Читаем без скачивания Огненная дуга - Николай Асанов

— Самолет! Самолет! Наш связной У-2… — И грустно добавила: — Через несколько минут дома будет, а нам идти да идти…

Никита взглянул на солнце. Высоко еще — не больше пяти часов. И пригревает хорошо. Пусть бы скорее обдуло эту мокреть, овеяло землю, установились бы дороги, не только идти, а и наступать было бы легче. Перевел глаза на самолет и вдруг увидел, что самолет пошел на снижение, закачался, потянул быстрее, а из мотора выхлестнул черный дым. И только тогда услышал — из ближнего леска хлопнула зенитка, застрочил крупнокалиберный пулемет. Самолет тянул к дороге, заметно теряя скорость. Галина выскочила на горку, закричала: «Немцы!» — и быстро побежала вперед.

Верхотуров увидел, как от леса отделились тоненькие фигурки вражеских солдат. Самолет все снижался. Летчик, должно быть, храбрый парень, на горящем самолете продолжал полет, уходя к дороге. Но дорога была пустынна. Только два человека были на ней, а от леса бежали гитлеровцы. Верхотуров хотел определить их число, да слишком много их было, чтобы пересчитать на бегу.

Галина уже стреляла по немцам. Дымящий У-2 коснулся колесами размокшей земли, подпрыгнул. Два человека выскочили из него раньше, чем он остановился, отбежали немного. И вдруг самолет вспыхнул ярким пламенем, как будто только и дожидался момента, чтобы ушли люди.

Верхотуров выстрелил в ближнего гитлеровца, а выпрыгнувшим из самолета закричал: «К балочке! К балочке бегите!» Галина окликнула бегущего офицера: «Товарищ Суслов!» — и Верхотуров узнал адъютанта генерала. Суслов бросился к Галине, вдруг подставил ей ножку, Галина упала. Верхотуров заметил, как пулеметный вихрь пролетел над ними, срывая с гребешка пахоты черные комочки грязи. «Ловкий парень!» — подумал он и припал к земле, выпуская короткие очереди, стремясь стрелять прицельно. Между тем летчик уже добежал до балки, прилег на краю ее и теперь стрелял в гитлеровцев из пистолета.

Немцы подбежали метров на пятьдесят, потеряв несколько человек, и залегли полукругом, должно быть не сообразив еще, что русских в балке всего четверо. Часть гитлеровцев переползала вправо, собираясь окружить летчика. Остальные вели сильный огонь, не давая поднять голову.

Верхотуров и летчик перебежали на противоположный склон балки. Суслов лег рядом с Галиной, посмотрел на нее. Она невольно поправила выбившиеся из-под шапки волосы и подумала, какой, вероятно, у нее страшный вид.

Суслов усмехнулся невеселой усмешкой, сказал:

— Ну вот все и кончается. И незачем было вам волноваться…

Она не поняла, переспросила:

— О чем вы, Павел?

— О вас, Галина, и о себе. Надо было вам, Галина, полюбить кого-нибудь другого, например Тимохова… — При воспоминании о майоре лицо Суслова исказилось гримасой, — Были бы вы в тылу, о смерти не думали, прожили бы еще лет тридцать. А тут всей жизни осталось тридцать минут… — Он выстрелил и потянул Галину пониже в балку. — Хотят забросать гранатами… Так о чем я?.. — Он замолчал, словно вспоминая, о чем говорил. Потом вынул из сумки какие-то бумаги, стал поджигать их. Галина с удивлением смотрела на него. Толстый пакет, в котором были запечатаны бумаги, не загорался. Суслов надорвал уголок, пламя побежало по бумаге синим мотыльком. Галина приблизилась, ударила Суслова по руке, огонь погас.

— Что вы делаете? — резко крикнула она.

Он повернул к ней нахмуренное лицо, отвел ее руку, сухо ответил:

— Выполняю инструкцию.

— Та-ак, — удивленно протянула Галина, приподнялась над краем балки, увидела неподвижно лежащих вражеских солдат, снова взглянула на Суслова.

Он чего-то ждал от нее, все еще держа в руках зажигалку и бумаги. Она уперла автомат диском в мягкую землю, ожидая когда кто-нибудь из гитлеровцев поднимется, и, не оборачиваясь больше к капитану, сказала:

— Почему вы решили, что я вас люблю? Это была детская болезнь. Знаете, этакий блестящий офицер пленяет сердце девушки, а на самом деле и он не такой уж блестящий, и она не такая дура. Понятно? И любить вас не за что. Ведь вы не верите в жизнь. Верно? Если бы верили, не стали бы уничтожать бумаги, от которых зависит, может быть, и жизнь и смерть тысяч людей…

Он не ответил, глядя вперед прищуренными глазами, словно считая лежащих гитлеровцев. Галина помолчала с минуту, потом добавила равнодушным тоном:

— А Тимохов, вероятно, ждал бы до конца, что его выручат, и до конца бы стрелял. А когда уже по смог бы стрелять, тогда бы сжег свои документы, хотя и документы-то у него совсем чепуховые, какие-нибудь накладные… Между прочим, здесь дорога проезжая, через тридцать минут тут целый полк пройдет.

