Читаем без скачивания Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

— А как вы расцениваете шансы Вооруженных Сил юга России? — вдруг спросил Шульгин, когда Новиков закончил говорить и начал разливать по рюмкам послеобеденный «Мартель».

— Как вам сказать? Если бы закрепиться на хорошо защищенных позициях и начать с красными мирные переговоры… Хотя бы до зимы получить передышку. Потом привести войска в порядок, и можно снова наступать. Только не на Москву, а на Одессу и Екатеринослав. Стабилизировать фронт, и пусть там большевички у себя дохнут с голоду! А в общем, не знаю… — Басманов безнадежно махнул рукой.

Ему действительно все надоело и не хотелось даже сейчас, в приподнятом алкоголем настроении, тешить себя столько раз обманувшими надеждами. Куда интереснее было прямо в лоб спросить, что они имеют ему предложить. Но по-прежнему гордость пересиливала нетерпение. Сами скажут, рано или поздно, даже лучше, если поздно, можно пока здесь сидеть, в уюте и прохладе, налить еще рюмку, положить на бутерброд поверх масла и икры ломтик чеддера, выпить, медленно разжевать…

Официант, тоже, наверное, в прошлом офицер, только турецкой армии, судя по выправке и холодно-замкнутому выражению янычарского лица, принес сигары и кофе.

«Сочувствую, бедолага, — подумал Басманов, — каково мне было бы в Петербурге, в «Медведе» немцам прислуживать? А вон в «Казачьем курене» войсковой старшина на балалайке играет»… Для себя он должность официанта считал зазорной, и, будь такая предложена, скорее всего отказался бы, несмотря на очевидные выгоды. Все еще было впереди для господ офицеров…

— Так давайте наконец перейдем к делу, — сказал Новиков, раскуривая сигару и с сомнением принюхиваясь, как бы подозревая фальшивку, прикинувшуюся настоящей «Короной».

— Нам нужно подобрать сотню надежных людей, вот вроде вас, имеющих боевой опыт, знающих, как говорят в Техасе, что делать по любую сторону от мушки, здоровых, умеренно пьющих, не имеющих садистских наклонностей, желательно хорошо образованных, готовых отправиться в любую часть света для участия в весьма необычном предприятии…

— Уж не в иностранный ли легион вы вербуете? — стараясь отчетливо выговаривать слова, спросил Басманов. Происходящее неожиданно напомнило ему о временах и нравах Столетней войны, когда вот так же мобилизовали, предварительно напоив «рекрутов», в армию многочисленных королей и герцогов. Только там это происходило в грязных трактирах, а не в дорогих ресторанах. — Воевать мне, признаться, давно обрыдло…

— Ну, куда и зачем — это отдельный разговор. Но уж никак не в иностранный. Просто для примера — вдруг у меня собственное маленькое княжество и мне требуется личная офицерская гвардия? Дружина, так сказать. А чтобы вы не испытывали сомнения в… чистоте наших намерений, давайте так условимся. Сейчас расстанемся. Вы хорошо все обдумаете, посоветуетесь, если есть с кем, и, если согласитесь поступить к нам на службу, придете завтра в это время сюда же.

Столик к обеду для вас будет заказан. В случае согласия первой вашей задачей будет, как я уже сказал, подбор подходящих нам людей. В случае успеха можете рассчитывать на достаточно высокую должность, вполне соответствующую вашей квалификации и опыту.

Желательно, чтобы люди, которых вы найдете, были вам лично известны, поскольку вам же с ними и служить. Впрочем, окончательное решение мы будем принимать сами. Вы, конечно, вольны отказаться прямо сейчас. Однако советую подумать. А в качестве компенсации за нарушенные планы и для доказательства серьезности наших предложений — возьмите…

При этих словах Шульгин опустил руку под пиджак и, повозившись там, положил на стол обернутый в плотную синюю бумагу цилиндрик.

И слегка подтолкнул по скатерти к Басманову.

Тот не сразу догадался, что ему предложено, лишь через несколько секунд узнал стандартную упаковку Государственного банка.

Сто золотых десятирублевок!

Он смотрел на стол и не мог заставить себя протянуть руку.

