Читаем без скачивания Гибель и воскрешение разведчика - Владимир Карпов

«Ну, опять его понесло», – раздраженно подумал Доброхотов и, чтобы разом всему положить конец, поднялся и громко объявил:

– Старшего лейтенанта Ромашкина за оскорбление капитана Морейко, старшего по званию, предупреждаю о неполном служебном соответствии. Письменный приказ получите сегодня же!

Доброхотов расстроился оттого, что в дивизии завелся такой человек, как Линтварев. Из-за этого Линтварева он, комдив, вынужден пойти на хитрость: за один проступок дважды не наказывают. Объявляя Ромашкину большое взыскание, он избавлял разведчика от возможных других неприятных последствий, но тем самым брал на себя часть ответственности – защитил человека с сомнительными политическими высказываниями. А Линтварев из тех политработников, который может этим воспользоваться и нагадить и ему, генералу.

– Черт знает чем приходится здесь заниматься, когда люди на том берегу жизни кладут! – шумел генерал. – Вы, Караваев, наведите порядок в полку и будьте готовы завтра же выступить на плацдарм. Хватит, наотдыхались! Отличились!

Генерал и начальник политотдела уехали.

Ромашкину все сочувствовали: и Колокольцев, и Люленков, и офицеры штаба. Караваев после отъезда начальства сказал:

– Садись поешь, наверное, не завтракал и не обедал сегодня? Ты вот что… Ты духом не падай.

Ромашкину было приятно, что командир поддерживает его в трудную минуту.

На капитана Морейко Василий не обижался, конечно, не следовало его бить. Но Линтварев – вот кто возмущал и удивлял: заварить такое дело, вспомнить госпитальный разговор, так бессовестно все извратить! И снятую судимость вспомнил. Зачем ему все это понадобилось? Почему невзлюбил? За что мстит?

Не знал Ромашкин о том, что Линтварев к нему не испытывал неприязни; будь на месте Василия другой, Линтварев поступил бы так же – это всего-навсего его тактический ход, желание упрочить свое служебное положение, своеобразный испуг перед большим командирским авторитетом Караваева, попытка поставить себя если не в равное с ним, то уж обязательно в независимое положение.

Непонятна была Ромашкину и суровость комдива – уж ему-то чем не угодил? Василий сидел напротив Караваева, ел, не замечая вкуса пищи, говорил будто о ком-то другом, не о себе:

– Все сразу забыли. Вчера был хороший, сегодня плохой. Генерал три награды вручил, а сегодня – бах! – неполное служебное соответствие!

Караваев, понизив голос, сказал:

– Ты генералу спасибо скажи – выручил он тебя. Если бы не он, загремел бы под трибунал, да еще с политическим хвостом.

Ромашкина удивило это объяснение, но, поразмыслив, понял – командир полка прав: все могло кончиться гораздо хуже.

В полк Караваева приехал член Военного совета армии генерал Бойков. Сначала он намеревался побывать на НП командира дивизии Доброхотова. Но, услыхав о натянутых отношениях нового замполита Линтварева и подполковника Караваева, решил побывать в полку, разобраться.

Генерал прибыл в полк, когда наступление было остановлено контратакой фашистов. На НП полка не было ни командира, ни замполита – они оба ушли в батальоны, которые дрогнули под сильным ударом танков.

Линтварев был в первом батальоне, у капитана Куржакова. Григорий уже командовал батальоном, заменив погибшего Журавлева. Куржаков знал о размолвках замполита и командира полка, знал и подробности от Ромашкина, за все это невзлюбил Линтварева. Когда тот прибежал в батальон и с ходу закричал:

– Почему не продвигаетесь?

Куржаков, еле сдерживая себя, ответил:

– Может, вы покажете, как это сделать?

К удивлению капитана, Линтварев не смалодушничал, сухо и официально бросил:

– Покажу, если вы разучились. – Он вышел в первые ряды залегших рот и сказал Куржакову: – Попросите артиллеристов дать налет.

Куржаков позвонил по телефону, надорванным голосом передал координаты и команду. Вскоре послышались выстрелы пушек, и темные султаны намокшей под дождем земли вскинулись впереди на бугре, где засели немцы.

– Встать! За мной! За Родину! – закричал Линтварев и первым побежал вперед, размахивая пистолетом.

«Не трус», – подумал Куржаков, поспевая за ним.

Пулеметы встретили атакующих дружным огнем, и тут же заклевали землю мины. Бойцы залегли. Лег и Линтварев. Куржаков решил показать замполиту, что он все же храбрее его. Подошел к нему, распростертому на земле, и, спокойно скручивая цигарку, буднично спросил, стоя под свистящими пулями:

– Ну, что дальше будем делать?

Линтварев удивленно уставился на него снизу вверх, взял себя в руки.

– Прекратите этот глупый форс! Ложитесь! Я вам приказываю!

