Читаем без скачивания Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад - Мария Шенбрунн-Амор

Полная чаша Усамы стояла нетронутой. Нет, вся студеная вода Сурии не смогла бы теперь утолить жажду эмира. Нёбо его внезапно взалкало влаги благословенного Нила. Непоседлив Усама, всю жизнь перебирался от двора ко двору. Скитания помогли ему сочинить множество прекрасных стихов и дожить до преклонных годов, вот и на сей раз старый шейзарец доверится зову дальнего пути.

Султан перечитал послание и объявил:

– Клянусь будущим воскресением, дарованным нам Аллахом, немедленно двинусь на неблагодарного предателя со всем моим аскаром.

Решение было принято, и Нур ад-Дин повеселел. Он отдал несколько приятных самому и угодных Аллаху распоряжений: о постройке нового госпиталя в Дамаске, о возведении вдоль всех крупных торговых путей караван-сараев, ужесточил наказания за питье вина. Прослушал чтение любимых хадис Пророка Мухаммеда, мир ему и благословение Аллаха, а затем продолжил приятную прогулку с приближенными. Проезжая среди цветущих и благоухающих садов-бустанов, беседовал с образованным и мудрым эмиром ибн Мункызом о хрупкости человеческой жизни и о непрочности бытия. Что поделаешь, печалился в ответ Усама, лишь редкому избраннику Аллаха удается добиться своих целей, но и его ждет неизбежный конец. Воистину, человек всегда остается в убытке.

К вечеру султан занемог. Врачи хотели пустить ему кровь, но Свет Веры отказался:

– Человеку шестидесяти лет кровь не пускают.

Лекарь посоветовал выпить немного вина, и даже улем – знаток Корана – заверил, что Ислам разрешает использование алкоголя в качестве медицины. Нур ад-Дин покачал головой:

– Если Аллах решил окончить мои дни, неужто он изменит приговор, если увидит, что я пью вино? – Улем пристыжено молчал, и султан прошептал: – Я не встречу своего Творца с запретным напитком в животе.

Видимо, велико было желание Аллаха встретиться со столь послушным и правоверным хаджой: все прочие способы лечения оказались недейственными, и спустя девять дней, в середине весеннего месяца шавваля 569 года от хиджры, аль-Малик аль-Адил Нур ад-Дин Абу аль-Касим Махмуд ибн Имад ад-Дин Занги, мудрый, милосердный правитель, хранитель Веры, восстановитель справедливости, неутомимый муджахид, не сходящий с путей священного джихада, вернейший сподвижник халифа, грозный гонитель христиан и их порочной веры, смиренный раб Аллаха, нуждающийся в милосердии Всевышнего и благодарный за Его милости, получил от своего Создателя последний приказ.

Вся умма скорбела о великом человеке.

В который раз смерть услужливо избавила Салах ад-Дина от угрожавшего ему соперника. Если бы так везло игроку в вертепе, его противники давно бы потребовали сменить игральные кости, но Салах ад-Дин умел делиться выигрышем, и все больше людей ставило все, что имело, на удачливого курда.

Когда Рено узнал, что проклятый Нуреддин предстал перед дьяволом, он воспрял. Теперь он не сомневался в скором спасении. Господи, милосердный и справедливый, единый, всемогущий и победоносный, Ты, чьему царствию нет конца, Ты сохранил и терзал своего раба с единой целью – выплавить из шлака его недостатков чистейший золотник ненависти к магометанам, превратить в своего мстителя и защитника. Только вот ждать свободы стало совсем невмоготу.

Султану наследовал одиннадцатилетний сын ас-Салих Исмаил, по слухам, сын дочери Альфонсо-Иордана, но все сарацинские правители, племянники, атабеки, эмиры и военачальники тут же принялись оспаривать друг у друга реальную власть.

Король Амальрик превозмог всегдашнюю нерешительность: воспользовавшись смятением врагов, немедленно осадил Баниас и одновременно предложил беспомощному сыну Нуреддина свою поддержку. Вновь возник выгодный франко-дамасский альянс, и в благодарность Дамаск отпустил двадцать франкских узников, томящихся в его казематах. Однако Шатильон и Жослен продолжали гнить в застенках Алеппо. Каждый день казался украденным и невосполнимым.

Неутомимый Амальрик планировал новое, шестое по счету вторжение в Египет, на сей раз совместно с сицилийским флотом. Но еще у стен Баниаса его величество захворал желудочным расстройством и поспешно помчался в Иерусалим, где ему стало совсем худо. Он просил придворного лекаря Сулеймана ибн Дауда дать ему слабительных и рвотных средств, дабы очистить тело, но сириец воспротивился, заявил, что это истощит больного и приведет к смерти. Конечно, нашелся латинский невежественный знахарь, послушавшийся короля и тем самым погубивший его. Окончилось отпущенное венценосцу время, и прекратилось дыхание в ноздрях его. Смерть продолжала услужливо косить каждого, мешавшего Саладину.

