Читаем без скачивания Собачьи истории - Джеймс Хэрриот

32. Мистер Пинкертон в затруднении

Мистер Пинкертон, владелец маленькой фермы, сидел в приемной возле стола миссис Харботл. Рядом с ним сидел его колли.

— Чем могу помочь, мистер Пинкертон? — спросил я, затворяя за собой дверь.

Фермер помялся.

— Ну-у, пес мой, значит… не того.

— В каком смысле? Он болен? — Нагнувшись, я погладил косматую голову. Пес радостно вскочил, и его хвост гулко забарабанил по боковой стенке стола.

— Да нет. Сам-то он ничего, здоров. — Мистеру Пинкертону было явно не по себе.

— Ну, и в чем же дело? Он просто пышет здоровьем.

— Так-то так, да вроде бы… У него… — Он испуганно покосился на миссис Харботл. — У него с пенником не того.

— Что-что?

По худым щекам мистера Пинкертона разлилась легкая краска. И вновь он с ужасом взглянул на миссис Харботл.

— Его, ну, его… пенник. Что-то у него с пенником. — И он еле заметно ткнул указательным пальцем в сторону собачьего брюха.

Я поглядел.

— Простите, но ничего необычного я не замечаю.

— Так ведь… — Лицо фермера страдальчески сморщилось, и он наклонился ко мне. — Что-то у него там, — хрипло прошептал он. — Что-то у него течет из… из пенника.

Я опустился на колени, посмотрел внимательно и все понял.

— Вы об этом? — Я указал на малюсенький комочек спермы на конце препуция.

Он немо кивнул, агонизируя от смущения. Я засмеялся.

— Ну, тревожиться тут нечего. Вполне нормальное явление. Так сказать, сбрасывается избыток. Он же совсем молодой?

— Ага. Полтора года.

— Ну вот! Просто жизнь в нем ключом бьет. Ест вволю, а работы для него маловато, а?

— Ага. Кормежка самая лучшая. Ну и вы верно сказали: работы для него у меня маловато.

— Так чего же вы хотите? — Я поднял ладонь. — Кормите его не так обильно, последите, чтобы он побольше бегал, и все само собой пройдет.

Мистер Пинкертон вперился в меня.

— А его… с его… — Он вновь бросил агонизирующий взгляд на нашу секретаршу, — вы не подлечите?

— Нет-нет, — сказал я. — Поверьте, с его… э… пенником все в порядке. Никаких отклонений.

Но я видел, что убедить мне его не удалось, и прибегнул к уловке:

— Вот что! Я дам вам для него успокаивающих таблеток. Они тут не повредят.

Я прошел в аптеку, отсчитал таблетки в коробочку и, вернувшись в приемную, вручил ее фермеру с ободряющей улыбкой. Однако его лицо стало еще более скорбным. Несомненно, моих объяснений было недостаточно, и, провожая его по коридору к входной двери, я постарался самыми простыми словами растолковать ему суть процесса.

Когда он вышел на крыльцо, я, почти захлебнувшись в собственном потоке слов, решил на прощание кратко суммировать все мною изложенное.

— Короче говоря, — сказал я со смешком, — кормите его не так обильно, последите, чтобы он побольше двигался, поработал бы, и давайте ему по таблетке утром и вечером.

Губы фермера искривились так, что казалось, он вот-вот зальется слезами. Потом он повернулся и, поникнув, медленно спустился по ступенькам. Сделал шажок, другой… потом решительно обернулся и жалобно простонал:

— Но, мистер Хэрриот… А пенник-то его как же?

Умилительное напоминание о днях, когда в сельских местностях все, что имело даже самое отдаленное отношение к полу, либо вообще не подлежало упоминанию, либо требовало деликатнейших обиняков. «Пенник» бы лишь одним примером множества эвфемизмов. Как не похоже на нынешние времена, когда жены фермеров часто заставляют меня поперхнуться, безмятежно перечисляя всякие анатомические подробности.

33. Добрые сердца и ветеринарная практика

Еще один случай из многих и многих, когда Зигфрид счел нужным прочесть мне нотацию. Старик-пенсионер вошел в смотровую, ведя на веревочке небольшую дворняжку. Я похлопал ладонью по столу.

— Поднимите ее сюда, пожалуйста, — сказал я.

Старик медленно нагнулся, охая и отдуваясь.

— Погодите, — я потрогал его за плечо. — Дайте-ка мне! — И я подхватил собачонку.

— Спасибо, сэр! — Старик с трудом выпрямился, потирая спину и ногу. — Ревматизм меня совсем доконал и поднимать-то мне не очень сподручно. Фамилия моя Бейли, а живу я в муниципальных домах.

— Ну, мистер Бейли, так что с вашей собачкой?

— Да кашляет она. Чуть не все время. А под конец вроде как бы срыгивает.

— Ах так… А сколько ей лет?

— В прошлом месяце десять сравнялось.

