Читаем без скачивания Рассечение Стоуна - Абрахам Вергезе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты обещал. Не вздумай забыть.
Она спрыгнула с меня и была такова. Догнать ее, разорвать на кусочки!
Шива схватил меня за плечи. Ее ли он хотел защитить или просто выступил в роли миротворца, не могу сказать. Глаза он отводил в сторону. Меня всего трясло от ярости, а он сдирал постельное белье. Мои пижамные штаны были насквозь мокрые, Шива обходился без них. Я набрал в ванну воды и помылся, Шива сидел на стульчаке. Вернувшись в спальню, я надел свежую пижаму. Тут вошел Гхош.
— У вас свет. Что стряслось?
— Несчастный случай, — буркнул я.
Шива промолчал. Запах было ни с чем не спутать. Я сгорал со стыда. Можно было свалить все на Генет, но я не стал. Открыл на пять минут окно, и все.
Гхош вытер тюфяк, помог мне его перевернуть, принес свежие простыни, перестелил постель. Мне показалось, он расстроен.
— Возвращайся к гостям, — велел я. — С нами все отлично. Ей-богу.
— Мальчики мои, мальчики… — Пробормотал Гхош. Он решил, что это я намочил постель. — Представить себе не могу, что вы пережили.
Это была правда. Он и представить не мог. Как и мы не могли себе представить, что пережил он.
— Никогда больше с вами не расстанусь.
При этих словах у меня кольнуло в груди. Зачем он это сказал? Как будто все зависит только от него. Как будто забыл про судьбу и туфли Абу Касыма.
Глава четырнадцатая
Слово за слово
Со смерти Земуя прошло шестьдесят дней, а Генет по-прежнему безвылазно сидела дома. Розина из-за своего выбитого зуба старалась не улыбаться и была сурова как абиссинский кабан.
— Довольно, — сказал ей Гебре в День святого Гавриила. — Я переплавлю крест, чтобы сделать тебе серебряный зуб. Пора бы начать скалить зубы и носить белое. Того хочет Господь. Из-за тебя его мир делается мрачным. Даже законная жена Земуя сняла траур.
— Ты называешь эту шлюху его женой? — закричала Розина. — Да стоит подуть сквозняку, как она уже ноги расставила. Не говори при мне о ней.
На следующий день она вскипятила целый котел черной краски и погрузила в него все свои вещи и большую часть школьной одежды Генет.
Хема попыталась уговорить ее разрешить дочке ходить в школу и получила отпор:
— Траур еще не закончился.
Через два дня, в субботу, выходя на кухню, я услыхал из жилища Розины лулулу с оттенком некой торжественности. Я постучал. Розина чуть приоткрыла дверь и оглядела меня горящими глазами. В руках у нее была бритва.
— У вас все в порядке?
— Все хорошо, спасибо.
И она захлопнула дверь. Но я успел заметить Генет с полотенцем на лице и какие-то кровавые тряпки на полу.
Я тут же рассказал все Хеме, и теперь уже она постучалась к Розине. Розина замялась.
— Входите, если приспичило, — сказала она наконец. — Мы закончили.
В комнате пахло женщинами. И ладаном. И еще свежей кровью. Прямо нечем было дышать. Голая лампочка под потолком не горела.
— Закрой дверь, — бросила мне Розина.
— Не закрывай, Мэрион, — возразила Хема. — И включи свет.
У кровати Генет на тумбочке стояла спиртовка. Рядом лежали бритва и окровавленный кусок ткани.
Генет сидела смирно, уперев локти в колени, руки ее с зажатыми в них тряпками обхватывали лицо. Поза мыслителя, если бы не эти тряпки.
Хема отняла ее руки от лица. На висках возле бровей — глубокие вертикальные разрезы вроде цифры 11, по два с каждой стороны. Свернувшаяся кровь была черная как смола.
— Кто это сделал? — возмутилась Хема, прижимая к ране тампон.
Ответом ей было молчание. Розина с улыбкой смотрела куда-то вдаль.
— Я спрашиваю, кто это сделал? — Тон у Хемы был острее бритвы, которая нанесла раны.
Генет ответила по-английски:
— Это я ее попросила.
Розина резко одернула ее на языке тигринья. Я знал, что эта короткая гортанная фраза значит «Замолчи». Генет не послушалась.
— Это знак моего народа, — продолжала она, — знак племени отца. Если бы отец был жив, он бы мною гордился.
Хема немного помолчала. Черты ее смягчились.
— Твой отец умер, девочка. Ты, по милости Господней, жива.
Розина нахмурилась. Слишком много английских слов, по ее мнению.
— Идем со мной. Позволь мне обработать раны, — проговорила Хема.
Я опустился на колени:
— Пойдем с нами. Ну пожалуйста.
