Читаем без скачивания Он уже идет - Яков Шехтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отбросив в сторону сомнения, Берко поспешил к дочери. Злата выслушала его и покрылась смертельной бледностью.
– Папа, неужели я так много лет молилась ради мужа-пастуха?
– Ты сделаешь из него второго рабби Акиву! – воскликнул Берко. – Уверен, Рамбам намекает именно на это.
– А если нет? – спросила Злата и залилась горючими слезами.
– Доченька, я не настаиваю, – негромко произнес Берко. – Только тебе решать.
Злата плакала всю ночь, плакала и молилась. Утром, побледневшая и осунувшаяся, она вышла к завтраку и сказала отцу всего три слова:
– Папа, я согласна.
Берко позвал Мотла на следующий день. Завел в свой кабинет и постарался завести откровенную беседу на понятные им обоим темы. Начали о хозяйстве. Пастух держался просто, но с достоинством. На вопросы отвечал односложно, словно экономя каждое слово, каждый звук. Берко впервые видел его так близко и впервые разговаривал, до сих пор все их общение сводилось к указаниям, которые арендатор давал пастуху.
Выяснилось, что у Мотла симпатичные черты лица, приятный тембр голоса и живые, выразительные глаза.
«Да он совсем не пропащий, – думал Берко. – И действительно может чему-то научиться».
– А почему ты хочешь жениться на моей дочери? – прямо спросил арендатор, когда все хозяйственные темы подошли к концу. Мотл посмотрел ему прямо в глаза и спокойно ответил:
– Потому что я люблю Злату. Люблю уже много лет.
– Но еврейский брак не строится на чувствах, – возразил Берко. – Наш дом стоит на Торе и заповедях.
– Об этом не беспокойтесь, – коротко ответил Мотл.
– Ты не против немного поучиться после свадьбы? – спросил Берко. – Тебе уже будет незачем ходить целый день за коровами. Я приглашу хорошего меламеда, и вы…
– Нет нужды. Справимся сами. Давайте мне задания и проверяйте выученное.
– Хорошо, – согласился Берко.
Свадьбу назначили после Пейсаха, и так вышло, что из всех возможных дат наиболее удобной оказалось первое ияра, новомесячье. Берко усмотрел в этом еще одно подтверждение слов Рамбама и совсем успокоился. А Злата… та молилась и постилась, почти не выходя из своей комнаты. Берко пытался ее увещать, мол, нельзя к свадьбе выплакать все глаза, невесте положено выглядеть счастливой, а не бледной и осунувшейся, но та не слушала отца.
– Если Всевышний уготовил мне такое испытание, – отвечала Злата, – оно связано с особенностями моей души и к внешности не имеет отношения. Радоваться счастливой невесте просто. Мотл говорит, что давно любит меня, – вот пусть радуется бледной и осунувшейся.
Справляли скромно. Невелика честь отдавать дочь за неграмотного пастуха. Чем меньше людей будут чесать языки, важно поясняя: я это видел своими глазами, – тем спокойнее. Когда Берко сел подсчитывать, кого бы он хотел видеть на торжестве, выяснилось, что речь идет о двух десятках человек. Близкие родственники и редкие друзья, не запятнавшие уст злословием.
Хупу ставил ребе Михл. С началом церемонии тянули дольше обычного, Злата никак не могла выйти из своей комнаты. Когда встревоженный Берко все-таки решился нарушить ее уединение, он обнаружил дочь, залитую слезами.
– Не расстраивайся, доченька, – тяжело вздыхая, произнес Берко. – Все обязательно наладится, вот увидишь.
– Только одно прошу я у Бога, – сдавленным голосом ответила Злата. – Если мне не выпало стать женой мудреца, пусть хотя бы мои сыновья удостоятся учиться в ешивах и пойти дорогой Торы.
– Быть по сему! – вскричал Берко. – А сейчас идем, все уже заждались.
Ребе Михл провел церемонию быстро и уверенно, а Берко, стоя рядом с женихом и невестой под балдахином, даже не успел сообразить, что большая часть его жизни навсегда отодвигается в прошлое, и с этого момента все события он будет классифицировать как случившиеся до свадьбы Златы или после.
Количество блюд на роскошно сервированном столе существенно превосходило количество гостей. Но молодые почти не прикасались к еде, фаршированная рыба под сладким хреном в тарелке Мотла осталась нетронутой, а Злата не прикоснулась к вазочке с Фаниными тейгелах.
Ребе Михл окинул взглядом Мотла и Злату и приказал съесть по тарелке бульона.
– Предсвадебный пост закончился, – объяснил он. – Сейчас вы словно первосвященник в Иерусалимском Храме после завершения Судного дня. Все грехи прощены, начинается новая жизнь. И очень хорошо, что она начинается в новомесячье.
– Почему? – не удержался от вопроса Берко. Он прекрасно знал, что раввин обязан произнести на свадебном пиру небольшую проповедь, дабы освятить застолье словами Торы, и незачем спрашивать, ответ последует сейчас сам собой, – но не смог, не сумел сдержать любопытства, и вопрос вылетел изо рта помимо его воли.
– В нашем календаре, – начал ребе Михл, – есть дни, когда святость проявляется открыто. Это субботы и праздники. Есть будни, когда святости нет вообще, – дни, заполненные работой и многочисленными хлопотами. И есть новомесячья. С одной стороны, это обыкновенные трудовые дни, но с другой – мы читаем в них те же молитвы, что в праздники, и устраиваем торжественные трапезы, как в субботы. Тут-то и кроется тайна новомесячья: святость присутствует в нем, но в скрытом виде. Эти дни учат нас скромности – подобно им, человеку не пристало выпячивать напоказ свои достоинства.
Слова раввина оставили Берко в некотором недоумении. Спору нет, сказано красиво, но он ожидал разгадки или какого-нибудь объяснения загадочных намеков Рамбама, однако ребе Михл повернул тему другой стороной.
Мотл не захотел поселиться в хоромах арендатора, а попросил отвести им флигелек на краю дома. Когда-то в нем жила сестра Берко, но незадолго до свадьбы племянницы она переехала к старшей дочери, и в трех комнатках и кухне сложили пасхальную посуду. Комнатки освободили, побелили стены и потолки, покрасили полы, расставили мебель, Мотл привез на телеге сундук со своими нехитрыми пожитками – и после завершения свадебного пиршества молодые удалились в свой флигелек.
Берко не спал всю ночь, его одолевали тяжелые мысли. Как сложатся отношения Златы с мужем, найдут ли они общий язык? Эх, какой еще общий язык, о чем может говорить его умная, начитанная дочка с неграмотным пастухом?
Все намеки и обещания Рамбама поглотил ночной мрак, и Берко уже сомневался в правильности своего решения. Утром он все не решался взглянуть в сторону флигеля и сел пить несладкий чай перед молитвой спиной к окну.
Вдруг отворилась дверь, и на пороге возникла Злата с Мотлом. Берко не поверил своим глазам: куда подевалась его несчастная, заплаканная дочь? Злата сияла, словно солнце на восходе, ее глаза лучились, а с губ не сходила улыбка
