Читаем без скачивания Бомбы сброшены! - Гай Гибсон

Пока я добирался до столицы, меня не отпускали дурные предчувствия: вызвали меня явно не для того, чтобы обрадовать. Когда в ноябре я был ранен в последний раз, я получил очередной приказ, запрещающий мне летать. Однако как только я вышел из госпиталя, то предпочел забыть о нем и возобновил полеты. До сих пор мне все это сходило с рук, и я в конце концов начал истолковывать это молчание начальства как молчаливое согласие. Но теперь, судя по всему, об этом приказе вспомнили, и меня вызывают на ковер. Я летел в Берлин крайне неохотно, зная, что подобному приказу я не подчинюсь никогда. Я не смогу взирать на происходящее со стороны, только отдавая приказы или советуя, в то время как родная страна находится в опасности, особенно потому, что мой колоссальный практический опыт дает мне преимущества перед теми, кто не прошел подобную жестокую школу. Успех на войне всегда приходит с опытом, и масштабы успеха всегда пропорциональны опыту. Несмотря на то, что я был ранен 5 раз, причем несколько ран оказались довольно серьезными, мне всегда везло. Я быстро возвращался в строй и снова день за днем поднимал свой самолет в воздух. Меня мотало по всему Восточному фронту — от Белого моря до Москвы, от Астрахани до Кавказа. Поэтому я чувствовал себя обязанным продолжать летать и сражаться, пока не смолкнут орудия, и наша страна отстоит свою свободу. Я мог выдержать это напряжение, потому что был физически здоров и хорошо тренирован. Постоянные занятия спортом всегда были одним из самых ценных источников моих сил.

После короткой остановки у друзей в Вене через 3 часа я приземляюсь в Берлине. Я немедленно докладываю о прибытии по телефону в Каринхалле. Я предпочел бы сразу отправиться туда, чтобы иметь возможность вылететь обратно, не теряя времени. К моему изумлению, мне приказывают отправиться в отель «Фюрстенхоф» и утром явиться в министерство авиации за пропуском на специальный поезд рейхсмаршала, который отправляется на запад. Мое путешествие затягивается дольше, чем я ожидал, это уже ясно. Похоже, никто не собирается устраивать мне выволочку.

Вечером следующего дня мы отправляемся на запад со станции Грюневальд. Это означает, что мне придется встречать Новый Год в вагоне. Я стараюсь не вспоминать о своей части; если я делаю это, у меня темнеет в глазах. Что приготовил нам 1945 год?

1 января мы прибываем в район Франкфурта. Я слышу гул самолетов и вглядываюсь в предрассветную мглу. Армада истребителей, летящих на малой высоте, проносится мимо вагонного окна. Моя первая мысль: «Американцы!» Прошла целая вечность с тех пор, как я видел в небе столько немецких самолетов сразу. Однако я не верю собственным глазам: все самолеты несут свастику, все они либо Me-109, либо FW-190. Они направляются на запад. Позднее я узнал детали этой операции. Но вот поезд останавливается. Мне кажется, что мы находимся где-то возле Наугейм-Фридберта. Меня встречает автомобиль и увозит по лесной дороге к зданию, напоминающему средневековый замок. Здесь меня приветствует адъютант рейхсмаршала. Он сообщает мне, что сам Геринг еще не прибыл, и мне придется подождать. У меня нет выбора, кроме как щелкнуть каблуками и остаться в штабе Западного фронта.

Пару часов я убиваю, прогуливаясь вокруг замка. Какой чудесный воздух в этой холмистой местности, поросшей лесами! Я дышу с наслаждением. Но зачем меня вызвали сюда? Мне приказали вернуться к 15.00, когда должен прибыть Геринг. Я надеюсь, что он не заставит меня ждать приема. Однако, когда я возвращаюсь, его еще нет. Кроме меня, прибыл генерал Люфтваффе, мой старый товарищ еще по учебным полетам на «Штуках» в Граце. Он рассказывает мне о сегодняшней операции, в планировании и проведении которой он сыграл одну из главных ролей. Постоянно поступают доклады о массированных атаках аэродромов в Бельгии и Северной Франции.

«Самолеты, которые ты видел утром, были частью одного из соединений, которые мы отправили для атаки с малых высот авиабаз союзников. Мы надеемся, что сможем уничтожить как можно больше самолетов. Это позволит нам нейтрализовать превосходство противника в воздухе над районом нашего забуксовавшего наступления в Арденнах».

Я сказал генералу, что такая вещь на Восточном фронте просто невозможна, так как там пришлось бы пролететь слишком много над вражеской территорией, а полет на малой высоте неизбежно привел бы к колоссальным потерям от зенитных орудий. Разве на западе дело может обстоять иначе? Это выглядит маловероятным. Если американцам удаются подобные атаки германских аэродромов, то лишь потому, что мы не можем организовать надежное прикрытие аэродромов и подходов к ним. Причина очень проста — у нас не хватает ни людей, ни орудий. На востоке мы уже давно уяснили, что теория и практика расходятся между собой, и мы часто поступаем прямо противоположно рекомендациям боевых наставлений. Обычно все ограничивается тем, что командиру части ставят боевую задачу, а как он будет выполнять ее — это уже его личное дело, так как лететь придется ему, а не штабному гению. К сегодняшнему дню воздушная война стала такой сложной и многоплановой, что никто больше не может полагаться на одни уставы и наставления. Только командиры частей и подразделений обладают достаточным опытом, чтобы в критический момент принять единственно правильное решение. Мы на востоке успели понять это вовремя, иначе никого из нас уже не было бы в живых. Неужели командование на западе так и не поняло простой вещи: мы беспомощны перед лицом противника, обладающего колоссальным превосходством в людях и технике?

Для противника потеря полутысячи самолетов на земле совершено не важна, так как их экипажи останутся целы. Для нас было бы неизмеримо лучше, если бы мы использовали истребители, которые долго собирались для проведения этой операции, для очистки воздушного пространства над нашим собственным фронтом. Если бы мы хоть на время могли избавиться от кошмара превосходства союзников в воздухе, это позволило бы нашим товарищам на земле обрести второе дыхание. Все передвижения войск и перевозки снабжения за линией фронта осуществлялись бы беспрепятственно. Любые вражеские самолеты, которые мы сумеем уничтожить, станут ощутимой потерей, только если их экипажи погибнут вместе с ними.

Все это сразу приходит мне на ум. А через несколько часов становятся известны результаты операции, которые подтверждают все мои опасения. На земле уничтожены 500 самолетов союзников, наши потери составили более 220 самолетов вместе с экипажами. Среди тех, кто погиб сегодня, было много опытных командиров частей, ветеранов, которых и без того осталось слишком мало. Все это огорчает меня. Однако вечером рейхсмаршалу и Верховному Командованию доложат об одержанной великой победе. Что это? Преднамеренный обман или просто раздутые личные амбиции?