Генет тревожно посмотрела на мать и прошипела:
— Вы только все испортите. Мы с ней обе хотим, чтобы остались следы. Прошу вас, уходите.
Гхош посоветовал сохранять спокойствие.
— Она нам не дочь.
— Ошибаешься. Она ест с нами за одним столом. Мы оплачиваем ей школу. Если с ней приключилось что-то недоброе, мы не можем просто взять и умыть руки.
Слова Хемы потрясли меня. Какое благородство! Но если Хема считает, что Генет сестра мне, это все осложняет. Ведь мои чувства к ней… не подобают брату.
Гхош произнес успокаивающе:
— Это все для того, чтобы предохранить ее от сглаза. Все равно что pottu в Индии, милая.
— Моя pottu легко стирается, милый. Никакого кровопролития.
Неделю спустя Хема и Гхош вернулись домой под громкие причитания Розины. Впрочем, их уход на работу сопровождался теми же завываниями. Она горько жаловалась на судьбу, Бога, императора и упрекала Земуя за то, что оставил ее.
— Вот-вот, — сказала Хема. — Бедная девочка совсем рехнется. А мы, значит, так и будем стоять в сторонке?
Хема объявила общий сбор. Под ее знамена собрались Алмаз, Гебре, В. В., Гхош, Шива и я. Всем составом мы ворвались к Розине, Хема взяла Генет за руку и отвела к нам, предоставив остальным принуждать Розину к миру. А та надрывалась, что у нее похитили дочь…
Дверь в спальню Хемы была закрыта. Мы слышали, как Генет плещется в ванне. Хема вышла за молоком и попросила Алмаз порезать папайю, сбрызнуть лимоном и посыпать сахаром. Вскоре Алмаз прошествовала в спальню, да так и осталась за закрытой дверью.
Через час Хема и Генет вышли рука об руку. На Генет была желтая блузка в блестках и переливчатая зеленая юбка — часть танцевального облачения Хемы. Волосы зачесаны назад, глаза подведены, голова высоко поднята, осанка царственная — ну прямо королева, которую освободили из темницы и вернули на трон. Да, она была моя королева, никакая не сестра, и я хотел ее видеть рядом с собой, и восхищался ею, и был ее вернейшим подданным. Блестящее зеленое сари Хемы оказалось в тон наряду Генет. На этом фоне Алмаз чуть было не проскользнула на кухню незамеченной. А посмотреть было на что: глаза подведены, губы накрашены, щеки нарумянены, в ушах огромные серьги, очень идущие к ее волевому лицу…
Впятером мы забрались в машину. Генет расположилась на заднем сиденье между мной и Шивой. На Меркато Хема приобрела ей новый комплект нарядов. Рождество, Дивали[76] и Мескель слились в один радостный день.
Поход по магазинам мы завершили в кафе Энрико. Гёнет сидела напротив меня, улыбалась и лизала мороженое. Потихоньку она разговорилась. Если ей промыли мозги, как выразилась Хема, то теперь рассудок к ней возвращался.
Я воспользовался моментом, убедился, что под столом мне ничего не мешает, и со всей силы пнул ее в голень. Любовь переполняла меня, но из головы не шла постельная сцена двухнедельной давности, а также ее прискорбные последствия. Красота ее тела, словно парящего надо мной в воздухе, потрясала. А мокрое белье я бы охотно стер из памяти.
Гримаса боли исказила лицо Генет, на глаза навернулись слезы, но она не издала ни звука.
— Что случилось? — участливо спросил Гхош. Она пролепетала:
— Мороженым подавилась.
— Ай-ай-ай. Мороженое в голову ударило. Феномен, достойный изучения, а, Хема? Это какой-то эквивалент мигрени? Недуг всех поражает или только некоторых? Какова длительность болезни? Имеются ли осложнения?
— Милый, — Хема поцеловала его в щеку, редчайшая демонстрация чувств на публике, — наконец-то ты нашел явление, которое я не прочь исследовать на пару с тобой. Как я понимаю, для эксперимента понадобится масса мороженого?
В машине Генет показала мне след от удара.
— Доволен? — спросила она спокойно.
— Нет, это только разминка. Я с тобой еще рассчитаюсь.
— Еще испортишь мой новый наряд, — произнесла жеманно Генет и навалилась на меня. Шрамы возле глаз еще отливали красным.
Хема сочла их варварством, но на мой вкус, они были прекрасны. Я приобнял Генет. Шива не сводил с нас глаз: интересно, что я еще выкину? Шрамы придавали Генет не по годам мудрый вид, ибо находились на местах, где у людей пожилых образуются морщинки. Она улыбнулась, и морщинки задвигались, растянулись. Сердце у меня колотилось в истоме. Кто эта красавица? Она не сестра мне. И не подруга. В определенном смысле она — мой противник. И любовь всей моей жизни.