Читаем без скачивания Герман Геринг. Железный маршал - Борис Вадимович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
22 апреля Гитлер сообщил тем, кто оставался в бункере, что надежды больше нет, что он останется в Берлине и застрелится в самый последний момент. Геринг же, мол, если захочет, пусть начинает переговоры с неприятелем. Присутствовавший при этом Йодль вызвал начальника Генштаба люфтваффе генерала Карла Коллера и попросил немедленно сообщить о решении Гитлера Герингу. Коллер связался со штабом Верховного командования люфтваффе в Обер-зальиберге. К телефону подошел адъютант Геринга Браухич. Выслушав сообщение, он потребовал от имени Геринга, чтобы Коллер срочно вылетел к рейхсмаршалу для личного доклада.
Вечером того же дня Коллер записал в дневнике:
«Из Берлина прибыл офицер связи генерал Кристиан и сообщил: «Фюрер колеблется. Он полагает, что бороться уже бессмысленно, хотя сам хочет оставаться в бункере и защищать Берлин. Его документы и переписку сжигают на заднем дворе. Геббельс, госпожа Геббельс и их шестеро детей находятся с ними». «Зачем?» — спросил я. «Они убьют детей, а потом покончат с собой», — ответил Кристиан».
Коллер посетил Йодля, который подтвердил информацию Кристиана:
«Гитлер заявил, что останется здесь и застрелится в последний момент. Он физически не способен сражаться и боится раненым попасть в русский плен. Когда мы предложили ему отправить на Восток все войска с Западного фронта, он сказал, что не может принять такое решение, пусть всем займется рейхсмаршал. Кто-то заметил, что ни один солдат не будет сражаться за рейхсмаршала, но Гитлер возразил на это, что речь идет не о вооруженной борьбе. Когда дело дойдет до переговоров, рейхсмаршал проведет их лучше других…»
Утром 23 апреля вместе со штабом ОКЛ Коллер был уже в Баварии. Штаб улетал с берлинского аэродрома на 15 самолетах «Ю-52». В полдень Коллер посетил Геринга в его резиденции в Берхтесгадене. При их беседе присутствовали начальник партийной канцелярии Филипп Бюлер — давний друг Геринга — и Браухич. Геринг заверил Коллера, что Булер — человек надежный и при нем можно обсуждать самые деликатные вопросы.
Начальник Генштаба люфтваффе подробно изложил содержание своих разговоров с Кристианом и Йодлем. Геринг и Боулер критиковали решение Гитлера остаться в Берлине. Геринга больше всего волновало, не назначил ли Гитлер своим преемником Мартина Бормана. Коллер заверил, что пока еще нет, но, когда он улетал, Гитлер был еще жив и мог принять какие угодно решения. Кроме того, нельзя было исключить, что он все-таки покинет Берлин. Коллер отметил, что для выхода из города еще оставались один или два коридора. Геринг попросил доложить ему о военной обстановке. Обстановка была мрачной. Начальник Генштаба люфтваффе после войны так пересказывал Фришауэру свой разговор с Герингом:
«Я полагал, что Берлин, возможно, продержится еще 7–8 дней… Не исключал и того, что Гитлер изменит свои планы. В любом случае пришло время действовать вам, господин рейхсмаршал! Своим вчерашним решением Гитлер назначил себя командующим войсками Берлина и практически отказался от политического управления государством и командования вермахтом».
Как видим, Коллер подталкивал Геринга к активным действиям. Боулер поддержал его. Они рассчитывали, что приход к власти Геринга позволит начать переговоры с западными державами и выговорить на антисоветской основе сохранение в какой-то форме германского государства и армии. Геринг вроде бы соглашался с их доводами, но все еще колебался:
«Мои отношения с Гитлером были в последнее время напряженными. Не могли он назначить своим преемником Бормана? Борман — мой смертельный враг. Он только и ждет удобного момента, чтобы расправиться со мной. Если я начну действовать, он назовет меня предателем; если же я буду бездействовать, обвинит меня в слабости в час испытаний!»
Затем Геринг достал из сейфа текст закона о преемственности, исправленный Гитлером после полета Гесса, и прочел вслух:
«Если я окажусь скован в свободе действий или если я стану недееспособным в других отношениях, рейхсмаршал Геринг должен стать моим представителем или преемником во всех делах государства, партии и вермахта».
Геринг вызвал начальника канцелярии рейхсканцлера Ганса-Генриха Ламмерса (из всего триумвирата Кейтель — Борман — Ламмерс он отделался сравнительно легко, получив всего 20 лет тюрьмы, из которых отсидел семь). Тот подтвердил, что декрет от 29 июня 1941 года остается в силе. Никакой новой публикации не требуется, так как другого декрета от Гитлера на этот счет не поступало. Если бы такой декрет существовал, он, Ламмерс, непременно знал бы об этом, поскольку без него изменить декрет законным образом не представляется возможным.
И рейхсмаршал наконец решился. Слишком уж он боялся того, что фюрер в последний момент передаст власть не ему, а Борману. Во второй половине дня 23 апреля Геринг направил телеграмму Гитлеру:
«Мой фюрер! Ввиду вашего решения оставаться в крепости Берлин, согласны ли вы, чтобы я немедленно принял на себя общее руководство рейхом при полной свободе действий внутри страны и за ее пределами в качестве вашего заместителя в соответствии с декретом от 29 июня 1941 года? Если сегодня до 10 часов вечера не последует ответа, то я буду считать само собой разумеющимся, что вы утратили свободу действий и что возникли условия для вступления в силу вашего указа. Я буду действовать в высших интересах рейха и германского народа. Вы знаете, какие чувства я питаю к вам в этот самый тяжкий час моей жизни. Мне не хватает слов, чтобы выразить их. Храни вас Бог, и успехов вам, несмотря ни на что! Верный вам Герман Геринг».
Геринг отправил телеграммы Риббентропу, Геббельсу и Кейтелю. Он просил главу МИДа немедленно вылететь к нему в Берхтесгаден, если до полуночи 23 апреля тот не получит каких-либо указаний от Гитлера или от него самого.
Телеграмма Геринга подействовала подобно холодному душу. По воспоминаниям Шпеера, Гитлер был взбешен, когда получил ее, закричав будто бы:
— Я давно уже знаю, что Геринг погряз в разврате, опустился и стал наркоманом!
Борман же заявил:
— Его надо расстрелять!
— Нет, — возразил Гитлер, — я пока лишу его всех должностей и права быть моим преемником.
Фон Белов вспоминал:
«С телеграммой в