— Берите, берите, не нужно привлекать внимания. Я не слишком хорошо осведомлен о сегодняшнем курсе, но… исходя из старых представлений, думаю, что офицеру и дворянину предложить меньше просто неприлично… — с улыбкой сказал Новиков, а Шульгин добавил:

— Конечно, если мы договоримся, ваше денежное содержание будет существенно больше. Ну а если не согласитесь, у вас будет время подобрать себе занятие по вкусу…

…Сочтя сегодняшние планы выполненными, Андрей с Шульгиным позволили себе послеобеденную прогулку. Не отягощенную никакими сверхзадачами, бесцельную, а оттого и приятную. Шульгин до сих пор, по известным причинам, не имел возможности постранствовать во времени, не считая, конечно, участия в проводимом Сильвией «эксперименте». Теперь же он наконец в своем подлинном физическом облике шел по улице города, исчезнувшего за десятилетия до его рождения, потому что этот султанский Константинополь, сохранивший явные черты Средневековья, имел очень мало общего с американизированным Стамбулом конца века. Но поскольку Шульгин в своей первой жизни так и не сподобился попасть за границу, то специфические ощущения путешественника по времени, столь ярко пережитые и описанные Берестиным, сильно смазывались эмоциями обыкновенного загрантуриста.

Босфор и Мраморное море, минареты, путаница кривых и узких улочек, взбирающихся на крутые прибрежные холмы, запахи, распространяемые бесчисленными мангалами, ароматный пар из кофеен, разноязыкий гомон, силуэты линкоров союзной эскадры, без всякой пользы второй уже год дымящей на рейде, будто не зная, что делать со своими четырнадцатидюймовыми пушками, ржавеющий корпус разоруженного «Гебена», знаменитого своим лихим прорывом в Дарданеллы и рейдами по Черному морю, — столько всего довелось увидеть за несколько часов, что на «Валгаллу» друзья вернулись измученными и отупевшими от впечатлений, но прежде всего от почти непереносимого с непривычки многолюдья.

Следующий день обещал быть не менее трудным. Пожалуй, даже более: Новиков планировал не только встретиться с Басмановым, но еще и поискать нужных людей в совсем других социальных слоях и группах эмиграции.

…Басманов спускался по крутому переулку вниз, к Галатскому мосту, возле которого снимал койку на веранде у толстого унылого грека. В голове у капитана шумело, а мысли разбегались, как испуганные светом тараканы. И он никак не мог сосчитать в лирах и пиастрах, сколько же это будет — тысяча золотых рублей? Выходило слишком уж много. Хватит и приличную комнату снять, отдельную, и приодеться, и в хорошее дело со своим паем вступить, да просто жить не меньше года безбедно, а за год ой как много чего может перемениться. А может, купить в посольстве визу и махнуть в Париж?

Все теперь можно!

Подобного душевного подъема он не испытывал со дня выпуска из училища.

А ведь еще утром он, как последний извозчик, о паре поганых лир мечтал… Есть, есть правда на свете! Вот никому не повезло, а ему повезло! Потому что он заслужил! Воевал пять лет, живота не щадя, жил три месяца, как собака подзаборная, перед каждой сволочью унижался… Но теперь все! Теперь пусть перед ним стоят на задних лапках…

Потом его мысли изменили направление. Если эти двое так запросто сунули ему столько без всякой расписки, то каким же может быть настоящее жалованье?

Подпоручик до войны получал на круг пятьдесят рублей в месяц, штабс-капитан — восемьдесят четыре. Да если будут платить хоть втрое от задатка, это, считай, довоенное генеральское. А по-нынешнему, да перевести золото в бумажки? Правда, неизвестно, куда пошлют служить. В Африку? Да хоть и в Африку! На слонах ездить будем. С неграми воевать? А хоть бы и с неграми! Небось не хуже, чем с большевиками.

Все, решено — завтра как штык! Лет-то всего-навсего двадцать семь, когда и мир посмотреть! А кого бы это с собой для начала прихватить?

Капитан увидел на углу покосившегося деревянного дома с нависающим над улицей балконом вывеску менялы. Приостановился, не вынимая руки из кармана, расковырял упаковку, ногтем подцепил тонкий кружок. Медленно раскрыл перед глазами ладонь — а ну как наваждение, солнце напекло голову с голодухи? Но на ладони действительно поблескивала новенькая монета благородного темно-желтого цвета со знакомым чуть курносым профилем.

Усатый турок в феске долго прищелкивал языком, вертел монету, пробовал на зуб, кажется, даже обнюхивал. Потом быстро бросил в ящик и, что-то недовольно бормоча, вывалил на прилавок целую груду мятых и засаленных лир.

— Сколько? — спросил капитан. Турок опять залопотал.

— А, морда басурманская, никак по-русски не научишься! — добродушно выругался Басманов и так, комом, сунул деньги в карман. Обманул — не обманул, все равно много, он столько здешних денег и в руках никогда не держал.