Куржаков опустился на землю, лег не на живот, а на спину, словно, загулявшись по этим полям, устал и теперь, отдыхая, пускал дым в небо.

У гитлеровцев заработали моторы танков, замелькали, задвигались каски в траншее.

– Сейчас пойдут в контратаку, – сказал сдержанно Линтварев. – На ровном месте они нас раздавят. Надо отойти, встречать танки в траншее.

– Вы же говорили: только вперед! – невозмутимо напомнил Куржаков.

Линтварев вдруг обложил его трехэтажных матом.

Куржаков засмеялся.

– Оказывается, вы умеете и по-человечески разговаривать! Разрешите отвести батальон?

– Отводите.

Потом они вместе отбивали контратаку, и Куржаков еще раз убедился – замполит не из трусливых! Когда бой стих, с НП полка сообщили: Бойков вызывает к себе Линтварева.

Генерал успел побеседовать с Караваевым и несколькими офицерами-коммунистами, все говорили не в пользу замполита, да Бойков и сам видел по фактам – не сумел Линтварев на новом месте войти в коллектив. Член Военного совета хорошо знал подполковника по работе в политотделе армии, там его педантичность, исполнительность с бумагами были очень полезны и уместны, а вот здесь, в общении с людьми Линтварев, опираясь на служебную требовательность, боролся не за общее дело, а за свой личный авторитет.

Бойков собирался отругать Линтварева, но, посмотрев на усталое его лицо, на испачканную одежду, подумал: «Неуютно ему здесь. Одиноко, наверное, себя чувствует среди новых людей. Хоть и сам виноват в этом, надо его поддержать».

– Лихо ты, Алексей Кондратьевич, в атаки ходишь! – улыбаясь, сказал Бойков. – Видел я в стереотрубу.

– Приходится, – коротко ответил Линтварев, еще не отдышавшись после быстрой ходьбы.

– Ну, как ты на новом месте? Как народ? – непринужденно, будто ничего не знает и ведет обычный разговор, спросил генерал.

– Народ хороший, – ответил подполковник, сдерживаясь, чтоб не посмотреть на Караваева, оценит ли тот его благородство.

– Значит, все нормально?

– В основном.

– За исключением пустяка, как в песенке про маркизу? Ну-ка, давай пройдемся. Устал я целый день в машине скрюченным сидеть.

Они спустились в лощину, где можно было ходить в рост. И вот здесь Бойков перешел на серьезный тон. Генерал спрашивал со своих политработников гораздо строже, чем со строевых офицеров. Объяснял это не особым расположением к строевикам, не тем, что у них работа сложнее и ответственности больше, – политработник в глазах члена Военного совета был да и на самом деле являлся человеком, для которого моральная непогрешимость – самое необходимое качество его профессии.

– Почему вас не принял коллектив? Почему вы не сошлись с людьми? – строго спрашивал Бойков.

– Здесь был не коллектив, а семейственность. Старшие покрывали младших. Сора не выносили из избы. А я на это не пошел.

– Факты? – коротко спросил Бойков.

– Старший лейтенант Ромашкин избил капитана Морейко, дежурного по штабу. Это хотели замазать, а я не позволил. Поставил вопрос принципиально. Тем более у Ромашкина антисоветское прошлое.

Генерал все это уже слышал от других; обвинение в политической неблагонадежности, по мнению Бойкова, было наиболее серьезным пунктом в деле Ромашкина. Поэтому до прихода Линтварева генерал побеседовал с уполномоченным особого отдела Штыревым, который сказал, что никогда у разведчика таких высказываний не наблюдалось, хороший, смелый парень, а обвинение это Линтварев привез с собой, якобы где-то в госпитале слышал крамольные слова от Ромашкина.

Свою информацию Штырев завершил таким мнением:

– Я разбирался – ничего серьезного нет. Случайно оброненная фраза, да и то без политического смысла. Зря подполковник на хорошего разведчика бочки катит.

Узнав все это, Бойков хотел выяснить, в чем же причина такого обвинения со стороны Линтварева. Поняв в конце концов, что Алексей Кондратьевич при самозащите просто «закусил удила», Бойков строго отчитал его:

– Вы не поняли ни людей, ни обстановки. Здесь не семейственность, а хорошая боевая семья! И очень плохо, что вас не приняли в эту семью. Вы здесь чужой. Вы противопоставили себя коллективу. Вас надо убирать из полка. Я не делаю этого лишь потому, что затронута честь политработников вообще. Уронили ее вы. Я еще не встречал в своей практике такого, чтобы политработник не нашел общего языка со здоровым коллективом. Подчеркиваю – со здоровым! Потому что полк всегда прекрасно справлялся со всеми боевыми задачами. – Генерал искренне переживал оплошность своего подчиненного, такое действительно редко случалось. – Я вас оставляю здесь для того, чтобы вы восстановили не только свое имя, но и доброе отношение к званию политработника. Обещаю вам приехать через месяц. Если вы не справитесь с этой задачей, нам придется расстаться.