Читаем без скачивания Казачество в 1812 году - Алексей Шишов

«Главный предмет ваш нападать на малые неприятельские отряды и транспорты, идущие по Смоленской дороге; уничтожать учрежденные французами на сем пути магазины, а по селениям фураж, и тем отклонять все способы продовольствия для неприятельской кавалерии и артиллерии.

В особенности доставайте вернейшие сведения о неприятеле, старайтесь перехватывать его курьеров. По мере приближения нашей армии к Смоленску, перемените и вы направление ваших действий, то есть к стороне Могилева и Орши.

Отряжайте нарочные партии для истребления мостов, по которым неприятель идти должен, чтобы всячески затруднять марш его, словом сказать, употребите все способы, которые ко вреду его послужить могут».

Пройдет время, и на свет появится историографическая концепция, согласно которой Голенищев-Кутузов, «спаситель России», стал строить Наполеону «золотой мост», то есть дал свободный коридор по Смоленской дороге, для ухода из Отечества. Эти слова Михаил Илларионович употребил в беседе с Р. Т. Вильсоном, генералом английской короны, состоявшим в 1812 году при штабе Главной русской армии. Однако этот «золотой мост» не дал Великой армии уйти из России, сохранив силы. Из заснеженной России вышли только ее остатки, полностью деморализованные и частью бросившие в бегстве оружие.

В преследование врага, уходившего туда, откуда он пришел, под знаменами атамана Войска Донского Матвея Ивановича Платова были посланы казачьи и другие полки иррегулярной конницы. Ее подкрепили легкой егерской пехотой, войсками генерала от инфантерии М. А. Милорадовича. Больших сил Главной русской армии опустошенная Смоленская дорога вместить не могла.

Наличие большого числа полков легких войск (иррегулярных казачьих, башкирских, калмыцких, тептярских, гусарских и уланских, егерских) позволяли полководцу М. И. Голенищеву-Кутузову держать ситуацию в своих руках. Он делал все возможное для затруднения бегства наполеоновской армии из России, стремясь нанести неприятелю максимальный урон в людях, лошадях, артиллерии и обозах.

Эту сильную сторону своих наличных сил главнокомандующий Главной действующей армией России отмечал в письме адмиралу П. В. Чичагову от 3 ноября:

«…По изобильному количеству легких войск, при мне находящихся, имею я много партий, предводительствуемых достойными людьми, коих назначение есть предупреждать неприятеля в его марше, и сей день есть уже таковые в направлении к Орше».

С началом отступления Великой армии из сожженной Москвы, казаки столкнулись с новым образом неприятельского воинства. Это были не просто завоеватели-чужеземцы и осквернители православных храмов, предававшие на обратном пути из России огню русские города и деревни, через которые они проходили. Они увидели в наполеоновских солдатах и офицерах откровенных грабителей.

Столбовая Смоленская дорога, по которой уходили восвояси вражеские колонны, была забита тысячами и тысячами всевозможных повозок, карет и простых крестьянских телег с чужим добром, которыми, как писал один из французских мемуаристов, «в изобилии запаслись все наши грабители».

Тот же автор, между прочим, перед этим записал, что и он «запряг в красивую повозку двух прекрасных лошадей», погрузив на нее, среди прочего, провизию, которой заблаговременно запасся: десять голов сахару, большой ящик с чаем, изящные чашки и котел». Для того чтобы полностью нагрузить повозку, у него ушло три часа времени.

Первые пленные наполеоновцы, выхваченные казаками из походных колонн Великой армии, жалости к себе не вызывали. Скорее всего, дело обстояло после их «личного досмотра» совсем наоборот. История оставила нам собирательный образ военнослужащего наполеоновских войск, которого казаки встречали на всем протяжении пути от матушки-Москвы до самой государственной границы по берегу Немана, и даже на его противоположном берегу в Восточной Пруссии. Этот образ правдиво списал сам с себя бесхитростный сержант Бургонь (Бургон). Его мемуарный рассказ стал классикой для эпохи Наполеоновских войн, и, прежде всего, Русского похода 1812 года.

Буронь описывает содержание собственного солдатского ранца, которому он сделал осмотр на первом привале после выхода из Москвы. «Я воспользовался досугом, чтобы осмотреть свой ранец, казавшийся мне чересчур тяжелым, и удостовериться, нельзя ли что-нибудь выкинуть, чтобы облегчить свою ношу.