Посыпалась мокрая земля с гребня балки, послышался свист пуль. Почему-то казалось, что посвистывают маленькие птицы, — может, потому, что пахло весенней, теплой землей, дул легкий ветер, а может, просто было приятно в последний раз подумать о жизни и весне. Верхотуров стрелял короткими очередями. Потом послышался крик, взрыв гранаты. Оглянуться было некогда, немецкие солдаты вдруг вскочили и бросились к балочке. Галина сразу забыла обо всем: она видела только перебегающих врагов, которых нельзя было подпустить ближе чем на пятьдесят метров, иначе они забросают гранатами. Рядом она слышала дробь автомата Суслова. Гитлеровцы залегли снова. Она выждала паузу и сказала:

— А вы, Павел, видно, приготовились уже стреляться?

И опять он ничего не ответил. Тогда Галина повернулась в сторону Верхотурова. Тот помахал ей рукой и крикнул:

— Держитесь, держитесь, у меня все в порядке!

Далеко на горизонте показались два вездехода. Они шли но целине, приминая желтую прошлогоднюю траву.

Галина повернулась к Суслову:

— Простите, товарищ капитан, за напоминание. Тридцать минут кончились. Вон наши идут. Ракеты у вас есть?

Суслов молча отстегнул от пояса ракетницу, дважды выстрелил из нее — высоко поднялись зеленая и красная ракеты. На вездеходах поняли сигнал: обе машины двинулись в сторону залегших в поле гитлеровцев, стреляя по ним из пулемета. Немцы начали отползать к лесу.

С вездеходов продолжали вести по ним огонь.

Верхотуров закричал:

— Галя, возьми по балочке влево!..

Теперь он вел непрерывную стрельбу. Галина пробежала, не пригибаясь, по балке, открыла огонь. Несколько гитлеровцев не успели отползти к лесу. Верхотуров крикнул:

— Сдавайтесь!

Один из них проворно помахал грязным платком. Суслов что-то сказал им по-немецки, они бросили автоматы в сторону, поднялись и пошли к балке, подняв руки.

Пленные стояли, прижавшись друг к другу, бледные, трясущиеся, словно их колотила лихорадка. Вездеходы вышли на шоссе, из первой машины выскочил Мусаев. Верхотуров подтянулся, улыбаясь широкой улыбкой и подмигивая Галине. Галина стояла, опустив глаза. Пленные боязливо смотрели на генерала, только что бросившегося в атаку против них на машине, которая даже не была бронирована. Мусаев был весел, возбужден. Увидев Верхотурова и Галину, он рассмеялся, сказал:

— А, старые знакомые! Как ваша рана, Казакова?

Галина удивленно взглянула на него, а он, обращаясь к сидящему в машине начальнику штаба, пояснил:

— Радистка из дивизии Ивачева. Не захотела ехать в госпиталь… Добрый боец! Хотя некоторые офицеры не замечают этого. — И сразу заговорил с Сусловым: — Ответ из штаба фронта привезли?

Суслов подал генералу пакет с обожженным углом. Генерал внимательно посмотрел на Суслова, на балку, на трупы немцев, спросил:

— На помощь не надеялись, капитан?

Суслов глухо ответил:

— Да, товарищ генерал-лейтенант.

— Плохо, Суслов, плохо. Товарищи у вас были верные, а вы не надеялись на них. — Пошел к машине, обернулся и приказал: — Вернитесь с вашим летчиком к переправе. Там возьмете первую попавшуюся часть и очистите лесок. А вы, Верхотуров, вместе с Казаковой отконвоируйте пленных в штаб дивизии.

Машины тронулись, разбрызгивая грязь. Пленные пошли по дороге, понурив головы, с трудом вытаскивая ботинки, на которых налипло по пуду чернозема. Верхотуров шел за ними, размышляя о Мусаеве. Лихой генерал: бросился, не раздумывая, на помощь солдатам…

6

Хотя дивизия полковника Ивачева прорвалась к Днестру, ее командир не очень радовался этому успеху.

Тылы где-то отстали в непролазной грязи и распутице, при которой каждая балка и ручеек становились непреодолимой преградой для машин и слабосильных волов, уже измученных двухмесячными непрерывными маршами. Закрепившиеся на выгодном рубеже немецкие войска снова начали проявлять активность: группируясь на флангах дивизии, пытались отрезать ей пути подвоза. Остальные части армии сражались на подступах к городку Липовец, далеко от реки. И дивизия оказалась в тяжелом положении. Полковник Ивачев с нетерпением ждал приезда командующего, чтобы высказать ему свои опасения.