Читаем без скачивания Сайт нашего города (сборник) - Наталья Горская

– Где же ты научилась читать?

– Я в элитный детский садик ходила. У меня фазер – бизнесмен, и когда я у него жила, то он меня в этот садик сдал. С английским уклоном. The dog wag its tail.

– Ох ты! – опять всплеснула руками бабуля. – А бабушка у тебя есть?

– Бабушка? – Ева на мгновение задумалась. – Есть.

– Почему же она не возьмёт тебя к себе?

– Зачем? – недоумевает Ева. – Ей надо свою личную жизнь налаживать, а я только мешать буду.

– Да-а, сейчас такие бабушки пошли, – опять вздыхает бабуля. – Современным бабушкам не до внуков: морщины выведут, варикоз вылечат, це… цел-лю-лит себе разгладят на заднице и ищут молоденького дедушку, тьфу, прости Господи. Не иначе конец света близок, э-хе-хе… Ну, а дедушка есть у тебя.

– А кто это?

– Как кто? Муж бабушки.

– А-а, есть. Он у нас – мулат. Фазер бабушку в Египет отправил на отдых, она там с ним и познакомилась, домой его привезла. Он из всех взрослых мне больше всего нравился: весёлый такой, не ругается, не дерётся, всё танцевал и пел, а по ночам в клубе стриптиз делал. Так классно!

Мы, конечно, онемели, но виду не подали. Ну, что взять с отставших от веяний цивилизации тёмных баб?

– А у меня мазер, между прочим, бывшая фотомодель! – с весёлой гордостью сообщила Ева, болтая ногами. Она наелась, согрелась и становится всё более разговорчивой: – Она тоже когда-то в ночном клубе танцевала. Мой фазер на ней женился, потому что у неё во всём городе была самая большая грудь и самая узкая талия: он специально узнавал перед тем, как познакомиться. А потом она меня родила, и талия у неё «поплыла». Она меня за это ругала: «Если бы не ты, сучка, я бы так не потолстела». Даже била меня иногда со злости. Утром встанет, и давай себя мерить во всех местах, дура! А фазер её сразу бросил за это.

– За что «за это»?

– Ну, за толстую талию.

– Зачем же они тебя родили, если им так важна эта талия?

– Ттрахаться-то хотца! – подмигнула Ева бабуле. – Дети являются побочным продуктом секса, как какашки – побочный продукт приёма вкусной пищи. Так они мне объяснили… Но ничего. Мазер за две операции лишний жир с талии сняла и нового козла себе нашла.

– Ну и ну! Вот ужасти-то! – только и нашлась что выдохнуть бабуля.

– Чего ты их так называешь – фазер, мазер?

– Как же их ещё называть? Ну не перебивайте меня! – по-детски сердится она.

– А как они тебя называли?

– Фазер меня называл киндером или Евочкой-хорошей девочкой, а мазер – псиной или Евкой-подлой девкой. Она меня Евой назвала назло фазеру, потому что у него когда-то собака была, овчарка по кличке Ева, и он не хотел, чтобы меня как собаку звали. А мазер узнала, что ему это не нравится, поэтому и назвала меня именно так. Они всё время так делали: как одному что-нибудь не нравится, другой это обязательно и сделает. Мазер попросит фазера музыку тише сделать, когда у неё голова после бодуна раскалывается, так он специально ещё громче сделает. А фазер как-то сказал, что жёлтый цвет не любит, так мазер приказала рабочим весь наш дом жёлтыми обоями оклеить. Только это их и сближало. Больные люди, что тут ещё скажешь, неврастеники. Я раньше своё имя ненавидела, а как узнала, что всех великих женщин так звали, даже рада, что мне именно это имя досталось.

– Каких же великих женщин так звали?

– Как каких? – Ева смотрит на меня, будто я ляпнула что-то крамольное с её точки зрения. – Еву Браун и Эву Перон.

– А ты знаешь, кто это?

– Это жёны великих вождей.

– Да-а, девочка, сколько же у тебя мусора в голове, – не нахожу ничего другого сказать ей.

– Почему? – Ева искренне недоумевает. – Гитлер же неплохой дядька был.

– Как это неплохой?! – ахнула бабуля, которая видела в своё время, что этот «неплохой дядька» сделал с Россией и Европой, и для которой не было более страшного ругательства, чем это имя.

– Ну, а чего он сделал-то? Он немцев работой обеспечил, промышленность возродил, вернул им самоуважение после поражения в Первой мировой. Что в этом плохого?

– А сколько горя он нашей стране принёс, ты знаешь? – не успокаивалась бабуля.

– Он и не обязан был о нашем благополучии думать. Об этом даже наши вожди не думают, – ответила Ева равнодушно, облизывая пальцы. – Гитлер уничтожил среди немцев всех гомосеков, шлюх, наркоманов, пьяниц, извращенцев всяких, кто работать не хотел, развиваться. То есть всех неполноценных людей, недочеловеков. А Сталин наоборот именно таких не трогал, оберегал их, под амнистию всегда выпускал, а истребил всю элиту нации, учёных, гениев, кто мог за свои убеждения постоять. Поэтому Германия теперь процветает, а мы влачим жалкое существование, потому что у нас вместо людей одни дебилы остались, с которыми можно всё что угодно выделывать.

Поражает, как Ева с детского лепета переходит на совершенно взрослую речь, словно говорит по заученному тексту. Я хочу ей сказать, что, невзирая на такие старания дяди Адольфа, в Германии всё так же много «неполноценных людей» в лице наркоманов и сексменьшинств, но понимаю, как это глупо: объяснять восьмилетнему ребёнку такие вещи. Но её и до меня кто-то просветил в этих недетских вопросах. Пытаюсь вспомнить себя в таком возрасте, и на память приходят куклы, плюшевые медведи, поездки в зоопарк и театр с родителями. Ещё почему-то вспомнился жираф из заставки к всесоюзной передаче «Спокойной ночи, малыши», где он спит, а под головой у него возвышается целая пирамида подушек, как на кроватях в купеческих домах. Как это мне нравилось! Куда же подевались люди, которые умели придумать такой уютный мир для детей?

– Я читала листовки и прессу, – объяснила Ева свою осведомлённость. – Здесь в электричках русские фашисты свои журналы раздают. Красивые такие…

– Что, журналы?

– Да нет же! Фашисты: опрятные, серьёзные, а главное – трезвые. Сразу видно, что не быдло отстойное. Я с одним мальчиком познакомилась, он мне и сказал, что меня зовут как жену Гитлера, звал в ихнюю организацию. Меня и антифа к себе звали. Да вот же их лозунги!

Ева показывает на стенку, где от надписи: «Места для пассажиров с детьми и инвалидов» осталось только выскобленное: «…ест …жир… с детьми … инвалид…», а рядом было написано красным маркером: «Все – разные, все – равные! Фашизм не пройдёт!».

– Они тут с фашистами дубасились как-то до потери пульса. Я только не поняла из-за чего: и те красивые, и эти ничего.

– О-хо-хо, мы, русские, это любим: друг друга дубасить, – вздохнула на это бабуля, а я перевожу разговор в другое русло, чтобы Ева не травмировала бабулю:

– В каком же городе ты с родителями жила? Где их дом?

– У них несколько хаз. Мазер сейчас со своим бойфрендом живёт за бугром где-то. Такой же противный, как и она: два сапога пара. Ко мне клеился, урод, грозился меня женщиной сделать. И всего-то на десять лет меня старше. Я фазеру позвонила, всё рассказала, он ему хлебало начистил и меня к себе забрал.

– Где ты такие слова узнала?

– В детсаде с английским уклоном. А у фазера жена новая – не та, к которой он от мазер ушёл из-за того, что она потолстела, а другая, то есть пятая уже – такая стерва! Фазер, дурак, уедет на работу, а она – по мужикам. Даже домой их приводила, думала, что я не понимаю, чем они там будут заниматься. Чем с этой грудастой коровой, у которой вместо мозгов половые гормоны, ещё можно мужику заниматься? Я фазеру сказала, а эта пищит: «Это мой репетитор испанского». Потом избила меня, чуть глаз каблуком не выбила, – Ева показала нам маленький шрам на виске под волосами. – Зато я ей все ногти переломала до крови и клок поганых крашенных волос вырвала! Ещё хотела зуб выбить, но не дотянуться было до её мерзкой хари.

