Читаем без скачивания Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

К примеру, «Московские ведомости» подробнейшим образом описывали посещение вдовствующей императрицей Старо-Екатерининской больницы, где её величество подарила каждому из пострадавших по бутылке мадеры.

Государь и государыня распорядились произвести похороны за казённый счёт, а семьям, потерявшим кормильца, назначили воспомоществование. Поступок в высшей степени благородный, однако мне показалось, что газета чересчур уж восторгается щедростью их величеств, оставляя в умолчании причину высочайшей милости. Вряд ли москвичам тон статьи придётся по вкусу.

И уж совсем меня расстроила «Московская иллюстрированная газета», не придумавшая ничего лучшего как воспроизвести художественно исполненное меню грядущего торжественного ужина в Грановитой палате на три тысячи кувертов.

Бульон Лукулловый

Пирожки разные

Холодное из рябчиков по-суворовски

Жаркое: крупные цыплята на вертеле

Салат

Цельная спаржа

Мороженое

Десерт

To есть я-то отлично видел, что по случаю печальных событий меню составлено самое скромное, без каких-либо излишеств: что такое один салат? Ни осетров, ни фаршированных фазанов, ни даже белужьей икры. Истинно спартанская трапеза. Это поймут и по достоинству оценят приглашённые на ужин высокие особы. Но зачем же печатать такое в газете, для многих читателей которой и колбаса «собачья радость» — лакомство?

Во всем этом, по зрелом размышлении, я усмотрел не заботу о престиже власти, а нечто прямо противоположное. Очевидно, Симеон Александрович и обер-полицмейстер воспретили газетам свободно писать о случившемся, вот редакторы и исхитряются всяк на свой лад подогреть возмущение толпы.

Расстроенный, я отложил газеты и стал смотреть в окно — это на первый взгляд бесполезное занятие отлично успокаивает растревоженные нервы, особенно ясным майским вечером, когда тени так мягки и золотисты, деревья ещё не обвыклись со своей вновь обретённой листвой, а небо покойно и безмятежно.

Довольно долго я пребывал в тихом, безмысленном созерцании. А когда силуэты домов совсем размылись, стёртые сумерками, и зажглись фонари, затрезвонил телефонный аппарат.

— Слушайте внимательно и не п-перебивайте, — услышал я голос Фандорина. — Вы знаете Воробьёвы горы?

— Да, это совсем недалеко от…

— Там есть д-декоративный парк. Мы с вами видели его из лодки, помните? Помните висячий мост на канатах над оврагом? Я ещё сказал, что видел почти такой же в Гималаях?

— Да, помню, но к чему вы мне всё это…

— Будьте там завтра утром. В шесть. Принесите камень и шкатулку.

— Зачем? Что случи…

— Да, и вот ещё что, — бесцеремонно перебил меня он. — Не удивляйтесь, я буду наряжен монахом. Скорее всего я опоздаю, но вы, Зюкин, приходите вовремя. Всё поняли?

— Да, то есть нет, я ровным счётом ничего…

Раздался сигнал отбоя, и я в крайнем негодовании кинул трубку. Да как он смеет так со мной обходиться?. Ничего не объяснил, ни о чем не рассказал! Как прошло его объяснение с Сомовым? Где Фандорин сейчас? Почему не возвращается сюда? И, главное, зачем я должен везти в такое странное место сокровища короны?

Я вдруг вспомнил странное выражение, с которым он смотрел на меня при расставании. Что он хотел поведать мне на прощанье, но так и не решился?

Он сказал: «Отныне наши дороги расходятся». Что если наши пути разошлись не только в прямом, но и в фигуральном смысле? Господи, и посоветоваться-то не с кем.

Я сидел, смотрел на молчащий телефонный аппарат и напряжённо размышлял.

Карнович? Исключено.

Ласовский? Его, надо полагать, уже отстранили от должности, да если бы и не остранили…

Эндлунг? Он, конечно, славный малый, но в таком головоломном деле проку от него не будет.

Эмилия! Вот кто мог бы мне помочь.

Нужно протелефонировать в Эрмитаж, стал соображать я, и изменённым голосом, хорошо бы женским, подозвать мадемуазель Деклик…

В эту самую минуту аппарат вдруг очнулся и отчаянно зазвонил.

Ну слава Богу! Значит, Фандорин все же не такой невежа, как я вообразил. Нас просто разъединили.

Я нарочно заговорил первым, чтобы он по всегдашней своей манере не успел ошеломить меня каким-нибудь новым фокусом:

— Прежде чем я выполню то, что вы требуете, извольте объяснить, — скороговоркой произнёс я. — Что с Сомовым? И потом, зачем наряжаться именно монахом? Неужто не нашлось другого маскарада? Это кощунство!

