ему нравилось рассказывать. Не нравилось только, если разговор переходил в допрос.

— Ну, я не такая воспитанная. Доведись мне с ним встретиться, я бы, наверное, утопила его в дурацких

вопросах. А вот если бы вы смогли спрашивать его о чем угодно, без ограничений, о чем бы вы спросили? Для меня ответ на этот вопрос Ины не представлял затруднений. Конечно, я точно знал, какой бы вопрос я задал Ван Нго Вену в первую очередь.

— Спросил бы его о «Спине». О гипотетиках. Узнали ли они что-нибудь неизвестное нам на Земле.

— И довелось вам с ним об этом говорить?

— Да.

— И было ему что сказать на эту тему?

— Много, много.

Я покосился на сцену. Там появилась новая группа салуанг. Один из музыкантов играл на рабабе, струнном смычковом инструменте. Исполнитель колотил смычком по корпусу своего инструмента и плотоядно улыбался. Еще одна похотливая свадебная песня.

— Кажется, я уже вас допрашиваю, — заметила Ина.

— Да, извините, я, пожалуй, немного устал.

— Значит, надо вернуться домой и отдохнуть. Сон и покой — как доктор прописал. Если все пойдет как задумано, завтра увидите ибу Диану.

Ина отвела меня обратно по шумной улице. Музыка гремела часов до пяти утра, но я все равно заснул здоровым сном.

Водитель «скорой» оказался худощавым неразговорчивым мужчиной в белой форме службы Красного Полумесяца. Звали его Ниджон, руку мне он пожал с каким-то преувеличенным почтением, говоря со мной, не отрывал взгляда от ибу Ины. Я спросил, не опасается ли он за благополучный исход предприятия, и Ина перевела его ответ:

— Он говорит, что и более опасные вещи делал, и не по столь убедительным причинам. Он говорит, что ему приятно встретиться с другом Ван Нго Вена.

И еще — что скоро поедем.

Мы забрались в салон микроавтобуса. Вдоль одной стены находился вытянутый в длину стальной сундук, в котором обычно хранилось оборудование. Ниджон опорожнил его, и я мог при необходимости туда поместиться, согнув ноги, втянув голову в плечи — скрючившись чуть ли не в позе зародыша. Ящик пропах антисептикой и резиной, удобен был, как обезьяний гроб, но зато мог надежно укрыть меня на время проверки. Ина должна была сидеть на ящике, а Эн лежать на носилках-каталке, изображая немощного. В такую жару план казался не слишком соблазнительным.

Ниджон приспособил под крышку ящика клинья-подкладки, чтобы внутрь мог проникать воздух, иначе там можно было бы запросто задохнуться. К счастью, пока что не было нужды туда влезать. Полиция активно прочесывает лишь шоссе между Букик-Тингги и Па-дангом, и нас заблаговременно предупредят об опасности едущие впереди. Пока что я уселся рядом с Иной, прикрепившей к локтевому сгибу Эна капельницу — без иглы, для виду. Эн с энтузиазмом вживался в роль больного, принялся репетировать кашель, глухой, легочный, сразу вызвавший подозрительный взгляд Инны:

— Стащил у брата сигареты?

Эн покраснел и заверил, что лишь ради правдоподобия, для успеха предприятия.

— Гм… Смотри, испортишь легкие, умрешь до срока.

Ниджон запер задние двери, запустил мотор, машина двинулась. Ина велела Эну закрыть глаза:

— Притворись спящим.

Притворство почти сразу перешло в настоящий сон, Эн мирно засопел.

— Всю ночь не спал из-за свадьбы да музыки, — прокомментировала Ина.

— Удивляюсь, как он смог заснуть, даже и после бессонной ночи.

— Одно из преимуществ детства. Первый возраст, так марсиане выражаются, не ошибаюсь?

Я кивнул.

— У них четыре возраста? Четыре против наших трех?

Да, Ина не ошибалась. Из всех особенностей жизни в марсианских Пяти Республиках эта для землян оказалась наиболее интересной.

Человеческие общества обычно различают две-три ступени жизни: детскую и взрослую, или же детство, юность, зрелость — чаще всего забывая о старости. Марсианская классификация отличалась от всех человеческих и обусловливалась успехами в развитии биохимии и генетики. Марсиане подразделяли жизнь человека на фазы, определяемые биохимическими событиями. От рождения до половой зрелости — детство. От наступления половой зрелости до окончания физического роста и наступления метаболического равновесия — юность. От равновесия до распада, смерти или радикального изменения — зрелость, взрослая фаза жизни.

А после зрелости — «факультатив» четвертого возраста.

Много веков назад марсианские биохимики нашли способ продлить человеческую жизнь на шестьдесят—семьдесят лет. Но возможность эту нельзя было однозначно назвать благостной. Скудная экосистема Марса обделена водой и азотом. Процветающее сельское хозяйство, столь милое сердцу Ины, стало возможным лишь в результате напряженных поисков и счастливых находок марсианской биоинженерии. Воспроизводство населения веками регулировалось по причине ограниченных возможностей. И добавочные семьдесят лет жизни грозили перенаселением.