Читаем без скачивания Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам - Эдуард Филатьев

Комната в Лубянском проезде по-прежнему числилась за Маяковским. Таким образом, он являлся редким в ту пору москвичом, у которого было две комнаты в двух разных районах столицы.

Водопьяный переулок

К тому времени хорошие отношения между Маяковским и Лили Брик восстановились окончательно, и она продолжала помогать ему в его работе в РОСТА, раскрашивая плакаты. Янгфельдт пишет:

«Квартира быстро превратилась в место, куда приходили спорить, играть в карты, пить чай, завтракать, обедать и ужинать. Сутки напролёт здесь находились люди. <…> Когда карточные страсти накалялись – а происходило это постоянно, – на двери появлялась табличка: "Сегодня Брики не принимают "».

Аркадий Ваксберг:

«Здесь не только работали, но и увлечённо резались в карты: в винт, в покер – ни Лиля, ни Маяковский этому своему увлечению не изменили и никогда не изменят впредь».

Валентин Катаев добавляет, что Маяковский жил…

«… в той странной нигилистической семье, где он был третьим, и где помещался штаб ЛЕФов, гонявших чаи с вареньем и пирожками, покупавшимися отнюдь не в Моссельпроме, который они рекламировали, а у частников – известных ещё с дореволюционного времени кондитеров Бартельса с Чистых прудов и Дюваля, угол Машкова переулка».

Про «ЛЕФов» и «Моссельпром» речь впереди. А пока перенесёмся в Большой Гнездиковский переулок Москвы. Там в подвальном этаже дома № 10 (первого дома Нирензее) 1 октября 1920 года открылся Московский театр сатиры. Одним из первых спектаклей, поставленных новым театром, была комедия «Таракановгцина», которую написали Лев Владимирович Олькеницкий (под псевдонимом Лев Никулин) и Виктор Ефимович Зигберман (под псевдонимом Виктор Ардов).

Об этом спектакле сейчас почти не вспоминают. Даже дата его выхода в свет сообщается разная (то 1920-ый, то 1926-ой, то 1929-ый). А между тем главным героем этого представления был некий Тараканов, выдающийся конъюнктурщик, выдававший себя за солидного революционного мыслителя. Его роль исполняли комические актёры Павел Николаевич Поль (Синицын) и Рафаил Григорьевич Корф. Известный в те годы сатирик Михаил Пустынин (Герш Яковлевич Розенблат) даже стишок написал об авторах «Таракановщины»:

«Кто, зная новейшим художествам цену,Агиткам на смену выводит на сценуРодных Тартаренов, советских Личардов?– Никулин и Ардов! Никулин и Ардов!»

По этим строкам не трудно догадаться, что в «Таракановщине» высмеивался не кто иной как известный всей Москве создатель агиток Владимир Маяковский.

На одном из представлений комедии в зале был замечен вернувшийся из дальних странствий Яков Блюмкин. Он продолжил учёбу в Академии генерального штаба РККА и опубликовал книгу о Феликсе Дзержинском.

Тем временем части Войска Польского начали стремительно продвигаться по территории Белоруссии и 12 октября 1920 года вновь заняли город Минск. В тот же день в Риге, столице Латвии, представители Польши, Советской России и Украинской ССР подписали договор о перемирии.

А московские литераторы продолжали дискутировать. 21 октября в московском Доме печати, где проходил Первый Всероссийский съезд пролетарских писателей, состоялся «Вечер пролетарского творчества». Маяковский произнёс на нём речь. В стенограмме об этом сказано:

«Выступал также и т. В.Маяковский – этот бичеватель пролетарского творчества».

Поэт «бичевал» писателей, именовавших себя «пролетарскими», наверное, ещё и потому, что его поэма «150 000 000» всё никак не выходила из печати. Больше полугода она пролежала в издательстве, и лишь в ноябре 1920-го её сдали в набор. Но печатать не торопились.

Той же осенью произошло ещё одно событие – в Москву на сессию ВЦИК приехала Софья Шамардина. В её воспоминаниях сказано:

«… встретила Маяковского на Манежной площади. Был он мрачен. Встретились не очень тепло. <…> Узнал, что я два года в партии, одобрил. Но мой вопрос, почему он не член партии, ответил:

– Пусть восстановят мой стаж!

С удовольствием вспомнил, как его в ЦКК РКП (б) вызвали за какую-то провинность, и как там удивились, узнав, что он не член партии. Чуть-чуть не получил партвзыскание».

ЦКК РКП(б) – это Центральная Контрольная Комиссия партии большевиков. Как-то не очень верится, что в РКП(б) поэт не вступал из-за того, что ему не хотели восстанавливать его дореволюционный стаж. Маяковский сам не желал становиться большевиком, потому что давно уже стал анархистом. Но никому не говорил об этом в открытую. Кроме Бриков, конечно.

А что в это время происходило на Дальнем Востоке?

Дальневосточная республика

В то время на Дальнем Востоке (или, если точнее, в Сибири) проживала группа людей, хорошо знавшая Маяковского и относившаяся к нему с большим уважением. Среди них был и Давид Бурлюк, которого вместе со всей его семьёй судьба забросила далеко от родных мест. Поэт Пётр Незнамов (Лежанкин) писал:

«В 1920 году Маяковский находился в Москве, а тень свою отбрасывал далеко на восток…

Несколько ранее частичку живого Маяковского привёз с собой Давид Бурлюк, когда он от города до города пересёк всю Сибирь.

Бурлюк ехал и пропагандировал футуризм. Но он любил Маяковского, стоял у колыбели его стиха, до мелочей знал его биографию, умел читать его вещи, – и потому сквозь бутады Давида Давидовича облик Маяковского возникал таким материальным, что его хотелось потрогать руками».

О Петре Незнамове другой поэт, Николай Асеев, высказывался так:

«Пётр Васильевич Незнамов в первую империалистическую войну был в царской армии в чине штабс-капитана артиллерии. Если пожелать представить себе духовный, да, пожалуй, и физический облик этого прелестного человека, стоит вспомнить офицера Тушина из „Войны и мира“. Та же скромность, то же воодушевление делаемым делом, то же упрямство или упорство в том, в чём убеждён делающий».

Теперь – о Давиде Бурлюке. Приезжая в какой-нибудь сибирский город, он первым делом устраивал выставку футуристических картин, которые возил с собой. Вечером делал доклад. Об этом – Пётр Незнамов:

«Сам Бурлюк – цветистый, в необыкновенном своём жилете, с квадратной спиной, со стеклянным одним и с „до крика разодранным“ другим глазом, с лорнетом в руке, тоже стоил разговора. Но всё же главным его козырем в поездке был Маяковский…

Импровизатор по преимуществу, зазывала и конферансье, он весь день шумел и спорил на выставке, давал пояснения, возражал, разубеждал, поражал знаниями, и то со страшным остервенением нападал на врагов футуризма, то с ласковой вкрадчивостью издевался над ними и наносил начищенные до блеска оскорбления. В своём умении подколоть с превеликим ехидством противника он не знал себе подобных… Ошарашить он умел. Из грустных, раздавленных впечатлениями провинциалов он делал котлетку. Один из них спросил, указывая на его жилет: