Читаем без скачивания Безутешные - Кадзуо Исигуро

Мой новый номер был тесный и куда более душный, чем прежний, и я вновь подосадовал на Хоффмана, заставившего меня сюда переселиться. Однако сейчас вся эта история уже не казалась мне столь важной, как накануне утром, и за туалетом я без труда сосредоточил все мысли на предстоящем свидании с мисс Коллинз, от которого сейчас так много зависело. Меня уже совершенно не волновало то, что я проспал (можно было не сомневаться: силы, восстановленные сном, мне еще понадобятся); хотелось поскорее сесть за плотный завтрак и за едой наметить темы, которые следует обсудить с мисс Коллинз.

Спустившись в столовую, где подавали завтрак, я был удивлен: оттуда доносился шум пылесоса. Двери оказались закрыты, а когда я их приотворил, там обнаружились две женщины в комбинезонах, чистившие ковер. Столики и стулья были сдвинуты к стенам. Не подкрепиться перед такой ответственной встречей? Я вернулся в коридор немало раздраженный и, миновав группу американских туристов, приблизился к конторке портье. Тот сидел и читал журнал, но, увидев меня, вскочил:

– Доброе утро, мистер Райдер.

– Доброе утро. Что, а позавтракать сейчас нельзя? Это, признаться, досадно.

Секунду портье взирал на меня недоуменно, а потом произнес:

– В обычные дни, сэр, в столовой непременно кто-нибудь дежурит, и, несмотря на поздний час, завтрак был бы подан, но сегодня, что и говорить, день особый; почти весь персонал занят подготовкой концертного зала. Мистер Хоффман там тоже с самого утра. Боюсь, хозяйство от этого страдает. К сожалению, до ланча атриум тоже закрыт. Конечно, если речь идет всего лишь о кофе и булочках…

– Все хорошо, – проговорил я холодно. – Мне просто некогда ждать, пока меня обслужат. Придется обойтись сегодня без завтрака.

Портье вновь пустился в извинения, но я жестом прервал его и покинул гостиницу.

Я вышел из отеля на солнце и, только пройдя часть оживленной улицы, сообразил, что не знаю точного адреса мисс Коллинз. Я не был достаточно внимателен поздним вечером, когда нас привозил туда Штефан. Кроме того, сейчас, заполненные пешеходами и машинами, улицы были совершенно неузнаваемы. Помедлив мгновение, я решил обратиться за помощью к прохожим. Вполне возможно, что мисс Коллинз – достаточно известная в городе особа, и кто-нибудь укажет мне дорогу. Я уже собрался остановить идущего мне навстречу мужчину в деловом костюме, но тут почувствовал на плече чью-то руку.

– Доброе утро, сэр.

Обернувшись, я увидел Густава, наполовину скрытого за гигантской картонной коробкой, которую он нес в руках. Дышал Густав с трудом, но чем это объяснялось – тяжелой ношей или поспешностью, с которой он меня догонял, – я сказать не мог. Так или иначе, но Густав не сразу сумел отозваться на мое приветствие и ответить на вопрос, куда он направляется.

– Да вот, несу эту штуковину в концертный зал, – проговорил он наконец. – Крупные предметы отправили вчера вечером фургоном, но еще очень многое требуется. Все утро сную из отеля в концертный зал и обратно. Скажу вам, сэр, там все сами не свои. Предвкушают.

– Приятно слышать. Я тоже весь в ожидании. Но я хотел попросить вас о помощи. Видите ли, я условился с мисс Коллинз встретиться этим утром у нее, но, кажется, забыл дорогу.

– Мисс Коллинз? Так это в двух шагах. В той стороне, сэр. Я вас провожу, если позволите. Нет-нет, не беспокойтесь, сэр, нам по пути.

Коробка, вероятно, была скорее громоздкой, чем тяжелой: Густав зашагал рядом со мной вполне уверенно и легко.