Мы больше не ужасались, а слушали дальше, как Ева рассказывала свою маленькую жизнь без малейшего трагизма и даже посмеивалась.

– Я сознание потеряла, она фазеру сказала, что я с лестницы упала. Положили меня в больницу, а эта сука вонючая пришла меня навестить. Засюсюкала: «Евочка, девочка моя!», врачи умиляются. Мне так противно стало, я как звезданула её по башке ночным горшком с говном, ха-ха-ха! Её еле от меня оттащили. Когда меня должны были выписать, я сама сбежала из больницы и на электричке уехала, куда глаза глядят.

– Вот что за сумасшедшая жисть настала? – прошептала мне бабуля. – Мои родители после войны меня с братом и сестрой вырастили, и ещё двоих сирот взяли. И таких семей много было, хотя и трудно людям жилось. А сейчас молодые, здоровые, даже богатые родители блудят, пьянствуют, своих кровных детей вышвыривают на улицу, да ещё и хвастаются такими фортелями. И в кого пальцем не ткни – все безудержно веруют в Бога, в Землю Обетованную ездют венчаться. Что за люди! Как им в церкви потолок на голову не обвалится? Нужны только дикие страсти, как диким зверям в загоне, а принимать на себя хоть какие-то маломальские обязательства никто не хочет. Распутство дороже родной дочери! Сталина на них нет. Коммунистов ругают, а Железный Феликс собственной персоной бегал по Москве, беспризорников собирал, детей, чьи родители погибли в Гражданскую, детские дома и коммуны для них создавал, чтобы было, кому жить в будущей стране. А сейчас при живых сытых родителях дети бродяжничают! В Америке приёмная мать убила ребёнка из России, так у них вся страна на ушах стояла несколько недель. А у нас тысячи таких случаев, когда родители со своими же кровными детьми выделывают, что и словами не описать, и никто даже не заикается об этом, все относятся к этому, как будто так и должно быть! На днях по телевизору передача была из подростковой исправительной колонии, там семьдесят процентов детей были изнасилованы в своё время родными папашами. Это что же с мужиками нынче случилось, чтоб на своё дитё так покушаться? Это до чего допить надо, чтобы совсем всё человеческое в себе истребить? Не чужой дядя, не отчим, а родный отец, батя! Раньше такого вообразить себе никто не мог, а сейчас всё возможно стало. Раньше тоже алкоголики были, но никто из них до такого додуматься не мог, а сейчас даже трезвенники насмотрятся вот этого дерьма, – бабуля ткнула пальцем в кипу журналов, оставленную продавцом в нашем купе, – и бегут на своих же детях экспериментировать, чтоб им пусто было! Сколько понаснято-понаписано, как мачехи со своими пасынками сношаются, тёщи с зятьями, свёкры с невестками, отчимы с падчерицами – чёрт-те что, всё перепутали, лишь бы было с кем перепихнуться, важнее этого сейчас ничего нет для людей! Все образованные-переобразованные, по три высших образования у иных нахватано, как хрусталя дефицитного, а простейших вещей не понимают. И сколько передач нашлёпали, что нельзя так жить, а люди уже не могут изменить в себе ничегошеньки. Ток-шоу на каждом канале теперь о проблемах в семье жужжат, сытые дядьки и тётки языками до мозолей чешут, а толку – ноль. Кто-нибудь из столичной элиты произнесёт прописную истину, и все аплодируют, будто раньше этого никто не знал. А при коммунистах, хоть и чихвостят их все сейчас, вовсе не было таких передач, но к детям отношение было несравненно лучше, в семьях было больше порядка, а сейчас дети бродяжничают при живых родителях. Ох, не иначе конец света близится! Уж лучше бы нас в самом деле фашисты истребили, чем теперь на всю эту проституцию смотреть!