Читаем без скачивания Ведун - Василий Сахаров

Передав наконец свои записи верховному жрецу, я вернулся к Нерейд и целую неделю провёл в Чаруше, где занимался хозяйством и любил свою женщину…

За размышлениями совершенно незаметно я вновь уснул. И проснулся оттого, что в лицо бил яркий солнечный свет, а надо мной стояла уже одетая жена. Она улыбнулась и сказала:

– Вставай. Тебе в Аркону ехать.

Нерейд была права, пора выезжать, и я, окончательно просыпаясь, одним рывком вскочил на ноги и в шутку попытался поймать супругу. Однако она была настороже и, со смехом отпрыгнув, ловко выскочила за дверь спальни.

С улыбкой я умылся, оделся и подошёл к окну, распахнул его и выглянул во двор. Немой и недавно посетивший храмовых целителей Славута Мох запрягали возок. Торарин возился с молодыми пёсиками, будущими грозными сторожами. А Ставр Блажко бежал в сторону строителей, которые сегодня должны поставить хлебный амбар.

«Да-а-а… – мысленно протянул я, переводя взгляд дальше, в сторону леса, в котором находился острог витязей Святовида. – Всё вокруг народное – всё вокруг моё. Практически коммунизм с человеческим лицом в пределах одного острова. От каждого по способностям – каждому по труду. Плюс общее равенство перед законом и выборность власти. Правда, всё это на фоне теократии волхвов и раннефеодальных взаимоотношений и только для своих, тех, кто является членом племени. Но, наверное, так и надо, ибо такими нас создала природа и боги».

Не дождавшись меня за столом, в спальне вновь появилась Нерейд. Она тихо подошла, обняла меня за поясницу и примостила свой подбородок на моё левое плечо. Машинально я потёрся щекой о её заплетённые в тугие толстые косы золотые волосы и почувствовал душевное тепло моей красавицы.

– Опять думаешь? – спросила она.

– Да, – ответил я.

– И о чём твои думы?

– О разном. О тебе и обо мне, да о нас с тобой. О нашем общем будущем и счастье детей, которые у нас родятся. Тяжко им придётся, и они наверняка хлебнут горя. Но чтобы его было меньше, а мы с тобой могли дожить до старости, мне придётся тебя покинуть и повоевать.

– Снова война? – В голосе Нерейд возникла тревога.

– Она самая.

– И когда ты отправляешься?

– Наверное, через три-четыре недели. Возможно, раньше.

– Надолго?

– Коль будет удача с нами, до Коляды вернусь.

– А потом мы всю зиму будем вместе?

– Надеюсь, но обещать ничего не могу. Дел много, и придётся хорошо потрудиться, чтобы не быть обузой ни себе, ни людям.

Нерейд оторвалась от меня и потянула к двери:

– Пойдём. Завтрак стынет.

– Да. Завтрак – дело хорошее, – согласился я и, легонько хлопнув жену по упругой попке, вслед за ней направился вниз.

Впереди целый день, который будет наполнен суетой, делами и заботами, и получится ли пообедать, неизвестно.

Глава 25

Померания. Пырыца. 1142 от Р. Х.

Облачённый в превосходный итальянский доспех стройный усатый брюнет, который стоял на крутом холме, положив левую ладонь на позолоченную рукоять тяжёлого полутораручного меча, а правую зацепив за широкий угорский ремень, молча наблюдал за тем, как от высоких деревянных стен венедского города Пырыца отступает войско. Его войско. И потому, естественно, на лице полководца лежала хмурая тень.

Густым роем летели вниз стрелы, камни и брёвна. Потоками лилась горячая смола и кипяток. Падали наземь грубо и наспех сколоченные штурмовые лестницы, с которых валились размахивающие руками человеческие фигурки. И воины, его самые лучшие бойцы, многие из которых были с ним уже более десяти лет, либо погибали, либо, бросив своих товарищей, в панике отступали к находящемуся вне досягаемости поморянских стрел полевому лагерю.

Третий штурм за день окончился неудачей, и польский князь-кесарь Владислав Второй, старший сын короля Болеслава Кривоустого и киевской княжны Сбыславы Святополковны, сам не заметил, как его затянутые в кольчужные перчатки ладони, покинув рукоять меча и узорчатый ремень, опустились вдоль тела и сжались в кулаки. Очередная неудача очень расстроила Владислава, ударив по его самолюбию. Даже находясь вдали от места боя, он слышал впивающиеся в его душу, словно невидимые острые клинки, крики раненых и обожжённых воинов.

