Читаем без скачивания Она (Новая японская проза) - Каору Такамура
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разве машина любит! Машина симулирует любовь, изображает ласку. А на самом деле ничего не чувствует.
Мальчику-волку вдруг захотелось поговорить по телефону. Он сбегал пописал, потом вернулся к себе на диван и вызвал нужный номер.
Экран был забит дурацким сериалом и видеть собеседника не позволял.
— Добрый вечер.
«Какой приятный голос».
Мальчик сдержал свой волчий оскал.
— Только голос приятный?
В эту минуту девочка, наверно, недоуменно склонила головку.
«Когда срезается верхний слой, становится видно что-то новое…».
Мальчик-волк почувствовал, как внутри у него разливается что-то теплое и ласковое.
— Что же это тебе видно?
Он представил себе, как девочка улыбается. Вообще, какая она сейчас.
«Честность. Смелость…».
— Да ну тебя.
«Мужественность. Способность мечтать…»
— Брось глупости-то.
«Твердость».
— Все ты врешь.
«И еще кое-что».
— Ну ладно, хватит.
«…Любовь».
Под своей черной шерстью мальчик-волк покраснел. И подумал: хорошо все-таки, что видеотелефон сейчас не работает в видеорежиме. Но вообще-то он, наверно, и так себя выдаст. Или уже выдал. Весь он как на ладони; что думает и что чувствует. Точно, точно.
«Деликатность», — сказала девочка и засмеялась.
Мальчик-волк вспыхнул. Разговаривая с девочкой, он часто вспыхивал.
«Хочу тебя видеть».
— М-мм…
«Ты чего?».
— Ты телевизор смотришь?
«Как тебе сказать. У меня зрение плохое. К счастью».
— Тогда надень очки.
«Зачем еще? — вспылила было девочка, но быстро передумала: — Надела».
— Смотришь?
«Смотрю… Постой-ка…».
— Похож?
После секундной паузы девочка ответила:
«Похож. Не то слово — это же ты и есть!».
— Ну вот видишь. — почему-то с гордостью сказал мальчик.
«Скажите, какие мы знаменитые! Какие гордые!».
Девочка всегда все точно улавливала. Это мальчику в ней и нравилось.
Вообще-то в этом городе мальчик-волк ни в чем не знал отказа. Раны и болезни миновали его. Только однажды он и попал в переделку — когда столкнулся с машиной, на которой ехала девочка. Надо думать, это столкновение специально устроила ОНА — чтобы их познакомить. Да, наверняка специально.
«Ты это брось! — строго сказала девочка. — Нечего, нечего!».
Ее решительность тоже понравилась мальчику. «Нечего, нечего!» — такое универсальное заклинание, отбрасывающее все гадости, которыми, как грязью, закидывает тебя судьба.
«Ты что это вообще!».
— Да так…
«Как это „так“! — не на шутку рассердилась девочка. — Сидишь у НЕЁ в утробе, вот и не беспокоишься ни о чем. У тебя такой красивый голос, а ты в последнее время бездельничаешь. Ну да, понятно — тебе ж не нужно зарабатывать себе на хлеб!».
Мальчик-волк впервые за долгое время ощутил прилив бодрости.
В последнее время из-за одолевшей его апатии, да и из-за этого сериала он совсем ей не звонил, а между тем от девочки всегда исходила энергия.
— Хочу тебя видеть, — сказал мальчик-волк.
Девочка насмешливо откликнулась:
«Ну что ж, если ОНА позволит, то, может, и увидимся».
Однако увидеться в условленное время им не удалось.
Потому что в комнату номер 8875, где жил мальчик-волк, явилась «птица».
3
Ассоциация соседей-японцев получила от НЕЁ напрокат Сенсорное Тело.
Отец-учитель Ассоциации Альфред Г. Усано использовал его в качестве движущегося идола в ходе церемоний.
Например, во время утренней молитвы, посвященной новым рождениям, тело несло яйца: во время дневной молитвы в ознаменование роста и становления поедало только что убитых кур, а на вечерней молитве кормило избранных адептов грудью, что символизировало бескорыстную материнскую любовь.
Отец Усано был не в состоянии сдерживать в себе биологическое отвращение к Сенсорному Телу.
Сенсорное Тело служило ЕЁ органом восприятия, своего рода выносной системой датчиков с интеллектуальными функциями и способностью к независимому передвижению.
Отец Усано ненавидел Сенсорное Тело. Особенно непереносимым казалось ему то обстоятельство, что Сенсорное Тело имело облик птицы. Птиц он терпеть не мог, потому что их ноги напоминали ему змей, а у этой «птицы» ноги были толстенные, как питоны.
— Учитель, вас к телефону.
Отец-учитель коротал время между утренней и дневной молитвами за телевизором возле плавательного бассейна. Золоченый телефон на серебряном подносе ему подала красотка в бикини.
Кто звонит, можно было и не спрашивать.
По этому безвкусному телефону, изготовленному на заказ, звонила только одна собеседница.
Отец Усано глубоко и тщательно вздохнул, прежде чем взять трубку.
— Как здоровье?
— Спасибо, у меня все хорошо, — ответил отец Усано, не отрываясь от телевизора.
После того как три дня назад, в воскресенье, ребенок покончил с собой, действие сериала стояло на месте.
Отец Усано, придержав дыхание, продолжил обмен приветствиями:
— А вы как, мамочка?
От легкого дуновения чистого высотного ветерка по поверхности бассейна прошла чуть заметная рябь.
Небоскреб был самый высокий в городе, его последний этаж был весь свой, и как было не устроить там причудливой формы бассейн. Да еще завезли землю и засеяли.
Над засеянным пространством вертелись поливальные устройства, и это радовало душу.
— Мамочке плохо.
Отца Усано прошиб холодный пот.
Все-таки немалые годы, уже далеко за шестьдесят, подходит близко к семидесяти, и от такого сообщения темнеет в глазах.
— Что случилось?
— Его больше нет! — истерически взвизгнул женский голос.
У отца Усано стрельнуло в пояснице, и он попытался как-нибудь извернуться, как угодно, лишь бы не прижало. Хоть в экран уткнуться. Худо будет, сказал ему внутренний голос. А внутренний голос не обманывал.
— Это вы о ребеночке? — спросил он.
Когда начали вместо бейсбольных мячиков перебрасываться ядерными ракетами с бывшим Советским Союзом, у него тоже вот так выступил по всему телу холодный пот, и тогда как-то сразу стало ясно, что надежды нет.
На сей раз все-таки, может, и обойдется.
Да обойдется ли?
Пусть бы вот так в глазах потемнело, головная боль бы началась — и память потерять. На самом-то деле он ведь специалист по языкам программирования, и все эти дела, религиозные или там психотерапевтические, ему — эх, да что там.
— Я после того, как родила, почернела вся.
— Да что вы такое говорите.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
