Читаем без скачивания Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов - Александр Поповский

— Я не вижу там… ни кипения, ни радостей, это, должно быть, померещилось тебе.

Как можно не замечать того, что так очевидно…

— Неужели ты не слышишь восторгов кузнечика? Из–под каждой травки льется его песня… В стороне от рощицы, на скрипучем возу сена восседает паренек и голосит на всю степь.

В ответ раздается ее тихий переливистый смех. Ему кажется, что все в ней, начиная от ее светло–голубых глаз до каждой веснушки, смеется.

— Откуда ты взял, что воз скрипит и парень голосит на всю степь?

Надо же что–нибудь подобное придумать?

— Воз, может быть, и не скрипит, — быстро соглашается он, — но в книгах, обычно, все возы не смазаны, и парень не может не голосить. В такой день да на пахучем сене не запеть… А что творится в садах! Вон они кромкой тянутся у горизонта. Поспела вишня, луга и рощи усыпаны земляникой, смородины не оберешься…

— Не разглядел ли ты, кстати, какого она цвета — красная или черная?

— Черная, — следует уверенный ответ, — тут красной не разводят. Всюду кипит жизнь: резвятся телята, не удержать их в стаде. Даже ленивые коровы время от времени задирают головы кверху и с удовольствием хлещут себя хвостом по бокам.

Тут Елена Петровна останавливает его: на всем побережье ни одной коровы, — где он разглядел их целое стадо?

— Я что–то не вижу твоих резвых телят, дай и мне на них полюбоваться.

Он отрицательно качает головой — она требует от него невозможного.

— Стадо осталось за поворотом, ты можешь увидеть его с кормы. Поторопись взглянуть на старенького рыболова с засученными штанами, иначе он уйдет со своим уловом, и ты опять усомнишься, был ли он здесь на берегу.

Нет, ей не угнаться за его фантазией!..

Официант принес сливки, кофе, груду нарезанного хлеба и направился было к прилавку за оставленной на подносе закуской, но Андрей Ильич жестом остановил его и что–то шепнул на ухо. Словно не замечая лукаво склоненной головки жены, он с серьезным видом передвигал посуду на столе и перекладывал салфетки. Сегодня его черед заботиться о хозяйстве, но где уж в таких хлопотах за всем уследить?

На столе появляются сыр, масло и отдельно на большом блюде румяная, вкусно пахнущая кулебяка. Елена Петровна, сложив на груди руки, как это делают дети, восхищенные неожиданным подарком и в то же время встревоженные опасениями, как бы кто–нибудь не посягнул на него, — попеременно переводит глаза со стола на мужа.

— Спасибо, дружок! Что, кулебяка с рисом?

Он деловито придвигает к ней блюдо и говорит:

— С рисом и гусиной печенкой. По особому заказу, сделанному вчера в двенадцать ноль–ноль.

— Еще раз спасибо, — тихо произносит она. — Не слишком ли много, когда мы это съедим?

Она не удержалась и, отломив кусок кулебяки, поспешно сунула его в рот. Андрей Ильич терпеливо ждал, когда она похвалит пирог, как вдруг Елена Петровна судорожно схватилась за грудь и из глаз брызнули слезы. Она движением руки показывала, что не может проглотить кусок, и глазами искала на столе воду.

Он бросился к прилавку буфета, налил из первой попавшейся бутылки вина и дал ей выпить. Она сделала несколько маленьких глотков, облегченно вздохнула и улыбнулась.

— Боже, какая я обжора! Ну, кто не знает, что гусиную печенку следует есть маленькими кусочками и обязательно запивать водой!

Она виновато улыбнулась, налила в кофе сливок и тут только заметила, что муж смотрит на нее с нескрываемым чувством тревоги.

— Что с тобой, Андрюша, ты на себя не похож. Можно подумать, что не я, а ты поперхнулся, — с упреком протянула она. — Начнем завтрак сначала. Будем есть маленькими кусочками и все запивать: кусочек кулебяки и глоток сливок, крошку бутерброда и глоток кофе, осторожно, не спеша, чтобы никого не пугать… На всякий случай примем атропин.

Елена Петровна не подозревала, как своим поведением все больше усиливала тревогу мужа и вызывала у него самые тяжелые подозрения. Зачем ей понадобилась эта длинная тирада и шуточный разговор с собой? Она словно заглаживала какую–то серьезную ошибку, но какую?

Разноречивые чувства волновали Андрея Ильича. Он вспомнил многое такое, чему раньше не придавал особого значения, сопоставил прежние наблюдения с тем, что только что произошло, и пришел к заключению, что жена скрывает от него какой–то тайный недуг.