В ранце было порядочно-таки запасов: я взял с собой несколько фунтов сахару, рису, немного сухарей, полбутылки водки, костюм китаянки из шелковой материи, затканной золотом и серебром, несколько серебряных и золотых безделушек, между прочим – обломок креста Ивана Великого, то есть кусочек, покрывавший его серебряной вызолоченной оболочки, – мне дал его один солдат из команды, наряженной для снятия креста с колокольни.

Со мной был также мой парадный мундир и длинная женская амазонка для верховой езды (эта амазонка была орехового цвета и подбита зеленым бархатом; не зная ее употребления, я вообразил, что носившая ее женщина была больше шести футов росту); далее, две серебряные картины, длиною в один фут на 8 дюймов ширины, с выпуклыми фигурами: одна картина изображала суд Париса на горе Идее, на другой был представлен Нептун на колеснице в виде раковины, везомой морскими конями. Все это было тонкой работы. Кроме того, у меня было несколько медалей и усыпанная бриллиантами звезда какого-то русского князя. Все эти вещи предназначались для подарков дома и были найдены в подвалах или домах, обрушившихся от пожаров.

Как видите, мой ранец должен был весить немало, но, чтобы облегчить его тяжесть, я выкинул из него свои белые лосиные брюки, предвидя, что они не скоро мне понадобятся. На мне же был надет сверх рубашки жилет из стеганого на вате желтого шелку, который я сам сшил из женской юбки, а поверх всего – белый воротник, подбитый горностаем; через плечо у меня висела сумка на широком серебряном галуне, в сумке было также несколько вещей, между прочим – распятие из серебра и золота и маленькая китайская ваза. Эти две вещицы избегли крушения каким-то чудом, и я до сих пор храню их как святыню. Кроме того, на мне была моя амуниция, оружие и шестьдесят патронов в лядунке».

Сержант полка фузилеров-гренадер Адриен Бургонь, кавалер ордена Почетного легиона и будущий су-лейтенант наполеоновской армии, стал для истории Отечественной войны 1812 года «собирательным» образом французского завоевателя. Казакам, которые «роились» вокруг Смоленской дороги, на дорогах от Смоленска к государственной границе с такими Бургонями приходилось сталкиваться едва ли не каждый день. Симпатий к ним, естественно, ни казаки, ни особенно местные жители-крестьяне не испытывали.

19 октября генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов шлет атаману М. И. Платову предписание усилить сбор разведывательных данных о передвижениях наполеоновской армии, указывая на важность разрушения переправ на путях ее движения:

«При нынешних обстоятельствах мне непременно нужно, чтоб Ваше высокопревосходительство доставляли как можно чаще сведения о неприятеле, ибо, не имея скорых и верных известий, армия сделала один марш (от Адамовского к Кременскому по направлению к Гжатску. – А.Ш.) совсем не в том направлении, как бы ей надлежало, отчего весьма вредные следствия произойти могут. Я надеюсь, что сей отступной марш неприятелю сделается пагубным, и что Вы наиболее тому способствовать можете.

Почему Вы не оставите почитать главным предметом разрушение переправ, через которые неприятель идти должен, для чего отделите нужную партию, которая бы, стараясь упреждать неприятеля полумаршем, могла бы сим способом останавливать его марш.

Избрав исправный казачий полк, Ваше высокопревосходительство, ему предпишите явиться в главную квартиру и состоять впредь при оной».

…Определение важности сбора разведывательной информации и разрушения любых речных переправ определялось следующим обстоятельством. В тот же день 19 октября кутузовская армия начала движение к Вязьме. Теперь в ее рядах говорили только о том, что «изгнание француза из России началось». Вера в то была общая, хотя до берегов пограничного Немана предстоял еще долгий и тяжелый путь, закончившийся в лютые декабрьские морозы.

Атаман Платов по такому случаю расстарался: он настиг неприятельский арьергард маршала империи Л. Н. Даву у Колоцкого монастыря и навязал ему бой. Французы старались удержаться на занимаемой позиции как можно дольше, чтобы дать возможность главным силам Великой армии и обозам уйти вперед подальше. Казаки настойчиво атаковали и «расстроили» (уничтожили) два вражеских пехотных батальона, взяв два знамени.

Маршалу Даву пришлось отступить от Колоцкого монастыря, бросив в его ограде 27 орудий «по негодности находившихся под ними лошадей». То есть состояние конских упряжек французской артиллерии было таково, что они по «изношенности» не могли тащить по дороге пушки и зарядные ящики. Добычей казаков стал и вражеский обоз, состоявший из повозок с награбленным в Москве добром.