– Я очень рад, сэр, что наши пути пересеклись, – продолжал он. – Правду говоря, есть один вопрос, которого я собирался коснуться. Собственно, я с самой первой нашей встречи об этом думал, но все время отвлекался то на одно, то на другое. Вот и сейчас: вечер уже близко, а я все еще рта не раскрыл. Этот вопрос возник несколько недель назад в Венгерском кафе, на одном из наших воскресных собраний. Незадолго до того стало известно, что вы собираетесь в наш город, и мы, как все прочие, обсуждали эту новость. Кто-то (кажется, Джанни) пересказывал прочитанное в газетах: что вы, дескать, человек очень скромный, совсем не похожий на всяких там примадонн, и что вам есть дело до простых людей. Так он говорил, сэр. Мы сидели вокруг стола ввосьмером или вдевятером (Йозефа в тот раз не было), наблюдали закат над площадью, и, кажется, нам всем одновременно пришла одна и та же мысль. Вначале мы сидели молча как немые; никто не решался высказать ее вслух. Первым заговорил Карл: ему было не привыкать. «Почему бы нам не обратиться к нему с просьбой? Чем мы рискуем? Спросим его, да и все тут. Он, судя по всему, совсем не таков, как тот, другой. Спросим его самого, это наш последний шанс». И мы пустились обсуждать этот вопрос на все лады. Да и потом, сэр, говоря откровенно, стоило нам хоть ненадолго собраться вместе, как эта тема непременно всплывала. Беседуем о чем-нибудь другом, смеемся, а потом разом наступает тишина и становится ясно, что во всех головах вертится одна мысль. Потому-то у меня и неспокойно на душе, сэр. Думалось: я ведь не один раз с вами встречался и даже удостаивался беседы, но все же не набрался храбрости, чтобы высказаться. Сейчас мы здесь, до ожидаемого события каких-нибудь несколько часов, а я все еще не раскрывал рта. Как я объясню это, когда встречусь с ребятами в воскресенье? Собственно, вставая утром с постели, я повторил себе: нужно найти мистера Райдера и высказаться; на карте судьба ребят. Но затем пошла суета, у вас не было ни минуты свободной – и я решил: все, шансов ноль. Так что, сами видите, сэр, у меня были причины обрадоваться, когда наши пути пересеклись. Надеюсь, вы не откажетесь меня выслушать, – и, понятно, если решите, что мы просим невозможного, то все кончено и забыто – ребята поймут.

Мы обогнули угол и очутились на людном бульваре. Когда мы переходили дорогу у светофора, Густав смолк и заговорил только на другой стороне, следуя вдоль ряда итальянских кафе:

– Уверен, сэр, вы догадываетесь, о чем я собираюсь просить. Все, что нам нужно, это небольшое упоминание. Ничего больше, сэр.

– Небольшое упоминание?

– Всего лишь небольшое упоминание, сэр. Как вам известно, мы годы и годы стараемся поменять взгляд горожан на нашу профессию. Скромные достижения уже есть, но в целом перелом еще не наступил, и поэтому, вполне понятно, в наших рядах нарастают усталость и разочарование. Никто из нас не становится моложе, и начинает казаться, что настоящих перемен не будет никогда. Но, сэр, одно только слово, если вы скажете его вечером, может все полностью преобразить. Это означало бы поворотный пункт в истории нашей профессии. Именно так ребята смотрят на ситуацию. Собственно, сэр, иные из нас полагают, что это единственный наш шанс – по крайней мере, для нынешнего поколения. «Когда нам выпадет такая возможность?» – спрашивают они. И вот я здесь, сэр, и говорю это вам. Разумеется, сэр, если вы не чувствуете себя расположенным… Я вполне вас понимаю: ведь, в конце концов, направляясь сюда, вы имели в виду чрезвычайно важные цели и предметы, а то, о чем я говорю, сущий пустяк. Для нас он составляет все, но если смотреть на вещи шире, то, наверное, это мелочь. Если, по-вашему, мы просим невозможного, сэр, пожалуйста, так и скажите – и мы замолкнем раз и навсегда.

Несколько мгновений я размышлял, чувствуя, что Густав не спускает с меня напряженного взгляда из-за края коробки.

– Вы предлагаете мне упомянуть вас хотя бы вскользь во время… во время моего обращения к жителям этого города?

– Два-три слова, сэр, не более.

В идее оказать таким образом услугу пожилому носильщику и его собратьям было, несомненно, нечто импонирующее. После минутного размышления я кивнул:

– Хорошо. Я охотно скажу что-нибудь в вашу поддержку.

– Два-три слова, сэр, не более.

Уяснив суть моего ответа, Густав глубоко втянул в себя воздух и спокойно произнес:

– Мы навсегда останемся вашими должниками, сэр.

Он собирался что-то добавить, но мне вдруг захотелось помешать ему, пусть на время, выразить свою благодарность.

– Да, давайте подумаем о том, как это лучше сделать, – быстро ввернул я, принимая озабоченный вид. – Взойдя на возвышение, я мог бы, например, заявить: «Прежде чем начать, позвольте мне сделать небольшое замечание по поводу одного частного, но не лишенного важности предмета». Что-то в этом роде. Да, это будет самое простое.

Я внезапно с большой ясностью нарисовал себе группу коренастых пожилых мужчин, собравшихся за столом в кафе, и выражение их лиц – сперва недоверчивое, а потом бесконечно радостное – когда Густав сообщает им эту новость. Я вообразил, как сам являюсь среди них, спокойно и скромно, и как они обращают ко мне взгляды. Все это время я не забывал о том, что Густав шагает рядом – несомненно, распираемый желанием закончить благодарственную речь, однако я не давал ему возможности заговорить.

– Да-да. «По поводу частного, но не лишенного важности предмета» – так бы я мог выразиться. «Меня, побывавшего во многих городах мира, насторожила здесь одна особенность…» Хотя «насторожила», наверное, слишком сильное слово. Вероятно, лучше будет сказать «удивила».