Читаем без скачивания Чумные псы - Ричард Адамс

– Ты чего, приятель? – спросил он, когда Шустрик неожиданно уронил кость и уставился на запад, уши торчком, голова поднята по ветру. – Опять, что ли, накатило?

– Нет, лис, со мной все в порядке. Раф! Эй, Раф!

– Ррых! Не слышит он тебя, шкуру лежит просушивает. Что тебе померещилось? Увидал там что?

– Это далеко, лис. Видишь – темно-синее. Это не небо. Это как огромная рана между небом и землей. Наверно, они вскрыли вершину холма. Но почему оттуда льется синяя кровь?

– Ну, поехал опять, как в том сарае. Глядишь-то куда?

– Вон туда, между холмами.

Милях в десяти от них, к западу от далеких вершин Верескового холма и Белохолмья и за ними, на ясном солнечном небе по всему горизонту неподвижно лежала какая-то линия цвета индиго.

– Там, что ли? Там море. Разве не знаешь? – Шустрик изумленно смотрел на лиса, и тот добавил: – Не то что там задница какая.

– Наверное, не знаю. Что такое море? Это место? То самое, что когда от него дует ветер, на языке становится мокро?

– Это соль и водоросли. Там кругом вода, вода и еще иногда волны.

– Значит, мы там не сможем жить? А выглядит оно так… Ну, спокойно, что ли. Неужели нам нельзя пойти туда и остаться?

– Кота в перьях видал? – коротко ответил лис вопросом на вопрос и стал карабкаться по камням к Рафу, который, проснувшись, принялся ловить зубами отогревшихся на солнце мух.

Шустрик же остался на месте и завороженно смотрел на далекую синюю полосу. Вода… Неужели это спокойное синее пятно у неба и впрямь просто вода? Проглядывая между холмов, это самое море казалось таким твердым, ровным и неподвижным. Но оно было дальше, чем холмы, глубже, глубже в разверстой ране, там, глубоко внутри.

«Наверное, его можно засунуть обратно, – размышлял Шустрик. – Это неправильно, что его вот так вот разрезали. И все-таки оно там есть. Забавно… А я и не знал. А если закрыть эту дырку, то я, наверное, поправлюсь. Но туда так далеко… Если бы нынче утром меня не вытащили из моей башки, я бы, наверное, придумал, как туда добраться, как его достичь. Но кто бы мог подумать, что оно все еще там?»

Шустрик закрыл глаза, порыв озорного соленого ветра пробежал по траве и пропел свою еле слышную песню, слабые запахи нахлынули на пса, как волны, – эта песня и запахи то приближались к его ноздрям и ушам, то удалялись.

Мозги твои мы, нас уперБелохалатник, подлый тать.Но может проясниться взор,И рана станет заживать.Так что ж, тебе не выбирать –Тропа безумия дана:Пропавший пес, иди искатьПропавшего хозяина.

– Эх, кабы мне удалось собраться с мыслями, – пробормотал Шустрик себе под нос. – Но мне так хочется спать. День был длинный – нужна длинная ночь, ничего не поделаешь. Какая ровная трава – колышется, словно мышиные хвостики…

Успокоившись и в конце концов забывшись, Шустрик крепко заснул на припекающем ноябрьском солнышке.

