Читаем без скачивания По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир» - Наталья Григорьевна Долинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда я взялась за окончательный текст «Войны и мира» – и поняла: если бы Толстой не написал этого последнего варианта, тот, предыдущий, казался бы высочайшим достижением литературы. Но Толстой всё ещё был недоволен собой – и снова переделывал, и снова дописывал, – то, что мы читаем сейчас, больше, чем высочайшее достижение литературы; это жизнь, как она есть.
Что же там было, в кратком варианте?
Пьер, как и теперь, попадал в плен. Но там, в плену, его находил офицер французской армии, которому он спас жизнь, – только там он назывался не Рамбаль, а Пончини и был итальянцем. Пончини пытался помочь Пьеру, но сам вскоре попал в плен к русским.
Ростовы с князем Андреем жили в это время в Тамбове (а не в Ярославле, как в окончательном тексте). Туда к ним приехала княжна Марья. Брат встретил её «с исхудавшим, переменившимся, виноватым лицом, с лицом ученика, просящего прощения, что он никогда не будет с лицом блудного возвратившегося сына».
Раненый князь Андрей стал добр и мягок, как и его отец перед смертью. Он думает об одном: «Не своё, а чужое счастье!» Зная, что княжна Марья понравилась Николаю Ростову, он хочет устроить счастье сестры, а к Наташе он теперь относится по-дружески, по-братски.
И вот, «улыбаясь доброй болезненной улыбкой», он говорит Соне, что княжна Марья влюблена в Николая. Соня убегает в спальню плакать и думает: «Да, да, это надо сделать; это нужно для его счастья, для счастья дома, нашего дома». Получается, что не старая графиня, а князь Андрей подтолкнул Соню к решению вернуть Николаю свободу, и Соня согласилась на это со слезами, но без бунта. Когда приехала княжна Марья, князь Андрей спросил её о Николае «с хитрой звёздочкой во взгляде: – Кажется, пустой малый?» – и был очень доволен, услышав, как сестра испуганно вскрикнула: «Ах, нет!»
О Наташе он сказал княжне Марье: «Прежнее всё забыто… Я… мы дружны и навсегда останемся дружны, но никогда она не будет для меня ничем, кроме как младшей сестрой. Я никуда не гожусь».
В разговоре с Соней князь Андрей говорит: «Я знаю, что меня она никогда не любила совсем. Того ещё меньше. Но других, прежде?
– Один есть, это Безухов, – сказала Соня. – Она сама не знает этого».
И с этого дня все – в том числе князь Андрей – начали говорить с Наташей о Пьере, хвалить его. Вдобавок взятый в плен Пончини оказался в Тамбове, рассказал князю Андрею о признаниях Пьера и «был подослан к Наташе», чтобы поведать и ей о любви Пьера.
Могло так быть на самом деле? Почему же – вероятно, могло бы. Но насколько точнее, вернее, проще – насколько е с т е с т в е н н е е происходит всё в последнем, окончательном варианте романа!
Когда мы говорили о третьем томе, я сознательно пропустила сцену встречи князя Андрея с Наташей в Мытищах. Эту сцену нельзя ни пересказывать, ни объяснять: сколько её ни перечитываешь, она всё равно остается в памяти как одно из самых грустных и сильных впечатлений не литературы – жизни: Наташа, неподвижно сидящая «на том самом месте, на которое она села приехавши», и упрямство, с которым она убедила мать и Соню, что заснула, и «нагоревшая большим грибом сальная свечка» в комнате, где лежал князь Андрей…
«Ей казалось, что-то тяжёлое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось её замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце».
«Он был такой же, как всегда; но воспалённый цвет его лица, блестящие глаза, устремлённые восторженно на неё, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, придавали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видела в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку».
Толстой верен себе: он показывает эту сцену дважды: глазами Наташи, весь день жившей надеждой, что ночью она увидит его, и потом глазами Андрея, который только теперь, в бреду, «понял её чувство, её страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз понял всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею».
«Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!»
Даже цитировать больше кажется кощунством: эти страницы каждый читает наедине с собой; добавлять к ним нечего.
Но – представить себе, чтобы после этой встречи князь Андрей мог сватать Наташу Пьеру, говорить о ней с Соней!
Ещё в госпитальной палатке, когда он увидел Анатоля, ему открылась «восторженная жалость и любовь» к людям. Но именно Наташу «изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему…»
Что изменил Толстой, в который уже раз переписывая эти страницы?
Прежде всего, он убрал пленного Пончини – слишком много совпадений получалось, если он встретил бы Наташу. В окончательном варианте романа Пьер называет фамилию и полк Рамбаля, чтобы убедить маршала Даву, что он не шпион, но никакой роли эти сведения не играют. Потом Рамбаль попадает в плен к русским, но не встречается ни с Пьером, ни с кем-либо из его знакомых.
Но это – не главное. Главное – то, что в окончательном тексте князь Андрей любит Наташу и Наташа любит князя Андрея; его разговоры о Наташе с кем бы то ни было невозможны, потому что здоровый или больной, умирающий, но князь Андрей не тот человек, который станет спрашивать у Сони, кого прежде любила его возлюбленная.
В окончательном варианте князь Андрей НЕ становится мягок и добр перед смертью. Княжна Марья ждала этого: «она знала, что он скажет тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью…» Но всё было иначе, потому что в жизни ничего нельзя предвидеть и предсказать.
Княжна Марья приехала к Ростовым в Ярославль по трудной объездной дороге, где могли встретиться французы, и привезла ребёнка – семилетнего Николушку. Она удивляла спутников своей «твёрдостью духа и деятельностью»: они не знали, что в эти дни опасного переезда и тревоги за брата в ней проснулся нрав отца; старый князь недаром воспитывал дочь, она вовсе не так беззащитна и беспомощна, как ему думалось в одинокие его последние ночи. Но он
