Читаем без скачивания Разбойничья злая луна - Евгений Лукин

Это сумасшествие продолжалось чуть ли не до полудня. Потом он снова оказался в той же комнатке, только на сей раз в ней негде было повернуться. Из рассевшихся на ковре людей Ар-Шарлахи знал только Алият да Илийзу. В центре помещения расстелили карту, и стало совсем тесно. Возникла тоскливая мысль о добром кувшинчике вина, поскольку ясно было, что от главаря сейчас ждут решений, в голове же гудела пустота, и только жилка на виске подергивалась зло и болезненно.

Все, однако, обошлось. Сразу же, испросив на то позволения, заговорил один из незнакомых: смуглый выпуклый лоб, карие округлые глаза, упрямые брови… То и дело почтительно поворачиваясь к Ар-Шарлахи, он как бы давал понять остальным, что сам-то он, темнолобый и кареглазый, лишь глашатай замыслов вождя, не более. А замыслы, насколько мог судить Ар-Шарлахи, были дерзки и тщательно продуманы: отступить в глубь Пальмовой Дороги, вынудив флот Улькара разбиться на несколько караванов, самим же, собрав силы в единый кулак, разгромить их поодиночке, после чего начать блокаду Харвы.

Сначала Ар-Шарлахи ощутил облегчение, когда неизвестный столь любезно избавил его от необходимости строить из себя стратега. Затем пришло беспокойство. Во-первых, незнакомец (узнать хотя бы, как его зовут!) живо напомнил ему Тианги; вскоре Ар-Шарлахи даже стало казаться, что он улавливает в речи нежданного спасителя некую напевность и склонность к ненужным придыханиям. А во-вторых… Что-то не нравилось Ар-Шарлахи в этих детально разработанных планах. Когда же он понял, что именно, ему и вовсе сделалось не по себе.

– Ты говоришь, отступить… – сказал он, и в комнате стало совсем тихо. – А что будет с тенью Ар-Аяфы?

Карие глаза поглядели на него со сдержанным любопытством.

– Ну, поскольку я не государь, – негромко произнес их обладатель, – то ответить точно затрудняюсь. Скорее всего ничего хорошего.

– То есть ты собираешься отдать взбунтовавшийся оазис на милость Улькара? – Слово «милость» Ар-Шарлахи подчеркнул особо, и присутствующие, до этого завороженно слушавшие кареглазого, переглянулись с тревогой. Всем было отлично известно, какой милости можно ожидать от властелина Харвы.

– Тень Ар-Аяфы нам не удержать в любом случае, – пояснил кареглазый. – Сдача ее неизбежна. Кроме того, все кто способен носить оружие, уйдут с нами.

– А кто не способен?

Прямые брови собеседника на секунду перестали быть прямыми и вспорхнули изумленно. Очевидно, вопрос показался странным и наивным.

– Продолжай, – буркнул Ар-Шарлахи.

Кареглазый продолжил, но теперь отношение присутствующих к тому, что он говорил, было другим. Они уже не ловили каждое слово, как некое откровение, но поглядывали то и дело на Шарлаха, пытаясь прочесть по его лицу, как он сам относится к услышанному. А лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Кареглазый начал нервничать и, явно смяв заключительную часть своей речи, умолк.

– Кто еще хочет что-либо мне посоветовать?

Фраза прозвучала несколько оскорбительно. Кареглазый выпрямился и заметно побледнел. Остальные переглянулись. Желающих что-либо посоветовать не нашлось.

– Хорошо, – сквозь зубы сказал Ар-Шарлахи. – Свое решение я сообщу вам чуть позже. А сейчас – идите. Ты – останься, – добавил он, обращаясь к Алият.

Секунда прошла в недоуменном молчании, потом зашуршали плащи, зазвякал металл. Вздыхая, озабоченно перешептываясь вполголоса и покачивая головами, люди поднимались с ковра, и вскоре комната опустела. Некоторое время Ар-Шарлахи сидел с каменным лицом, выпрямив спину, потом вдруг ссутулился и затравленно посмотрел на Алият.

– Слушай, достань вина… – упавшим голосом попросил он.

Та, не говоря ни слова, вышла и вскоре вернулась с кувшинчиком. Тревожно заглянула в глаза.

– Не знаю, что делать… – подавленно пробормотал он, срывая восковую печать.

– Вроде он все правильно говорил… – осторожно заметила Алият.

Ар-Шарлахи сделал ей знак немного помолчать и, отведя повязку с лица, залпом осушил полную чашку. Перевел дыхание, посидел, недобро прищурясь куда-то в угол. Потом вскинул глаза на Алият.

– Кто он?

– В смысле – как зовут?

– Да хотя бы это!..

– Как зовут, не знаю, а кличка – Кахираб.

– То есть выходец из Пьяной тени?

– Ну да… Вчера поднял тень Ар-Нау, привел три корабля…

– Ар-Нау? Так это же совсем рядом с кивающими молотами!

Алият замерла на секунду.

– Ты думаешь, что он… – Она не договорила.

– Да уверен!.. – проворчал Ар-Шарлахи, наливая вторую чашку. – Будь спокойна, без присмотра они меня не оставят… Что же делать-то, а?

Последнюю фразу он произнес самым жалобным тоном. Алият робко подсела и обняла его за плечи. Раба, во всем послушная господину. Раньше ее надо было в бархан закопать…

– Да ничего тебе делать не нужно, – жарко зашептала она. – Они сами все за тебя сделают. Ну что ты – хуже Улькара?..

– А что с Ар-Аяфой?

Алият чуть отстранилась.

– Ты тут вообще ни при чем, – сказала она очень серьезно. – Они сами подняли мятеж. Нас еще не было в этой тени, так ведь?

– Да в том-то и дело! – вскричал он в отчаянии. – Те, о поднял мятеж, уйдут с нами! А те, кто не поднимал? Они-то ведь останутся! В чём они виноваты?

– Ни в чем, – сказала Алият. – Но это ведь война. Всех не сбережешь… Там люди ждут, – напомнила она, кинув на дверь. – Ты пей, да я спрячу…

В угрюмом молчании Ар-Шарлахи выцедил вторую чашку и, отдав ее вместе с кувшинчиком Алият, расстроенно буркнул:

– Зови…

Когда предводители отрядов и послы от взбунтовавшихся теней расселись, Ар-Шарлахи уже восседал на подушках, как и подобает будущему владыке Пальмовой Дороги: позвоночник – прям, глаза – надменны.

– Кто задумал, тот и исполняет, так ведь, Кахираб? – негромко и медленно проговорил он.

Темнолобый кареглазый Кахираб с облегчением нагнул голову в глубоком кивке.

– План – твой, – так же неспешно, словно бы через силу, продолжал вождь. – Стало быть, тебе и командовать…

– Благодарю за честь! – прочувствованно ответил тот.

На него взглянули – кто с завистью, кто с уважением, кто просто внимательно.

На душе у Ар-Шарлахи было скверно. Он ждал, он надеялся, что вино произведет на него свое обычное действие, что в самый последний миг снизойдет вдохновение… Да нет, даже не вдохновение, а просто храбрость. То ли недостаточно выпил, то ли слишком устал, но не вышло, не выговорилось то, что он задумал сказать: «Командуй, отступай, разбивай караваны Улькара поодиночке, а я остаюсь здесь…» И ничего бы они с ним не сделали…

И все же нужно было что-то произнести, смутить, сбить спесь, хоть как-то расквитаться за собственную слабость…