Читаем без скачивания Три побоища – от Калки до Куликовской битвы (сборник) - Виктор Поротников

Едва в стане были поставлены шатры, Александр Ярославич с братом Андреем и небольшой свитой двинулись верхом на конях осмотреть окрестности и выбрать место для решающей битвы.

Проехав вдоль крутого восточного берега от Узмени до Вороньего камня и дальше до безымянного скалистого острова, Александр Ярославич на ходу делился своими мыслями с братом Андреем и гридничим Даниславом.

– Местечко здесь неплохое, ровное, – молвил князь, переведя своего коня на шаг, – для конной битвы лучше места не сыскать. У Вороньего камня передовой пеший полк и поставим. Конные полки правой и левой руки в засаде укроем за Вороньим камнем и на Узмени.

– На льду, что ли, собираешься с немцами биться? – спросил у старшего брата Андрей. – А лед выдержит?

– Войско наше сюда по льду пришло, и никто под лед не провалился, ни конный, ни пеший, – ответил на это Александр Ярославич.

– Крестоносцы могут и не выйти на лед, встанут на том берегу, что тогда делать будем? – заметил гридничий Данислав.

– Ежели немцы сами сюда не пойдут, значит, мы их заманим сюда, – сказал Александр Ярославич.

Возвращаясь обратно в стан, Александр Ярославич подозвал к себе Бедослава, которого намеренно держал при себе, дабы показать новгородским воеводам, как он дорожит этим гриднем.

– Ты говорил, что видел с холма идущее войско крестоносцев. Велико ли оно? – спросил князь, когда Бедослав поравнял своего коня с княжеским конем.

– Конных рыцарей было немного, всего-то около сотни, – проговорил Бедослав, – а вот пеших ливонцев было очень много, княже.

– Что ж, к нашему стану на Узмени ливонцы незаметно подкрасться не смогут, – усмехнулся Александр Ярославич. – Коль немцы захотят сечи, то придется им наступать на нас в лоб.

– А ежели не захотят, убоятся? – спросил Бедослав.

– Тогда мы сами на них нападем! – грозно проговорил Александр Ярославич. – Я сюда отступил, чтобы не гоняться за ливонским войском по лесам. Но ежели оробеют вдруг крестоносцы, я и в лесах до них доберусь!

Прибыв в стан, Александр Ярославич узнал, что вернулись конные дозоры с известием, что ливонское войско стоит лагерем на западном берегу Чудского озера. Поскольку день уже клонился к закату, было очевидно, что сегодня враг на битву не отважится.

Семен Куница, придя в обоз, чтобы взять проса для своей конной сотни, неожиданно столкнулся с Вышеславой, на которой был мужской воинский наряд.

– Ты почто здесь? – обомлел гридень. – Кто пустил тебя в войско?

– Не в войско, а в обоз, – поправила дружинника Вышеслава. – Хочу с тобой и Бедославом труды ратные разделить.

– Ну и ну! – покачал головой Семен. – Не женское это дело, Вышеслава, в мужскую драку ввязываться. Неразумно ты поступила.

– Коль ранят тебя в сече, кто рану тебе перевяжет? – с хитрой полуулыбкой заметила Семену Вышеслава. – Я и из лука стрелять умею, и верхом езжу, и травы целебные знаю. Не страшусь ни голода, ни холода.

Бедослав, узнав от Семена, что его юная спасительница тоже находится в войске, не удержался и встретился с Вышеславой, чтобы пожурить ее за безрассудство. Однако беседа их затянулась допоздна, обретя некое подобие сокровенной исповеди со стороны Вышеславы, которой казалось нужным и необходимым облечь в четкие формы все, что было недосказано ею в прежних редких встречах с Бедославом. Это происходило оттого, призналась девушка, что там, в Новгороде, Бедослав приходил к ней в гости не один, а с Семеном Куницей. Глядя прямо в очи Бедославу, Вышеслава призналась ему в том, что ее думы в последнее время связаны только с ним одним.

– Скоро сеча с крестоносцами, поэтому я хочу, чтобы среди опасностей сражения ты берег себя, Бедослав, – волнуясь, молвила Вышеслава, взяв дружинника за руку. – Ибо ежели ты погибнешь, мое сердце погрузится в неизбывную печаль.

Затем быстро поцеловав Бедослава в уста, Вышеслава убежала в свою палатку.

Лежа у костра на еловых ветках, закутавшись в подбитый волчьим мехом плащ, Бедослав долго не мог уснуть. Ему вспомнилась Василиса, сказавшая то же самое, что и Вышеслава, провожая его в поход. Два женских сердца пылают к нему любовью, две прелестные новгородки думают о нем!

Бедослав ворочался, одолеваемый душевными терзаниями. Он чувствовал, что запутался в сетях судьбы, как мотылек в паутине. Василиса была любима им, но и Вышеслава была ему дорога не меньше.

