Читаем без скачивания Сен-Жермен - Михаил Ишков

— А вот выдержка из воспоминаний господина Тьебо. Читайте, читайте… — указал я Уиздому.

«… Сен-Жермен был элегантен и умен. Я бы сказал, он обладал некоей врожденной грацией, свойственной только благородным людям. Знание и согласие со светскими условностями было у него в крови. По слухам, знаменитый Калиостро, известный своими парижскими мистификациями и аферой, связанной с именем кардинала Рогана, являлся его учеником. Ученик, впрочем, так и не достиг уровня своего учителя, достойно окончившего карьеру, и постоянно соскальзывал на криминальную стезю, что в конце концов привело его в темницу римской инквизиции, где он и погиб… В свою очередь, жизнь Сен-Жермена показывает нам яркий пример человека мудрого и предусмотрительного, остерегавшегося нарушать правила общепринятого поведения или бросить вызов морали. Чудес о нем рассказывают великое множество, но все они не скандальны и не низменны…»

— Вот интересное замечание, — я отыскал выписки из воспоминаний господина фон Сипштайна.

«Как бы то ни было, Сен-Жермен во многих отношениях человек весьма примечательный, и, где бы он ни появлялся, всегда оставлял о себе самые благоприятные впечатления, добрые воспоминания и множество хороших дел. Сколько бедных отцов семейств, сколько благотворительных заведений было втайне облагодетельствовано им… Нет ни одного плохого или бесчестного поступка, им совершенного, поэтому он всегда внушал к себе симпатию, в том числе и в Голландии».

— А здесь вы найдете выписки из одной любопытной книги, изданной в Германии в 1818 году.

Я помог Джонатану Уиздому перевернуть несколько пожелтевших от времени листов и указал на бумагу, на которой мелким почерком было выведено:

«Узнав о пребывании в Швабахе[140] чужеземца, весьма интересного и значительного, маркграф Бранденбург-Ансбахский не замедлил по весне пригласить его в Тройсдорф. Граф Цароги (именно под именем Сен-Жермен появился в Баварии) принял это приглашение при условии, что ему будет позволено жить по собственному его обыкновению — другими словами без излишней светской толкотни в приемной.

Он поселился в покоях нижнего этажа Замка, как раз под теми комнатами, в которых расположилась госпожа Клерон[141] и несколько других, приятных в общении персон. Уговорить графа Цароги отобедать даже с принцем было совершенно невозможно. Всего несколько раз он виделся с маркграфиней, изъявлявшей большое желание познакомиться с таким необычным человеком. Во время бесед граф почти всегда был изрекающей стороной, приятно говорлив и постоянно выказывал немалую осведомленность об окружающем мире и людях, населяющих его. Особенное удовольствие доставляли ему расспросы о его детстве и о матери, о которой он неизменно вспоминал со слезами на глазах и с чувством необыкновенным. По его словам выходило, что воспитывался он как принц.

Однажды Цароги показал маркграфу только доставленное курьером приглашение от графа Алексея Орлова, который возвращался из Италии. Письмо содержало известие о кратковременном пребывании Орлова в Нюрнберге и просьбу о встрече… Маркграф немедленно отправился с графом в указанный город, где их встретил сам Орлов. Он вышел им навстречу с широко распростертыми руками и крепко обнял графа Цароги, который впервые при маркграфе нарядился в форму русского генерала. При встрече граф Орлов несколько раз назвал Цароги «Caro padre» и «Caro amiko».[142] Граф Алексей во всей возможной учтивостью принял маркграфа Бранденбург-Ансбахского и не однажды выразил ему признательность за его покровительство, оказываемое его достойнейшему другу.

В полдень был подан обед. Завязалась в высшей степени милая и непринужденная беседа, во время которой особое внимание было уделено недавней кампании в Архипелаге,[143] однако ещё больше — различным полезным усовершенствованиям и научным открытиям. Орлов показал маркграфу кусок какого-то трудно воспламеняющегося дерева, которое при нагревании мгновенно — без огня и дыма — превратилось в груду светлого пепла губчатой структуры.

После обеда граф Орлов позвал Цароги в соседнюю комнату, где оба провели достаточно много времени. Беседа на этот раз происходила конфиденциально… Один из слуг графа Орлова вышел из дома и направился к его карете. Слуга извлек из-под сидения объемистый кожаный мешок красного цвета и отнес его наверх… По возвращении в Ансбах[144] граф Цароги впервые предоставил маркграфу патент, скрепленный императорской печатью, удостоверявший, что он — русский генерал. Впоследствии гость признался маркграфу, что он вынужден пользоваться именем Цароги, а подлинным его именем следует считать Ракоци, и что он является единственным представителем этого рода и прямым потомком принца-изгнанника, некогда управлявшего Зибенбюргеном времен императора Леопольда».[145]

— Вот ещё несколько документов. Потом, надеюсь, мы сможем перейти к обсуждению делового предложения, с которым я хотел обратиться к вам, Джонатан. В первую очередь, отрывок из письма посланника Франции в республике Нидерланды графа д'Аффри своему патрону, государственному секретарю по внешним сношениям герцогу Шуазелю. Письмо датировано 27 июня 1761 года:

«Господин герцог

Подлинное имя человека, называющего себя джентльменом Франш Конте, Линьер. Он же, по моему разумению, назывался ранее Монтиньи и появился в наших краях несколько лет назад, как раз в то время, что и хорошо известный вам граф Сен-Жермен. Они образовали некую компанию, в которой однако Сен-Жермен действует за кулисами и публично не показывается. Эта компания поставила себе целью создание гидравлических машин, пригодных для очистки фарватеров в портах, на каналах и реках. Компания выпустила акции, пытаясь таким образом обеспечить себя необходимым капиталом, без которого невозможно начать предприятие. В течение долго времени Линьер неоднократно уверял меня, что предлагал эту машину нашему министерству, но господин Белидор, соизволивший осмотреть её, дал заключение, что этот механизм может быть принят только после изучения комиссией, созданной из числа членов Академии наук. Однако этот Линьер в недопустимой форме заявил, что он не дурак доверить свой секрет такому количеству людей, а посему и решил явиться со своей машиной в Голландию. Здесь он надеется сохранить свой секрет в неприкосновенности…»

— Далее нам неинтересно, — сказал я. — Читайте следующую выписку, она взята из воспоминаний Харденброка.

«Мне сообщили, что так называемый граф Сен-Жермен обитает ныне в Уббергене близ Нимега.[146] Помимо всего прочего он владеет землями в окрестностях Цутфена. Там у него есть обширная лаборатория (в принадлежащем ему доме), где он иногда уединяется на круглые сутки. Он умеет окрашивать материалы, такие, например, как кожа, в прекрасные цвета всевозможных оттенков. Он — великий философ и большой любитель природы и, кроме того, блестящий собеседник. По всей видимости, он добродетелен. Внешне Сен-Жермен похож на испанца благородного происхождения — грациозен, лицо смуглое с тонкими чертами. С искренней нежностью вспоминает свою покойную мать. Иногда подписывается именем «Принц д'Еса». Он весьма охотно оказывает содействие в развитии промышленности республики (Голландии). Однако его планы не касаются какого-то конкретного города — Амстердам, например, делал ему очень выгодное предложение, одним из условий которого было единоличное владение городским магистратом всеми его талантливыми изобретениями. Он также оказал блестящую услугу Гронсфельду, помогая ему готовить краски для фарфорового завода в Весне. Он поддерживает дружеские отношения с господином Рооном, у которого часто бывает с визитами и с которым теперь переписывается. Кроме того, он ведет переписку и с иностранными державами. Его знают все дворы Европы. Принц Уэльский, известный своим скверным характером, дурно обошелся с ним. Однако он (Сен-Жермен), будучи невиновным, был выпущен на свободу и полностью оправдан. Он переписывается со многими влиятельными людьми во Франции, очень высоко отзывается о достоинствах госпожи де Помпадур, часто посещает Амстердам, где часто встречается с господином Хасселааром. Он обладает очень большой коллекцией замечательных драгоценных камней — в их числе есть рубины, сапфиры, изумруды и бриллианты. Говорят, он знает, как придавать блеск чистой воды всем без исключения бриллиантам, а также как изменять их цвет, делая его приятным для созерцания. Он весьма великодушен, обладает обширными поместьями в различных частях Германии, останавливается в лучших домах Амстердама и рассчитывается везде и всегда очень щедро».

— Наконец последние два документа: первый из уже упоминавшегося нами Сипштайна, второй — из воспоминаний госпожи де Оссе.[147] Первый я, впрочем, помню наизусть: