Читаем без скачивания Вернуть престол (СИ) - Старый Денис

— Преклоняюсь пред тобой, государь, царь Московский, смиренно жду участи. Прошу лишь милости твоей, кабы ратных людей, что наказа не ослушались и вышли с тобой биться, пощадил, — говорил, стоя на коленях, не подымая головы, Хворостинин.

— Служивый человек должен наказы выполнять, кои ему головы дают. Пощажу. Негоже добрых воинов казнить, когда у земли русской угроз вельми много, — говорил я нарочито громко, чтобы слышали многие.

Ну, куда мне устраивать «утро стрелецкой казни»? Приходили слухи, что сбежали Мстиславские. Куда именно, никто не знает, но если не ко мне, так к могилевскому вору или вовсе в Польшу. Шуйского не нашли, тоже сбежал. Этот все больше склонялся к шведам. Если они все бегут, значит, надеются на продолжение сопротивления?

Шуйский придет со шведами, Мстиславский с поляками. Что-то пока не слышно о Крымском ханстве, ногаи. И в этих условиях казнить тысячи воинов? Нет, по гарнизонам службу нести!

Может, и удастся кого-то поймать, но, как оказалось, кони у многих устали. Я направил вестового к Пожарскому, чтобы тот отрядил людей на поиски беглецов. Вряд ли выйдут на Мстиславских и компанию, но Шуйского должны догнать, он недавно ушел, причем, в сторону Пожарского.

— Пусть твои воины рядом идут и будут готовы прикрыть меня собой! — повелел я кассимовскому хану Уразу-Мухаммеду.

Я собирался входить в столицу моей державы. Пока так, с опаской, но уже с гордо поднятой головой и в сопровождении достаточно большого войска.

Пора бы начать что-то делать кроме, как воевать. Дадут ли мне это, займусь ли экономикой и хоть каким-то, но приведением страны в порядок?

Эпилог

Владимир

29 июля 1606 года.

— Михаил Игнатьевич, от чего мы столь долго сидим во Владимире? — спросила Ксения, инокиня Ольга.

— Ксения Борисовна, а разве плохо тебе? Чай веселей, чем в обители. Господи, прости! — Татищев перекрестился.

— Говори, боярин! Вижу я, что тебя почитай второй день что-то гложет. И я замешана в том, — в голосе Ксении звучал величественный тон.

Татищев молчал. Не станет же он говорить, что думает, как именно выторговать и себе прощение у Димитрия Иоанновича и своим родным. Что Ксения в этих думах боярина занимает важное место. Именно дочь Бориса Годунова представлялась Татищева козырем в его руках.

Государь, как только взошел вновь на престол, заявил, что многогрешен и кается. Некоторые люди, что успели донести информацию до Владимира говорили, что Димитрий тоскует и по Ксении. Уж как купчины это поняли, остается загадкой, но и ранее приходили сведения, что царь хотел бы встретится с Годуновой.

— Скажи, Михаил Игнатьевич, что ты от меня скрываешь? — насупилась Ксения.

— Не злись, царевна…- сказал Татищев и даже закрыл рот рукой от того, что сказал нечто страшное.

— Коли ты не отвезешь меня в Москву, я обращусь к владимирскому воеводе и попрошу помощи, — сказала Годунова, ей было приятно слышать царственное обращение.

Татищев хотел использовать Годунову, или, скорее, ее еще не родившегося ребенка в качестве заложника. Семья Михаила Игнатьевича оставалась в Москве и весьма вероятно уже осваивается в пыточной. А потому, нужно их обменять на Годунову.

«А что потом?» — думал Татищев. — «Убегать? Скрываться? Предавать вновь, но уже не царя, весь православный люд, веру? Да и земли отберет царь, боярство отымет. Так что, иначе нужно: уповать на милость государя, но не требовать от него».

— Матушка-царица, заступись! Я же ничего дурного тебе не сделал, да и не супротив государя я пошел, а более супротив Петьки Басманова. Пощади! — говорил Татищев, а Ксения, вдруг, поверила, что так и будет — она станет царицей, несмотря на постриг.

*………*………*

Брянск.

30 июля 1606 года

— Ну, наконец-то, прибыли! Я ж заждался уже! — чуть ли не прокричал Богданко из Орши, встречая весьма представительную делегацию во главе с Михаилом Ивановичем Мстиславским.

Лжедмитрий Могилевский обнял боярина-Рюриковича Мстиславского, потом Трубецкого, Воротынского, никого не обделил вниманием.

— Испейте вина с дороги! — Димитрий пытался проявлять радушие так, как это он понимал.

Нет, с Богданкой до сих пор занимаются, учат неразумного этикету и правилам, но некоторые вещи либо даются, либо не стоит и пробовать.

Мстиславский чувствовал себя униженным, он ехал не сюда, не к лжецу из Могилева, который осадил русский город Брянск и в войске которого почти и нет русских. Михаил Иванович стремился на аудиенцию к королю Сигизмунду, рассказать, как он предан и что готов служить. Хотел в Польшу, но был перехвачен отрядом разгульных людей, что грабили русские земли именем государя.

Мстиславский был уверен, что его Сигизмунд должен принять знатнейших русских бояр. Шуйский сбежал к шведам, значит и у польского короля должны быть свои козыри. Не будет Димитрий Иванович не тульский, но Московский, выполнять те обещания, что давал ранее. И не делать же ставку на лжеца из Могилева? Сигизмунд же разумный политик.

— Пан Меховецкий, когда Вы отпустите нас к Речь Посполитую к королю? — спрашивал Мстиславский на приеме, данного в его честь.

Прием был еще одним унижением, которое приходилось терпеть Мстиславскому. На столе стояли блюда их телятины и гетман Меховецкий сам рекомендовал мясо русскому боярину. И Михаил Иванович ел, как когда-то тоже самое делал в присутствии царя Димитрия Иоанновича.

— Подумайте лучше, пан Мстиславский, что вы можете предложить моему королю? Впрочем, отправляйтесь, но ваши сотоварищи останутся при мне… при государе, конечно, — Меховецкий улыбнулся.

Гетман радовался, что некое подобие Боярской Думу будет у его протеже. Да столь знатные бояре будут рядом с самозванцем из Орши, что в Москве не сыщешь. Довольно серьезный козырь для продолжения борьбы за власть. Тем более, что все больше литвинов прибывает к Лжедмитрию, который имел достаточное количество войск, дабы вести осаду Брянска.

«А Сигизмунд? Он встретится с Мстиславским, но, пока, не сыграна до конца партия с Лжедмитрием, польский король не станет вмешиваться» — так думал Меховецкий.

Гетман не замечал стонов людей, которых грабили, убивали, насиловали люди полковника Лисовского. Ему было безразлично, что практически прекратилась торговля с Москвой. И было Меховецкому все равно, что от Путивля на юге, до почти что Смоленска на севере, Вязьме на Востоке, нигде не будет никакого урожая. Все горело, было стоптано, где просто нет людей, чтобы собрать хотя бы то, что посеяли.

Годунов терял свою власть во время голода? А что изменится с приходом Димитрия? Ничего! А его сменит другой, потому как нет природного царя, а проблемы есть.

— Так что не зря я тут в Московии, еще все может измениться! — сам себе сказал гетман Меховецкий, провожая глазами Мстиславского.

Примерно то же самое думал и Якоб Делагарди, который в Великом Новгороде, узнавал от Василия Шуйского подробности очередной смены власти в Москве.