Рассвет нового дня огласился далеким хриплым ревом чужих боевых труб.

Прибежавший с вершины Вороньего утеса молодой суздальский гридень поведал Александру Ярославичу и его брату Андрею, что по льду Чудского озера надвигается немецкое войско. Рыцари и кнехты идут к русскому стану в боевом строю, с развернутыми знаменами.

«Несметной силой валят ливонцы!» – воскликнул юный воин.

Русские полки спешно начали строиться к битве.

Вся пешая новгородская рать выстроилась длинными глубокими шеренгами на льду озера между Вороньим камнем и Узменьской косой. Передовой полк растянулся на добрых полверсты. Понимая, что натиск закованных в латы конных рыцарей будем необычайно силен, воевода Судислав приказал поставить на берегу позади русского боевого строя обозные сани в два ряда. Этот заслон должен был остановить наступление тяжелой немецкой конницы, если это не удастся сделать пешей новгородской рати.

Конные русские полки и пеший владычный полк ушли с Узменьской косы в лес и за Вороний утес, незримо нависая над флангами передового новгородского полка. Все выгоды такого тактического построения были хорошо заметны лишь с высоты Вороньего камня, господствующего над всей округой. Новгородским ратникам, стоящим на льду Чудского озера в ожидании таранного удара крестоносцев, казалось, что князья со своими дружинами ушли в безопасное место, бросив их на растерзание ливонцам.

– Может, братья Ярославичи уже вовсю восвояси удирают, покуда мы тут немцев ждем! – возмущался трусоватый Гудим Кербет. – Куда нас загнали, братья-новгородцы! Растопчут нас здесь конные рыцари иль к крутому берегу прижмут! К Узмени отходить надо и обозными санями огородиться.

Обеспокоенные сотники окружили воеводу Судислава, но тот велел им возвращаться в строй, а на Гудима Кербета накричал, стыдя его перед простыми воинами. Гудим насупился и примолк, как пришибленная собака.

– Что, воевода, страшно? – с усмешкой обратился к нему Бедослав. – Ты сухарик пожуй, враз робости поубавится.

– Вот сам и грызи свой сухарь! – огрызнулся Гудим.

Он протолкался в другую шеренгу, чтобы быть подальше от Бедослава.

Ледовая гладь озера расстилалась перед взорами русских ратников, подобно бескрайней голубовато-белой равнине. Низкие рыхлые облака, затянувшие небо, не позволяли ни единому солнечному лучу пробиться сквозь эту плотную пелену, отчего пробуждающееся утро казалось хмурым и неприветливым.

Бедослав, борясь с зевотой, то встряхивал головой, то переминался с ноги на ногу.

– Спать надо было ночью, а не лясы точить с Вышеславой! – проворчал Семен Куница, стоящий рядом с Бедославом.

Семен и не скрывал того, что ревнует к другу Вышеславу, которая ему далеко не безразлична.

Бедослав промолчал, будто не расслышал сказанного Семеном.

Неподалеку от Бедослава в той же шеренге стояли бок о бок Пятунка Евсеич и кузнец Онисим. При построении полка они не заметили Бедослава среди такого множества ратников, но он узнал их сразу. Узнал Бедослав и оружейника Листрата, который оказался в шеренге перед ним. За спиной Бедослава, где-то в глубине строя, явственно прозвучал сердитый окрик сотника Славуты Никитича, который что-то выговаривал молодым воинам, затеявшим толкотню.

Внезапно тишину разорвал грозный рев немецких труб, это гудение ширилось и росло, надвигаясь издали, как что-то страшное и неотвратимое.

– Вон они! – выкрикнул какой-то зоркий ратник из самой первой шеренги.

И сразу по плотным рядам новгородской рати прокатилось волнение, ратники вытягивали шеи, толкались и привставали на цыпочки, стараясь разглядеть в смутной дали приближающееся ливонское войско.

Бедослав, как ни вглядывался, ничего не мог увидеть. Вдали гудели вражеские трубы, но и только. Ни малейшего движения у белесого горизонта не было заметно.

– Видишь их? – Бедослав толкнул локтем Семена.

Тот ответил не сразу.

– Вижу! – пробормотал Семен, опираясь на копье. – Конница надвигается! Вон знамена с черными крестами.

Теперь и Бедослав и многие другие стоящие в строю ратники разглядели вдалеке некую колыхающуюся белую массу с черными вкраплениями. Смутная неопределенность этого далекого видения длилась минуту или две. Затем явственно проступили очертания далеких всадников в белых плащах с поднятыми длинными копьями. Среди частокола копий колыхались большие и маленькие стяги, белые, желтые и красные, украшенные черными крестами. Еще через несколько мгновений стало видно, что и рыцарские кони тоже укрыты длинными белыми саванами, закрывающими их от головы почти до самых копыт. На этих саванах, как и на треугольных щитах ливонских всадников, красовались все те же черные кресты.