Читаем без скачивания Робеспьер - Эрве Лёверс

Аббатство, инициированном Наблюдательным комитетом Коммуны, о бездействии министра юстиции Дантона, который, вероятно, считал, что насилие невозможно сдержать, о бездействии или пособничестве членов муниципалитета… А Робеспьер? Безусловно, он не призывал к убийству; однако, согласно Петиону, его слова и его роль в Коммуне способствовали трагедии. Он об этом пишет в ноябре 1792 г., в тот момент, когда он окончательно отдалился от своего друга: "У меня было объяснение с Робеспьером, оно было очень живым. Я всегда высказывал ему в лицо упрёки, которые дружба смягчала в его отсутствие: я сказал ему, Робеспьер, вы делаете много зла; ваши обвинения, ваши сигналы тревоги, ваша ненависть, ваша подозрительность подстрекают народ". Мадам Ролан идёт ещё дальше; с 5 сентября полностью приписывая главную ответственность за убийства министру юстиции, она намечает обвинение в деспотическом триумвирате, вскоре повторённое некоторыми бриссотинцами: "Мы находимся под ножом Робеспьера и Марата, - пишет она; [...] Дантон исподтишка возглавляет эту орду"[174]. За этими обвинениями становится очевидным возрастающее и безвозвратное разделение патриотического движения.

Как в этом контексте подойти к поведению Робеспьера перед лицом сентябрьских убийств? После изучения свидетельств, возможны два взаимодополняющих прочтения. Если Робеспьер не хотел этого события, если он не поощрял его, то он никогда и не выступал против него публично. Верно, что он высказывался не по горячим следам, а в последующие недели и месяцы, по случаю дебатов о главных вопросах; итак, для него речь идёт о том, чтобы или оправдать свою деятельность в течение лета 1792 г., или обвинить Жиронду. В своём ответе Луве (5 ноября), как фаталист, он описывает убийства как "народное правосудие", которое невозможно было регулировать общественным властям; если справедливо оплакать жертв, утверждает он, следует сохранить "несколько слёз для бедствий, более горестных". В феврале 1793 г., он на этот раз представляет убийства неизбежным следствием 10 августа, трагическим осуществлением народного суверенитета; он это повторяет и в апреле. Перед лицом жирондистов, Робеспьер, как и Дантон, Кутон и Демулен, утверждает, что невозможно разграничить различные составляющие восстания; осудить одну из них, значило бы, по его мнению, поставить его под сомнение целиком, значило бы поставить под вопрос падение монархии и даже саму идею революции.

Однако это холодное политическое прочтение убийств не показывает нам полного анализа событий, проведённого Робеспьером. Так его сестра Шарлотта присутствовала при бурной беседе Робеспьера и Петиона на следующий день после убийств, беседе, в которой, вероятно, второй критиковал беспрестанные разоблачения своего друга. "Я присутствовала при их свидании и слышала, как мой брат упрекал Петиона в том, что последний не употребил своей власти для предотвращения прискорбных эксцессов 2-3 сентября. Петион, казалось, был обижен этим упреком и сухо ответил: «Я могу вам сказать лишь то, что никакие человеческие силы не были в состоянии им помешать»"[175]. Медик Субербьель, со своей стороны, рассказывал Луи Блану, что Робеспьер "никогда не говорил ему о сентябрьских днях иначе, как с ужасом". Всегда есть политик и есть человек.

Ещё до того, как начинаются убийства, Робеспьер не участвует больше только в заседаниях Коммуны. С 26 по 31 августа он председательствует в первичном собрании секции Вандом, где 27 августа содействует принятию способа организации будущего парижского избирательного собрания, который ему удаётся заставить принять в последующие дни: голосование вслух, под взглядами публики; обсуждение в зале Якобинского клуба, проходящее под гражданским контролем; утверждение избранных членов Конвента секциями, "способом, которым большинство может отвергнуть тех, кто мог бы возмутить доверие народа". По итогам сессии, он один из двенадцати назначенных "выборщиков", наравне с его квартирным хозяином, Морисом Дюпле. Робеспьер всецело посвящает себя своей новой миссии, начиная с 3 сентября. Чтобы получить ожидаемые результаты, он начинает проводить исключение из избирательного собрания всех, кто участвовал в деятельности "антигражданского клуба". Речь не идёт об обсуждении и о выражении себя в полностью открытом и свободном голосовании; для него, война и политическая исключительность 10 августа должны позволить голосовать только патриотам.

После того, как полномочия проверены, Собрание располагается в Якобинском клубе и избирает председателя, Колло д'Эрбуа, вице-председателя, Робеспьера, затем восемь секретарей, среди которых Карра и Марат. 5 сентября начинаются выборы; одного тура достаточно, чтобы определить первого из восьмидесяти депутатов от Парижа, тремястами тридцатью восемью голосами из пятисот двадцати пяти голосовавших. Это Робеспьер. Мэр Петион, согласно депутату Франсуа Роберу, будто бы был обижен, получив только сто тридцать шесть голосов, и оказавшись, таким образом, на второй роли; на следующий день он уведомляет Собрание, что только что был избран от Эр-э-Луар и согласен со своим назначением. "Вам больше понравилось быть избранным третьим от Шартра, чем вторым от Парижа", - бросит ему несколько недель спустя Робеспьер. Эти двое расходятся ещё немного дальше друг от друга. 6-го выборы возобновляются; второй избранный, Дантона, третий, Колло д'Эрбуа. 7-го это Манюэль, сторонник Петиона, затем Бийо-Варенн… Выборы долгие, утомительные; они противопоставляют сторонников и противников Бриссо, но в целом они дают результаты, благоприятные для Робеспьера и его друзей.

8 сентября Собрание должно определить шестого избранного. На этот раз, по завершении первого тура, большинство голосов разделилось между Камилем Демуленом (четыреста пятьдесят голосов) и Керсеном (двести тридцать), другом Бриссо. Хотя Демулен располагает значительным преимуществом, Робеспьер беспокоится о выборах, и о тех, кто вскоре будут следующими; чтобы направить выбор, он предлагает, чтобы Собрание употребляло "по крайней мере час по утрам на обсуждение тех, кто достоин голосования". Керсен побеждён, на это раз и в следующих турах; ни он, ни кто-либо из видных деятелей бриссотницев, не избран в Париже: Бриссо, Кондорсе, Луве или Верньо назначены от других мест. Избирательное собрание посылает в Конвент ядро будущей Горы: Колло д'Эрбуа, Бийо-Варенна, Дантона, Марата, Демулена, Лавиконтри, Лежандра, Сержана, Паниса… Затем голоса были проверены по меньшей мере некоторыми секциями в соответствии с обязательствами избирательного собрания; только некоторыми. Несколько недель спустя, ход парижских выборов возбуждает живую полемику, параллельно с попыткой обвинить Робеспьера, Дантона и Марата…

В течение этого времени Огюстен Робеспьер подготавливает выборы в Аррасе, затем в Кале, где собралось предвыборное собрание его департамента; со своими друзьями, свидетельствует Жозеф Лебон, они старались, "как черти". Это не было безуспешным: разве первым из одиннадцати избранных не был Максимилиан Робеспьер, в одном туре выборов и четырьмястами двенадцатью голосами из семисот двадцати одного? Напряжённость между Робеспьером и аррасскими властями едва ли снизила его популярность: "Убеждённое, что все департаменты будут состязаться