Елена Петровна вынула из сумочки, которую носила на длинном ремне через плечо, небольшой флакон, вылила из него несколько капель в стакан и выпила.

— Вот и все, — с подчеркнутой беспечностью проговорила она, — маленькое сужение пищевода, нейрогенного характера, или, как говорят наши больные, «на нервной почве».

«Почему именно нейрогенного характера?» — хотел он ее спросить, но удержался.

— Надо проделать рентгенологическое обследование. Атропин — плохой помощник в таких делах.

Ему удалось произнести это спокойно, но от Елены Петровны не ускользнула происшедшая в нем перемена. Исчезло выражение притворной озабоченности гостеприимного хозяина, взгляд широко открытых глаз казался напряженным и острым, каждая черта лица выражала внутреннюю сосредоточенность. Она растерялась, улыбка и рука, примирительно обращенные к нему, оказались бессильными что–либо изменить, и она голосом, взывающим к сочувствию, произнесла:

— Это началось у меня совсем недавно.

Его недоверчивый взгляд остановил ее.

— Это началось давно, — многозначительно акцентируя, как бы выделяя каждое слово, проговорил он, — неприятными ощущениями во время еды, потребностью запивать каждый кусок и закончилось непроходимостью пищевода. Я ждал, что ты рассеешь мои опасения, проверишь свое состояние, а ты приспособилась принимать атропин.

И суровые нотки в его голосе, и резкие жесты, сопровождавшие каждую фразу, были так необычны для Андрея Ильича, что она не в силах была отвести испуганных глаз от него. Когда он умолк, Елена Петровна жестом пригласила его успокоиться и с той подкупающей покорностью, которой так искусно пользуются подчас женщины, улаживая свои семейные дела, сказала:

— Хорошо, Андрюша, завтра у меня будет рентгенограмма, — завтра же заглянешь мне в пищевод! Приходи к нам в двенадцать часов и рассматривай меня сколько угодно, а сейчас давай завтракать, я смертельно голодна.

Она уступила не потому, что разделяла его опасения. Как многие медики, Елена Петровна верила, что врачам свойственно страдать своими особыми заболеваниями, не похожими на те, какими болеют прочие люди. Сходство симптомов не означает еще сходства болезней. И, уверив себя, что она страдает одной из тех болезней, которые возникают и исчезают сами по себе, Елена Петровна терпеливо ждала благополучного исхода.

Он принял ее уступку и был бы рад этот спор прекратить, но в нем все еще бурлили противоречивые чувства, не дававшие ему покоя.

— По какому праву, хотел бы я знать, — сердился Андрей Ильич, — хирург позволяет себе то, чего он не разрешает другому? Уважающий себя медик не пропишет больному атропин, прежде чем не увидит рентгенограмму и не заглянет в пищевод. Ты отлично знаешь, что твой атропин извращает картину болезни.

Елена Петровна тоскливо оглянулась, покорно склонила голову и сказала:

— Я недавно лишь делала анализ крови. И гемоглобин, и эритроциты, и РОЭ в хорошем виде.

— При известном заболевании, — сухо произнес Андрей Ильич, — это мало что объясняет.

Она с укоризной взглянула на него и ничего не ответила. Он понял, что слишком много позволил себе, намек на «известную болезнь» был непростительной жестокостью с его стороны. Ему стало жаль ее, стыдно за собственную несдержанность, и, досадуя больше на себя, чем на жену, Андрей Ильич молча склонился над завтраком. Он ел неохотно, ерошил копну своих черных волос, которые выходили из испытания ничуть не поколебленными, и прятал под низко опущенными веками свои темные добрые глаза.

— Ты обещал напоить меня сегодня вином, — прошептала она над самым ухом. — В такой день чокнуться просто необходимо.

Он попросил подать вина, налил ей и себе, и они чокнулись.

— За твое здоровье, Андрюша.

— И за твое, Лена.

— Сюда бы Якова Гавриловича пригласить, — изображая комической гримасой восхищение профессора Студенцова, произнесла она, — уж он оценил бы и вино и кулебяку. Впрочем, этот гастроном за что ни возьмется, к чему ни приложится, всему знает вкус и меру.

— Ты так думаешь? — спросил он.

Упоминание имени Студенцова сейчас, когда мир между супругами едва лишь налаживался, нельзя было признать удачей Елены Петровны. Между Андреем Ильичом, главным хирургом городской больницы, и директором научно–исследовательского института онкологии Яковом Гавриловичем Студенцовым не было ни личных, ни служебных связей. От своей жены, сотрудницы института, Андрей Ильич знал, что там творится, и, хотя эти сведения говорили о благополучии, Сорокин все же не любил Студенцова, который сменил его учителя Александра Васильевича Крыжановского.