Читаем без скачивания В лабиринте миров - Татьяна Любушкина

— Вот, Женька, ещё скотину твою комлю, кругом ты мне должна будешь, — бабка радостно ощерила вставную челюсть.

— Хорошо, — покладисто согласилась я. — Я заплачỳ.

Бабка неожиданно обиделась.

— Да шучу я. Что уж шуток не понимаешь? Чай не разорюсь от тарелки супа.

Она демонстративно повернулась ко мне спиной, ласково поглаживая Тотошку по выгнутой спине. Тот не возражал.

Никогда ещё с таким интересом не изучала я бабкину квартиру. Во-первых, она была густо заселена. Под потолком, сбиваясь и копошась, толкались думки: серые и фиолетовые, оливковые и жёлто-медовые, и парочка иссиня-чёрного цвета. Временами они исчезали, растворяясь в неизвестность, но на их место приходили другие и снова разноцветные облачка деловито суетились над бабкиной головой. Я повернулась направо… налево и вверх, но над моей головой не витало ни одной мысли. Никто в этом мире не думал про бедную Женьку.

На кухне под столом сидел собакоголовый пижон в кургузом пиджаке, в точности такой, что я видела на складе у Мелки. Забыла я спросить Мелку: это гоблин или домовой? А может тролль? Существо деловито ковырялось в грязной консервной банке, выуживая оттуда какие-то неаппетитные куски и отправляя их в рот. Возле его ног, видимо дожидаясь своей очереди, преданно застыли два крысёныша с человеческими лицами, твёрдо стоящими на двух ногах. Кажется, одного из таких я тоже видела в магазине. Но тот так быстро шмыгнул под прилавок, что я не успела его разглядеть.

Моё внимание привлекла бабкина кухонная утварь, которая горой громоздилась за стеклянной дверцей потемневшего от старости шкафа. Тарелки с выщербленными краями и покрытые пылью алюминиевые кружки, из которых уже сто лет никто ничего не пил, не стояли неподвижно, как и положено посуде. Нет, они переминались, морщились и даже, кажется, подмигивали мне, норовя покинуть своё извечное место.

Бабкины книги. Их было немного, и название всех я знала наперечёт: «Советы молодой хозяйке», «Руководство по вязанию», «Как распознать характер по линии руки» и «Пчеловодство». Последняя из них, принадлежала покойному бабкиному мужу. Так вот, все книги оставались неизменны. Кроме одной.

«Советы молодой хозяйке» самым таинственным образом переменились и сверкали богатой позолотой, сменив скромную, серую обложку.

Я сбросила одеяло и зашлёпала босыми ногами по полу, протягивая руку к полке. Что за содержание в этой книге, если взглянуть на неё накинув тень?

— Женька, ты на работу-то идёшь? — бабкин бдительный окрик остановил меня на полпути.

— Ага, — я зацепила пальцами обложку. — Не сегодня только. Я выходные взяла. Куда я с такой физиономией…

Бабка Вера скорбно посмотрела на моё опухшее и украшено синяками лицо и вздохнула. Возразить было нечего.

Я не успела открыть страницу книги, как бабкины цепкие пальцы вырвали её из моих рук.

— Вот она где! А я-то ищу-у, — фальшиво пропела бабка, пряча книгу под мышку.

Я удивилась. Книга стоит на этой полке, сколько помню, чего её искать? Правда готовила бабка не часто, может и запамятовала, где нужная каждой хозяйке книга.

— Гости у нас сегодня, — пояснила бабка Вера, отвечая на мой немой вопрос. — Сестра Настасья из деревни приедет, и Маша с Тамарой зайдут. Ты помнишь Настасью-то?

Я помнила. Точная копия бабки Веры жила в деревне Грязновке, рядом с домом моей матери. Именно она пристроила меня на постой к своей сестре. Подружек бабки: тётку Марью и тётку Тамару я тоже помнила. Марья доводилась бабке Вере очень дальней родственницей, а Тамара жила в соседнем доме и часто сопровождала бабку Веру в походах на местный рынок.

К их приходу обычно покупалась недорогая водка, четыре-пять жирных солёных селёдок и варилась картошка в «мундире». Бабка Настасья привозила из деревни соленья, тётка Марья с тёткой Тамарой покупали колбасы и все всегда оставались довольны угощением.

Это я всё поясняю к тому, что внезапно возникшее бабкино желание готовить по кулинарной книге для своих подружек никак не объяснялось. Или объяснение этому другое — бабка знает, что за книга стоит на её полке и ей не понравилось, что я взялась её рассматривать.

Я присмотрелась к бабке внимательнее. Обычная старуха. Таких сотни ходит по улицам города: согнутые от времени и невзгод спины, выцветшие глаза, медленная походка и речь.

Неожиданно бабка взяла кухонное полотенце, больше похожее на тряпку и огрела ими по загривку ничего не подозревающего собакоголового пижона.

— А ну геть отсюда! Надоели, дармоеды.

Существо обиженно взвыло и исчезло за стеной. За ним удалились и крысёныши, бойко переставляя тонкие лапки.

Я своим глазам не поверила. Она их тоже видит?!

— Баб Вер, а ты с кем там разговариваешь?

Бабка хихикнула и крикнула, не поворачиваясь.

— Да тараканы развелись, надо Маше позвонить, пусть отравы купит.

Бабкин ответ меня успокоил и я, даже укорила себя за излишнюю подозрительность. Бабка Вера без очков даже трамвай не разглядит, откуда ей увидеть домовых, спрятанных за надёжным щитом магической защиты?!

… Первой из гостей прибыла бабка Настасья. Тяжело отдуваясь и грузно переставляя тучные ноги, она вошла увешанная сумками: по одной на каждом плече и в каждой руке.

— Женька! На-кось сумки у меня возьми! Еле допёрла… Уф, Вера ты где?! Выдь Вера, приехала я… Ох!..

Старухи обнялись и бабка Настасья взрыднула.

— Ой, Вера, что ж ты худая такая! Раньше справнее была.

Бабка Вера, в которой было не меньше ста килограмм весу, жалостливо заголосила:

— Чего ж ты хочешь, все кишки болят: чуть что съешь, так всё и колет! И давление… Женька, чего стоишь, волоки сумки на кухню!

Я взяла в каждую руку по сумке и не смогла оторвать их от пола. Ну и силища у бабки. Схватила одну сумку двумя руками и волоком потащила в кухню.

— Ну, куда ж ты её так! — бабка Настасья в сердцах вырвала у меня сумку. — Весь матерьял порвёшь.

Она самолично оттащила сумки на кухню и принялась разбирать их, подробно рассказывая о каждой привезенной вещи.

— Вот Вера, огурчики солёные — эти с чесноком видишь? Остренькие. А эти вот малосольные, ты их в первую очередь открой, не то пропадут. Помидоры бочковые, я знаю, Тамара любит. А эти в банке закрученные, они знаешь, Вера, сладковатые. Куры зарубила. Женька, ты их порежь, да в морозилку сунь. Я, Вера, всегда сначала режу, а потом морожу. Потом выну готовое — и в кастрюлю. Женька, кто тебе рожу-то располосовал?

— В аварию попала.

— Ава-арию?

Бабки переглянулись и принялись обсуждать мою персону по своей давней, милой привычке, так, будто меня здесь не было.