Настроение князя ухудшалось с каждой минутой, и, отвернувшись от ненавистного ему города, он посмотрел на людей, которые находились за его спиной, и гневно воскликнул:

– Они бегут! Опять бегут! Как так?! Почему?! Кто-нибудь может объяснить, по какой такой причине вот уже целую неделю мы не можем взять этот паршивый городок?!

Люди из свиты князя-кесаря промолчали, ибо тот, кто решится ответить Владиславу, наверняка станет объектом упрёков. Это знали все. Поэтому польские воеводы, когда князь-кесарь смотрел на них, понуро опускали головы. Ведь это их воины раз за разом откатывались от стен Пырыцы. Поморянские князья, Ратибор и Свантибор Грифины, которые считались вассалами Владислава и сами привели его на свою землю, кривились так, словно у них во рту находилось нечто нестерпимо кислое, и принимали покаянный вид. Командиры полунезависимых отрядов, которые прислали ему в помощь младшие братья, дети проклятой сучки Саломеи фон Берг, еле заметно усмехались. А человек, из-за которого Владислав изменил свои планы и направил собранную им армию в Померанию, долговязый пожилой священнослужитель в строгой чёрной сутане и с большим медным крестом на груди, померанский епископ Адальберт, сохранял полнейшую невозмутимость и гнева князя-кесаря ничуть не боялся.

Молчание свиты ещё больше разозлило Владислава. Однако сорвать свою злость было не на ком, и он топнул ногой. Под подошвой покрытого стальными чешуйками сапога взметнулась сухая осенняя пыль. Князь-кесарь снял с головы украшенный серебряными крестами остроконечный шлем, и слуга, молоденький парнишка из знатной польской семьи, как и господин, в полном доспехе, принял его. Владислав стянул с правой руки перчатку и пальцами провёл по шикарным слегка обвислым усам. Он ещё раз посмотрел на свиту, кинул взгляд в сторону Пырыцы и раскинувшегося вокруг стен военного лагеря, сплюнул и направился в свой шатер. На сегодня боевые действия были окончены, но не для него, потому что князю-кесарю предстояло выработать новую тактику военной кампании и, проходя мимо свитских, он бросил:

– Грифины, за мной!

Братья покойного поморянского князя Вартислава, которого убили проклятые дикари-язычники, поплелись за своим покровителем. А помимо них вслед за Владиславом направилось несколько польских воевод и епископ Адальберт.

В шатре полководца было прохладно и царила полутьма. Владислав вошёл внутрь, и юные служки тут же задрали брезентовые полога вверх, а затем помогли сюзерену скинуть доспех и лишнюю одежду. Сначала они сняли расшитый косыми андреевскими крестами и пятиконечными звёздами тёмно-синий плащ. Потом распустили многочисленные ремешки брони, и каждая деталь доспеха стала занимать своё место на специально приготовленных дубовых распорках. Латный нашейник, налокотники, наколенники, поножи, перчатки, тяжёлые сапоги, украшенный белым эмалевым орлом на красном щите нагрудник и кольчуга. Далее пошли войлочные поддёвки, и, наконец, князь-кесарь остался в одних толстых вязаных чулках серого цвета и в покрытой мокрыми потными пятнами синей шёлковой рубахе.

В наиболее тёмном углу шатра слуги незамедлительно поставили обтянутое сукном резное кресло, и Владислав, который любил наблюдать за своими подчинёнными из тени, дабы они не видели выражение его лица, сел. Под босые ноги кесаря подсунули тазик с подогретой водой. Он опустил в него ступни и блаженно зажмурился. Привычный моцион помог ему немного расслабиться, и, не обращая внимания на Грифинов, воевод и епископа, он задумался…

С чего всё началось и почему он оказался под стенами Пырыцы? Хм! Истоком стало то, что умер его великий отец Болеслав Третий Кривоуст, который перед смертью обнародовал, что делит Польшу между всеми своими отпрысками. Владиславу, как старшему сыну, доставалось больше всех. Немалая часть Великой Польши, добрая треть Малой Польши, кусок Куявии, вся Силезия, владения племени серадзов и номинальная власть над Гданьском и венедской Померанией. Наследство было хорошим, грех жаловаться. Однако Владислав был опытнее своих сводных братьев, уже имел неплохую дружину и воинский опыт. А помимо того мог рассчитывать на поддержку русских князей, родственников по матери, и помощь германского короля Конрада Третьего, на чьей сестре, Агнессе фон Бабенберг, он был женат. Поэтому, прикидывая расклад и понимая, что за ним сила, князь-кесарь хотел получить всё. А почему бы и нет, если перед глазами постоянный пример покойного батюшки, который собирал польские земли клинком? И, решившись развязать войну, Владислав стал собирать армию, кинул клич по всем подчинённым ему землям и попросил помощи у заграничных родственников.