Читаем без скачивания Евангелие Люцифера - Том Эгеланн

ОКСФОРД

15–16 июня 2009 года

Я думал, что мы вернемся в Лондон, но К. К. настоял на том, чтобы переночевать в Оксфорде. В нескольких кварталах от лаборатории руководство проекта располагало аристократической виллой с квартирами и гостиничными номерами люкс. К. К. поселился в трехкомнатной квартире на втором этаже. Я получил гостиничный номер люкс на третьем.

С нового адреса Hotmail я послал электронное письмо Трайну, чтобы убедиться в том, что с ним и с манускриптом все в порядке. После этого я рассказал инспектору Хенриксену обо всем происшедшем, включая мое нынешнее местопребывание. Он ответил сразу же. Норвежская полиция, написал он, получила информацию от итальянской уже вчера утром. Полный отчет итальянской полиции ожидается в течение ближайших недель. Расследование убийства Кристиана Кайзера было приостановлено. «По-видимому, виновные избежали наказания», — лаконично написал Хенриксен. «Или наказали себя сами», — подумал я.

Закончив переписку, я уничтожил все ее следы в памяти компьютера. На всякий случай.

Когда через три четверти часа я вошел в гостиную, там сидела Моник с рюмкой шерри, а К. К. вводил ее в курс событий последних дней.

— Моник! — воскликнул я с плохо скрываемым восторгом.

«БЬОРН!» — написала она неровными заглавными буквами в своем блокноте.

Радость от встречи с ней была огромной, я хотел прижать ее к себе и, как щенок, виться у ног, виляя хвостом. Но ограничился тем, что слегка обнял. Потом придал лицу сочувственное выражение и спросил, как дела у Дирка.

«Не очень хорошо».

— Ему хуже?

Еще до того, как я задал вопрос, я знал, какой будет ответ. Моник кивнула. Посмотрела на меня. Как будто ей не хотелось говорить.

— Говори-говори, — сказал К. К. и тут же поправился: — Напиши.

«Дирк хочет с тобой поговорить».

— Дирк? О чем?

«Сам знаешь».

У Моник был с собой ноутбук со встроенной веб-камерой, она поставила его на стол перед нами. Включив скайп, вызвала Дирка по списку контактов и открыла окно диалога. Установилась связь. Я увидел на экране ноутбука руку, которая покрутила, настраивая, камеру. Хриплый голос Дирка произнес:

— Вот так. — Изображение сбилось, теперь экран показывал стену и спинку кровати. Дирк еще покрутил камеру, и в центре кадра появилось его лицо. Лицо умирающего. — Привет, Моник. Вот так свидание! Модерновые технологии! Привет, Карл!

— Дирк! — поздоровался К. К.

Они знакомы?

Дирк откашлялся, чтобы прочистить горло.

— Бьорн, спасибо, что согласились поговорить со мной. Как вы знаете, я болен.

— Знаю, Дирк. Знаю.

— В будущем году мне исполнилось бы восемьдесят лет. Подумать только! Но у меня нет будущего года. Я не хочу быть слишком сентиментальным и вызывать к себе жалость, Бьорн, однако каждый день может оказаться для меня последним. Так обстоят дела. И я примирился с судьбой. Все мы умрем. Рано или поздно приходит наш черед. Жизнь — всего лишь оттягивание неизбежного. Мне не страшно.

Никто из нас ничего не сказал. Моник тихо плакала и шмыгала носом.

— Verdorie,[154] — продолжил Дирк. — Я не собирался быть таким помпезным и мелодраматичным, простите.

— Все в порядке, Дирк, — сказал К. К., — не думай об этом. Ты хотел сказать что-то Бьорну?

— У некоторых из нас есть в жизни миссия. Цель. Смысл всей жизни. Для меня таким смыслом было Евангелие Люцифера. Я понимаю, Бьорн, что вы не хотите отдавать манускрипт. Вас терзают всякого рода сомнения. И они должны быть. Это неизбежно.

Я ничего не смог ответить на его слова. Когда слышишь такие вещи, волнуешься. Дирк, что говорить, был на пороге смерти.

— Я вас умоляю, Бьорн.

Он смотрел на меня с экрана:

— Я прошу вас отдать манускрипт К. К. — Карлу Коллинзу. Он — человек, которому можно доверять.

Что-то оборвалось во мне и покатилось куда-то в пропасть. Прозрение. Прозрение…

Отдайте манускрипт К. К.

Карлу Коллинзу…

Он — человек, которому можно доверять…

Дирк… К. К…

То, что они знали друг друга, было очевидно. Они знали друг друга все это время.

Если Дирк действовал заодно с К. К., означало ли это, что Моник тоже действовала с ними заодно? Я долго думал. Пытался разобраться. Посмотрел на Моник. Она отвернулась.

— Вы знаете друг друга? — спросил я, обращаясь наполовину к Дирку, наполовину к К. К.

— В некоторой степени, — сказал Дирк.

К. К. молчал.

В некоторой степени.

Признание Дирка вмещало бесконечно много, гораздо больше, чем эти три слова. Существовала связь между Дирком и К. К. и тем самым между ними и Моник.

Моник положила свою руку на мою. Я отодвинул ее.

— Бьорн, — сказал Дирк, даже не догадываясь, какой душевный хаос вызвало его признание во мне. — Я понимаю, что мы знаем друг друга недостаточно долго для того, чтобы я осмелился просить вас отдать манускрипт ради меня. И все же я сделаю это. Поверьте, я готов молиться на вас, если бы это помогло делу. Я выполз бы из этой кровати и на коленях стал бы молить… если бы только молитва умирающего могла вас тронуть. Но я знаю, что вы крепкий орешек, Бьорн. Некоторые называют вас упрямцем.

Последние слова он произнес с обезоруживающей улыбкой. Он, конечно, был прав.

— Много лет тому назад, в другое время, в другом мире, я был точно таким же, как вы, — продолжал Дирк. — Честолюбивым, любознательным, уверенным в себе. Я понимаю, почему вы медлите. И тем не менее умоляю вас. Я посвятил свою жизнь Евангелию Люцифера и хочу увидеть загадку разгаданной до того, как умру. Я так хочу узнать… — Пауза. — Я готов пойти на обмен, если угодно. Я могу рассказать, почему Джованни Нобиле, итальянский демонолог, вел себя так иррационально. Вам пригодятся эти сведения. В качестве обмена любезностями вы выполните и мою просьбу. — Дирк не стал ждать моего ответа. — Я могу рассказать вам о Нобиле и просто так. Вы, должно быть, слышали, что его сочли сумасшедшим. Он застрелил четверых. После этого он исчез вместе с Евангелием Люцифера. Вот то немногое, что мы знаем. Но никто не спрашивает, почему он это сделал. Почему, Бьорн? Почему Евангелие Люцифера превратило уравновешенного теолога Джованни Нобиле в убийцу? Почему он стрелял и убил четверых? Почему манускрипт был для него таким важным? Никто не задавал этот напрашивающийся сам собой вопрос. Почему? Полиция, СМИ, публика — все спрашивали, что случилось. Как? Где? Но никто не спросил: почему?