Филлис Доусон, владелица магазина в Озерном Крае, перенесла вчера потрясение, – настучал на машинке Дигби Драйвер (в последние годы он редко брал в руки перо, разве чтобы поставить подпись). – В чем причина? Ее мусорные бачки подверглись нападению мародеров нового толка – таинственных собак, которые вот уже который день не дают спокойно спать фермерам в тихой, проникнутой духом старины долине Даннердейл, графство Ланкашир, в самом сердце Озерного Края, родины поэта Вордсворта. Торговец готовым платьем Давид Эфраим, который был при таинственных обстоятельствах застрелен возле своей машины на пустынном берегу ручья Бурливого, встретил смерть именно в тот момент, когда местные фермеры прочесывали окрестные холмы в поисках четвероногих террористов; судя по всему, это еще одно звено в цепи, которую предстоит распутать, чтобы добраться до сути этой загадки. Откуда взялись таинственные собаки, где они скрываются? Усилия Филлис Доусон посодействовать разгадке тайны оказались тщетны: хотя ей и удалось запереть собак в сарае, они бежали прежде, чем Стивен Пауэлл, научный сотрудник Центра жизнеобеспечивающих программ, расположенного в восемнадцати милях от места происшествия, в Лоусон-парке, прибыл на место с целью опознания животных и принятия мер. Правы ли фермеры, заявляя, что четвероногие робингуды представляют серьезную опасность для общества, или их опасения беспочвенны? Возможно, у собак окажется стопроцентное алиби, но чтобы спросить их об этом, надо сначала выяснить, где они прячутся. Этим вопросом озабочен сегодня весь Озерный Край; я продолжаю журналистское расследование в патриархальном городке Конистон, где когда-то жил знаменитый викторианец Джон Рескин.

«Для первого очерка сойдет, – рассудил Дигби Драйвер. – Если окажется маловат по объему, редактор всегда может долить воды. Связь собак с Лоусон-парком прибережем до завтра. Как раз то, что надо, – скандальное разоблачение, эффект разорвавшейся бомбы. „Почему нас держат в неведении“ и все такое прочее. Вопрос, удастся ли Центру отвертеться. Мы знаем, что от них сбежали две собаки; благодаря милейшему мистеру Стивену, дай ему бог здоровья, мы знаем, что с ними там вытворяли и каковы они на вид. Можно не сомневаться – по крайней мере не стоит, – что именно эти собаки обчистили мусорные бачки мисс Доусон. Но этим читателя не проймешь. Важно выяснить, эти ли собаки убивают овец, а самое главное, причастны ли они к смерти Эфраима. Нам нужны неоспоримые свидетельства вопиющей халатности властей. Халатности, халатности я эту песнь пою, – промурлыкал он на радостях. – Мы сэру Айворстоуну состряпаем статью и склоним всех читателей к негодованию. Ра-адостно все…»

Он оборвал песню и взглянул на часы.

«До открытия десять минут. Что ж, пока грех жаловаться. Честно говоря, никак не думал, что мне сразу же так крупно повезет. Едва въехав в Даннердейл, сразу же нарваться на собак, да еще и на милягу Пауэлла. Но все же мы еще не подцепили читателя на крючок и не вылезли на первую полосу – а это моя цель, чего бы то ни стоило. Тайсон… и Руднер… гм-гум! Узнать бы, кем этот Руднер был раньше, – можно попросить Симпсона проверить…»

Дигби Драйвер не спеша направился к «Короне». Спустились мягкие предзимние сумерки, пропитанные чуть слышным шорохом моросящего дождика и запахами осеннего леса с окрестных холмов. Вдали, сквозя в изгибах улиц и в просветах между домами, отливала тусклым светом серая поверхность озера, гладкая и упругая, как кожа угря, и была в ней некая дробность, точно она слагалась из тысяч тусклых судеб тех, что жили здесь на озерных берегах, – тех, что давно уже канули, подобно ягодам и палой листве, в тихий омут забвения, чтобы незримо и неотступно следить оттуда за бесчисленными живыми. В садах горели бронзой хризантемы, за красными шторами светились огни, а из увенчанных колпаками труб выползали, чтобы улететь по ветру, струйки дыма. Прогрохотал грузовик, перейдя на склоне на первую передачу, и едва утих шум мотора, глуховатое, неумолчное бормотание воды снова заполнило тишину, точно распрямился примятый лошадиным копытом вереск. Часы пробили шесть, залаяла собака, ветер проволок по гравию бумажный пакет, черный дрозд, сонно покликивая, перепорхнул с одной изгороди на другую, отстоявшую ярдов на десять.