— А-а… — Я измерил температуру и тщательно прослушал грудную клетку. Пока я водил стетоскопом по ребрам, вошел Зигфрид и начал рыться в шкафу.

— У нее хронический бронхит, мистер Бейли, — сказал я. — У собак в старости это часто бывает, как и у людей.

Он засмеялся:

— Да, я и сам иногда покашливаю.

— Вполне естественно. Только кашель ведь вас не мучит, верно?

— Нет-нет.

— Вот и с вашей собачкой то же. Я сделаю ей инъекцию и дам таблетки. Боюсь, полностью кашель не пройдет, но если потом ей станет хуже, приводите ее опять.

Старик закивал:

— Обязательно, сэр. Большое спасибо, сэр.

Пока Зигфрид продолжал возиться в шкафу, я сделал инъекцию и отсчитал двадцать таблеток новейшего средства — М-Б 693.

Старик с интересом поглядел на них, потом положил в карман.

— Сколько я вам должен, мистер Хэрриот?

Я поглядел на ветхий галстук, тщательно повязанный под обтрепанным воротничком, на вытертый до прозрачности пиджак. Брюки его были залатаны на коленях, но сбоку в прорехе розовела кожа.

— Ничего, мистер Бейли. Последите, как она будет себя чувствовать.

— А?

— Вы ничего за прием не должны.

— Но…

— Не беспокойтесь, это же все пустяки. Только не забывайте давать ей таблетки.

— Обязательно, сэр, и большое спасибо. Я ведь и не думал…

— Знаю, мистер Бейли. До свидания, и если в ближайшие дни ей не станет заметно лучше, приведите ее еще раз.

Едва шаги старика затихли в коридоре, как Зигфрид вынырнул из шкафа.

— Битый час я их искал. Нет, Джеймс, вы нарочно все от меня прячете!

Я улыбнулся, но промолчал, убирая шприц, а Зигфрид снова заговорил:

— Джеймс, мне неприятно этого касаться, но не кажется ли вам, что вы поступаете легкомысленно, работая даром?

Я посмотрел на него с удивлением:

— Но он живет на пенсию по старости. И наверное, очень нуждается.

— Вполне возможно, и тем не менее вы не имеете права предлагать свои услуги бесплатно.

— Но изредка, Зигфрид! В случаях вроде этого…

— Нет, Джеймс. Даже изредка — нет. Это непрактично.

— А сами вы? Я же видел… и много раз!

— Я? — Его глаза изумленно раскрылись. — Да никогда в жизни! Я-то отдаю себе отчет в суровой реальности нашего существования. Все стало безумно дорого. Например, вы же горстями сыпали ему М-Б шестьсот девяносто три? Господи помилуй! Да вы знаете, что одна такая таблетка стоит три пенса? И не возражайте! Вы ни при каких обстоятельствах не должны работать без гонорара.

— Но, черт побери, сами-то вы! — не выдержал я. — Не далее как на прошлой неделе…

Зигфрид поднял ладонь.

— Успокойтесь, Джеймс. Успокойтесь. У вас необузданное воображение, вот в чем ваша беда.

Вероятно, я поглядел на него очень свирепо, потому что он протянул руку и потрепал меня по плечу.

— Поверьте, дорогой мой, я все прекрасно понимаю. Вы действовали из благороднейших побуждений, и у меня самого бывает искушение поступить так же. Но надо быть твердым. Времена теперь суровые, и, чтобы продержаться на поверхности, нужна суровость. Так что запомните на будущее: никакого робингудства, мы не можем позволить себе такую роскошь.

Я кивнул и отправился на вызовы в несколько ошарашенном состоянии. Впрочем, вскоре я забыл об этой стычке, и она совсем изгладилась бы из моей памяти, если бы неделю спустя мне не довелось снова увидеть мистера Бейли.

Его собачонка вновь лежала на столе в смотровой, и Зигфрид делал ей инъекцию. Я не стал мешать, а вернулся по коридору в приемную и принялся приводить в порядок еженедельник. День был летний, и между занавесками открытого окна я видел крыльцо и ступеньки.

Склоняясь над еженедельником, я услышал, как Зигфрид и старик прошли к дверям. На крыльце они остановились. Собачонка на веревочке выглядела совершенно так же, как и раньше.

— Ну что же, мистер Бейли, — говорил Зигфрид, — я могу только подтвердить слова мистера Хэрриота. Боюсь, кашлять она будет до конца своих дней, но при ухудшениях приходите к нам.

— Хорошо, сэр. — Старик опустил руку в карман. — Скажите, пожалуйста, сколько с меня причитается?

— Причитается?.. Ах да, причитается… — Зигфрид откашлялся, словно на секунду утратил дар речи. Он поглядывал то на дворняжку, то на потрепанную одежду старика, а потом покосился на дом и произнес хриплым шепотом: — Ничего не причитается, мистер Бейли.