— Mon dieu, что вы такое говохите, Атанас? — услышал я голос мадемуазель и поперхнулся — но лишь на мгновение.

Это было просто замечательно, что она протелефонировала мне сама!

— К кому вы обращались? — спросила Эмилия, переходя на французский.

— К Фандорину, — пробормотал я.

— Какой монах? При чем здесь Сомов? Я как раз звоню из его, то есть бывшей вашей комнаты. Сомов куда-то запропастился, никто не знает, где он. Но это неважно. Карр убит!

— Да-да, я знаю.

— Знаете? Откуда? — В её голосе прозвучало удивление. — Здесь все великие князья и полковник Карнович. Он уже несколько часов допрашивает Фрейби. Бедняжка полковник совсем потерял голову. На мой приезд внимания почти не обратил, сказал только: «После расскажете, это сейчас неважно». Я ему толкую про лорда Бэнвилла, а он не верит! Говорит, что у меня от потрясений психическое расстройство, представляете? Он вообразил, будто Фрейби и есть доктор Линд! Я хочу спросить у вас с Эрастом совета. Может быть, мне предпринять ещё одну попытку? Объяснить Карновичу, что Фрейби — всего лишь мелкая фигура? Или, может быть, сказать про то, что вы нашли похищенные драгоценности императрицы? Тогда все эти господа сразу успокоятся и станут меня слушать. Как мне быть?

— Ах, Эмилия, я сам нуждаюсь в совете, — признался я. — Бог с ним, с мистером Фрейби. Он, кажется, ни в чем не виноват, но пусть уж Карнович допрашивает его и дальше — по крайней мере, будет занят. Говорить про драгоценности не нужно. У меня другая идея…

Я запнулся, потому что идея возникла только что и ещё не успела как следует оформиться. Я взял со столика телефонную книжку и открыл на букву «П». Есть ли там Воробьевский парк?

Перелистывая страницы, я сказал то, чего не смог бы произнести, если бы Эмилия сейчас находилась передо мной — не решился бы.

— Я так рад слышать ваш голос. Только что я чувствовал себя бесконечно одиноким и потерянным, а сейчас мне гораздо легче. Надеюсь, я не слишком дерзко выразился?

— Господи, Атанас, иногда со своей церемонностью вы бываете просто несносны! — воскликнула она. — Неужели вы мне так никогда и не скажете слов, которых я жду? Просто и ясно, без экивоков и увиливаний.

Я сразу догадался, какие слова она имеет в виду, и во рту у меня пересохло.

— Я не вполне вас понимаю, — забормотал я, эпатированный её смелостью. — Я, кажется, и так уже сказал гораздо более, чем можно было бы счесть допустимым, учитывая…

— Опять замямлил! — перебила меня мадемуазель. — Ладно, чёрт с вами. Я вытрясу из вас признание при встрече. А пока излагайте вашу идею. Только скорей. Сюда в любую минуту могут войти.

И я рассказал ей о странном требовании Фандорина.

Эмилия слушала молча.

— Я собираюсь поступить иначе, — сказал я. — Давайте встретимся. Я передам шкатулку и «Орлова» вам. На рассвете я отправлюсь к назначенному месту и потребую у Фандорина объяснений. Если его ответы меня удовлетворят и я пойму, что камень ему действительно необходим для дела, я вам протелефонирую из дирекции Воробьевского парка, там есть аппарат — я только что проверил. Будьте наготове. От Эрмитажа до Воробьёвых гор четверть часа езды на извозчике. Много времени из-за этой предосторожности Фандорин не потеряет.

Я слышат в трубке её дыхание, и эта тихая музыка согревала мне сердце.

— Нет, — сказала Эмилия после продолжительной паузы. — Ваша идея, Атанас, мне совсем не нравится. Во-первых, я не уверена, что мне сегодня удастся покинуть Эрмитаж незамеченной. А во-вторых, я боюсь, что мы повредим Эрасту. Я верю ему. И вы тоже должны ему верить. Он истинно благородный человек. Более того, он особенный человек, я никогда в жизни таких не встречала. Если вы хотите, чтобы маленький принц был спасён, отправляйтесь на встречу с Эрастом и исполните всё в точности.

Её суждение потрясло меня, причём в самом неприятном смысле. Она даже заговорила, как Фандорин: «во-первых, во-вторых». Как умеет этот человек внушать обожание!

Я дрогнувшим голосом спросил:

— Вы до такой степени ему доверяете?

— Да. Безоговорочно, — отрезала она, и вдруг прыснула. — Разумеется, кроме платьев и корсетов.

Поразительная женщина — шутить в такую минуту! Впрочем, она тут же снова посерьёзнела.