11 июля 1174 года от Воплощения Спасителя Святая Земля потеряла тридцативосьмилетнего монарха, обладавшего безграничным видением, немереной энергией и неутомимой настойчивостью. Редкому человеку удается воплотить задуманное, и чем грандиознее замысел, тем чаще он остается незавершенным, ибо поистине великие дела превышают скудные возможности замысливших их смертных. Вот и пятому помазаннику на престоле Града Христова тоже пришлось уйти, так и не успев завоевать Египет.

Единственным прямым наследником мужского пола являлся тринадцатилетний смертельно больной Бодуэн IV, помимо него у Амальрика были лишь две малолетние дочери. Высшая Курия единогласно признала права безоговорочного претендента и трон Иерусалима занял прокаженный.

Во главе франков и во главе державы Нуреддина оказались беспомощные отроки. Как волк на блеяние барашка, в Сирию немедленно примчался Саладин и овладел Дамаском.

В конце июля паруса двухсот восьмидесяти четырех сицилийских кораблей застлали горизонт Александрии, но уже некому было поддержать их с суши, и Айюбид в очередной раз вышел сухим из воды.

Эти новости сводили Шатильона с ума. Нет, в Рено больше не было ни самомнения, ни гордости, ни себялюбия, ни алчности, ни тщеславия. Он больше не помышлял о том, чтобы нагнать страху на весь Восток и прославиться на весь Запад. Так мало времени осталось у него, пятидесяти и одного года от роду, что пора было отсечь все суетное и бесполезное, собрать все силы, мечты и мысли в одно единственное – в копье возмездия, способное пронзить кольчугу, поддеву, кожу, мясо, кость и впиться в самое сердце врага. Бывший князь покончил с прошлым, он был проведен через чистилище, чтобы спасти Заморье и уничтожить ислам. Годами Господь закалял его ненависть к обрезанным нечестивцам, и теперь в душе умещалась она одна, крепкая, чистая и пьянящая, как алкоголь. Когда Бринс Арнат выйдет на свободу, у сарацин не будет более опасного врага.

Часами он кружил по двору, как тигр по клетке, вынашивая планы мщения. Он нанесет сынам Исмаила смертельную рану, от которой они никогда не оправятся. Отомстит за себя, за Шарля, за Паскаля, за ослепленного старого Куртене, за всех, потерпевших от басурман. Око за око, зуб за зуб, сто за одного.

Регентом королевства при несовершеннолетнем Бодуэне Прокаженном стал Раймунд Сен-Жиль. В ту зиму, когда все сельджукские атабеки и наследники покойного Нуреддина спорили между собой за его наследство, граф Триполийский вместо того, чтобы создать из алеппцев, ассасинов, мосульцев и всех прочих врагов Айюбида крепкую коалицию и ничтоже сумняшеся напасть на общего противника, умудрился четыре месяца проспорить с возможными союзниками об условиях будущего альянса. Выставлял немыслимые требования и отклонял компромиссы до тех пор, пока к весне Саладин не завладел всей Сирией, за исключением Алеппо и Мосула. И тогда регент подписал перемирие с Саладином, предоставив главному врагу франков самое необходимое – время. Так Юсуфу ибн Айюбу удалось невероятное: объединить под своей властью огонь и воду – суннитских сельджуков и египетских арабов, бывших шиитов. Почти вся империя Зангидов досталась простому курду.

Как Рено и ожидал, Сен-Жиль оказался слабым, бездейственным военачальником и был полезен Утремеру не больше, чем евнух в свадебной постели. Латинский Восток нуждался в предводителе решительном, изобретательном, отчаянном и бесстрашном. Шатильон знал только одного такого человека, но день шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, лето сменилось осенью, старый год – новым, а человек этот по-прежнему гнил в алеппском подземелье.

Гильом, архиепископ Тирский, сел так, чтобы видеть лик Бодуэна IV, милостью Божией Латинского короля Иерусалима, защитника Гроба Господня и своего дорогого воспитанника. Архиепископ уже много лет писал правдивые хроники о деяниях франков в Утремере и ведал о каждом из иерусалимских венценосцев все, что сохранилось о них в человеческой памяти, и потому мог смело утверждать, что этот монарх – самый выдающийся из всей великолепной плеяды правителей Святой Земли и Града Мученичества. Уж на что пытливым был ум его друга Амальрика, упокой Господь его душу, почивший монарх даже постулатов христианства не принимал на веру и выпытывал у Гильома неопровержимые логикой доказательства существования загробного мира, а все же юный Бодуэн IV в зачатке проявлял больше решительности, чем было у его отца на пике успеха. Сердце архиепископа сжималось, когда он понимал, что буйное и ранее цветение даровано хранителю Града Христова, прозванному Прокаженным, потому что зрелых годов у него не будет – яркая утренняя звезда светит недолго. Чем могущественнее, способнее и деятельнее оказывались отростки правящего дома Анжу, тем быстрее косила их смерть, а этот благородный юноша хоть и был обезображен отвратительной хворью ужаснее всех прочих людей, а тем не менее являлся самым прекрасным Божьим созданием.