Читаем без скачивания Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На сперминте Горка с Наилем и сошлись, точнее – сначала разошлись: Горка, у которого было все в порядке с ботаникой, просто рассмеялся, услышав, как Наиль трактует название жвачки, а тот, быстренько свернув торговлю, отозвал Горку в сторону и сказал доверительно:
– Ты это, отнесись серьезно. Для тебя хиханьки, а для меня работа, так что не ищи себе приключений на жопу.
Горка, посмотрев на Наиля, согласно кивнул, – он и его понял: так заведено.
После этого они время от времени вполне по-дружески болтали, обмениваясь запретными знаниями, – как правило, после того как Наиль заканчивал стрижку жаждущих подпасть под тлетворное влияние Запада, – Горка же не только «За рубежом» читал, а иногда и журнал «Америка», который по непонятным ему причинам получала в плотных рыжих конвертах мать Равиля. Так что по части музыкальных веяний они были более-менее на равных (а рассказом про гавайскую гитару Горка просто уел Наиля, особенно когда пообещал дать послушать сохранившуюся у них дома трофейную пластинку), но в том, что касается секса, Наиль давал Горке сто очков вперед.
– Вот ты на нее запал, а она на тебя ложит, например, – втолковывал Наиль, – дебил какой психанет, пойдет морду бить тому, с кем она ходит, а если ты не дебил, ты ее фаловать будешь.
– Чего? – переспрашивал Горка.
– Фаловать, не знаешь, что ли? – продолжал просвещать Наиль. – То есть тут заденешь ласково, будто нечаянно, там, она взбрыкнет, может, а ты не отступай, – выжди и опять, конфетку ей предложи (да хоть фантик!), похвали за что-нить, и трогай, трогай ее – не хватай, как козел какой-нибудь, а ласково. В кино пригласи, там потрогай…
Про потрогать в кино Наиль лучше бы не говорил – «Утраченные грезы» с Марусей в темном зале вспыхнули в Горкиной памяти мгновенно, но, в принципе, он понял, что имел в виду новый приятель, – приручение.
– А еще, – тем временем гнул свое Наиль, – инструменты: девки на музыку западают, хоть на томную, хоть на твист, а если винишка при случае подлить… Про конский возбудитель я уж и не говорю!
Горка опять живо представил картину – как он приводит какую-нибудь девчонку в свое стойло… Ну, невозможно было представить, убежит же сразу, как увидит, но тут в его сознании прояснились последние Наилевы слова, и он оторопел:
– Что ты говоришь – какой возбудитель? Конский?!
Наиль расхохотался:
– Конечно! Они после него вообще себя не помнят, делай что хочешь!
Горка его послал. Он решил, что Наиль его подкалывает, и возмутился, естественно. Наиль же, посмотрев на него с жалостью, как на дурачка, нравоучительно сказал:
– Читать надо больше, парень, ни хера ты не знаешь на самом деле. Я дам.
Он дал, – принес через неделю пачку прошитых суровой ниткой машинописных листов, замусоленных, со стершимся шрифтом, – зачитанных, короче, – и вручил Горке, строго наказав где попало этой тетрадкой не размахивать – «вопросов меньше будет». «На два дня, – добавил, – и чтобы вернул в целости и сохранности!»
Вечером, после ужина, Горка достал эту тетрадку из портфеля, начал читать и уже после второй страницы, с ужасом думая, что мать сейчас заметит, что он сидит пунцовый, сунул обратно. В тетрадке была сплошная похабщина! Дочитывал он глубокой ночью, в сенях, дождавшись, когда мать уснула.
И конечно, он не послушался Наиля и притащил эту тетрадку в школу, – он просто не мог иначе, так его распирало.
– Пацаны, – сказал он перед уроком физкультуры своим недавним обидчикам Титову и Черномордину, – у меня что есть – вы обалдеете!
И вот они, человек семь-восемь, наверное, скучковались на сваленных в углу спортзала матах (пока физрук учил девчонок баскетбольной технике), Горка достал тетрадку и принялся вполголоса читать. И чем дольше он читал, тем больше у пацанов бугрились трико. Минут через десять они все уже сидели багровые, нервно поглядывая на задастых и грудастых одноклассниц и оценивая их с вершин совершенно нового, научного знания. В тетрадке страница за страницей подробно описывалось, что такое большие и малые срамные губы («срамные» – запнулся Горка, понимают, значит, что срам), клитор, анус, а главное – что пацанов заинтересовало больше всего, – как у разных женщин размещено влагалище и как это размещение влияет на успех или неуспех сношения, то есть как кого правильно пихать. Горка на их фоне был спокойным, как ментор: у него-то все перебугрилось еще ночью, и он знал, что такое «сиповка», «костянка» и чем они отличаются друг от друга и от редкого зверя «королек».
Урок секспросвета закончился так, как и следовало ожидать: физрук, бывший военный, один из тех сотен тысяч, которых Хрущев одним росчерком пера отправил в запас без гарантий трудоустройства, заметил их потную возню, подкрался и отобрал тетрадку, приказав Горке и его слушателям маршем шагать в душевую. Опытный был дядька, но Горка сначала подумал не об этом, а о том, что он опять попал в переплет и без вызова матери опять не обойдется, теперь уже по срамному делу.
К счастью, на этот раз все обошлось: Наиль, узнав о случившемся, нашел физрука и как-то они сговорились, тетрадка оказалась не у директора школы, а у хозяина.
– Как ты его уболтал? – спросил Горка, когда они в очередной раз встретились.
– А так, – ответил Наиль, – пришлось поднести ему чего, так что с тебя гавайская пластинка. – И заметив Горкино недоумение: – платить надо, друг. За всё.
Горка задергался было, но Наиль оставался непреклонным:
– Я же тебе говорил, – напомнил, – не ищи приключений. – А потом вдруг рассмеялся и добавил: – да он сам зачитался!
– Да ладно, – усомнился Горка, – взрослый мужик, бывший офицер…
– Так это же не про пушки с пулеметами, а про двустволок и берданок, – хихикнул Наиль, – а про них наш мужик знает, только что у одной два дула, а у другой – одно. Да и то не каждый.
Горка смешался, он прекрасно знал, что такое двустволка, у отца была, а берданку видел в краеведческом музее, но тут-то они при чем? В тетрадке о них вообще ни слова не было!
– Слушай, – сказал он, – а вот то, что там у тебя написано, – это реально, не придумки? Ближе к пупку, ближе к анусу… как-то всё…
– А вот пойдут у тебя девахи – ты и рассмотришь, – Наиль уже откровенно издевался над ним, – у кого где дырка, а то и две.
Горка вспыхнул, –
